РОЖДЕНИЕ ЧАСТИ
Вот и станция Мошково. *** каких много на транссибирской магистрали. Но ей суждено родить и отправить на фронт 71-ю бригаду, в дальнейшем ставшей гвардейской легендарной. Штаб размещался в небольшом двухэтажном здании. Нас приняли сразу командир бригады полковник Безверхов и комиссар бригады полковой комиссар Бобров. Беседа была необыкновенная для военных. Как только каждый из нас представился, оба командира вышли из-за стола. Они сидели рядом на двух стульях и что-то по какой-то карте обсуждали.
По очереди поздоровались рукопожатием, усадили на деревянную скамейку и стали задавать всевозможные вопросы. Их интересовало буквально все: семейное положение, службо-наклонность. Комиссар задал несколько общих вопросов: кто играет на каком инструменте, кто читал роман Фурманова «Чапаев». Совсем был неожиданным для нас вопрос: кто из нас знаком с военным учением Клаузовица. После беседы нас пригласили обедать в штабную столовую. Обед обыкновенный солдатский. Необыкновенно было то, что нас угостили сорокаградусной водкой по сто граммов. За четыре года службы в армии это был первый мой разрешенный тост в армейском мундире. Такой прием был не случаен. Вся приехавшая группа младших политруков из Новосибирска комплектовала бригаду, средним звеном политработников.
Командир с комиссаром были обеспокоены тем, что часть формировалась как бригада морской пехоты. Сами они приехали с одного корабля. Товарищ Безверхов носил форму капитана первого ранга, а товарищ Бобров – форму полковника морской пехоты. Солдаты были – матросы, находившиеся в запасе городов Томска, Кемерово, Сталинска и других. А вот политсостав был сухопутный.
После обеда нас пригласили в политотдел. На каждого уже были заготовлены направления. Нас двое попало в отдельный минометный дивизион комиссарами батарей 120 миллиметровых минометов. Дивизион размещался в пяти километрах от Мошково в отделении свиносовхоза. В дивизионе мы встретили неприглядную картину. Весь рядовой состав дивизиона полностью был на месте, офицера – ни одного. Единственным был главстаршина, который командовал всей группой. Главная задача его была накормить.
Делать было нечего, время не ждало, издаю первый приказ по дивизиону «сего числа прибыл на должность командира первой батареи, до назначения командира дивизиона командование беру на себя. Младший политрук Меженный».
Второй приказ был издан длинным. В нем весь личный состав разбивался на расчеты, взводы и батареи. Начались занятия. Вскоре прибыли командиры батарей лейтенанты Руженцев и Степанов. Это были молодые, но очень грамотные офицеры. Оба закончили высшее Дальневосточное училище, прошли четырехгодичный курс обучения. Вскоре мы все сдружились. Только они переживали. Учились быть морским офицером, служить на кораблях, а стали пехотинцами-минометчиками. Командиры командовали батареями, а младший политрук по-прежнему временно командовал дивизионом.
Забот было много. Формировалось подразделение. Честно говоря, эту функцию я выполнял с особым рвением. Приехавший перед самой погрузкой в вагоны командир дивизиона, просмотрев всю нашу работу, издаваемые приказы по отдельному миндивизиону, остался доволен. Я приступил к исполнению своих прямых обязанностей.
Батарея уже была отмобилизована, была готовая ехать на фронт. Не было только материальной части. Наблюдая, беседуя с солдатами и младшими командирами было видно, что морякам очень трудно привыкать к общевойсковому уставу. Жаль расставаться с морской формой.
Однако сама жизнь заставляла: общевойсковая форма вытесняла морскую. Мороз заставил бескозырки сменить на шапки-ушанки, бушлат – на полушубки. Еще труднее было некоторым морякам привыкать к лошадям. Минометов у нас еще не было, а численный состав лошадей был полностью. Для офицеров были выделены верховые лошади и выданы кавалерийские клинки.
Ничего не поделаешь: форма по штату. Насколько это было наивно. Потом сказала сама жизнь. Конечно, выросший на Урале Степан Руженцев, проучившийся четыре года во Владивостоке, даже и не пытался учиться верховой езде. Сабли мешали движению, их никто не носил.
Главстаршина пробовал привыкнуть к лошадям. Как-то раз оседлал закрепленную за ним лошадь, поехал по поселку, доехал до неглубокой канавы, решил ее перескочить. Хлестнул лошадь, она рванулась вперед, но будучи не натренированной, упала в канаву, а наш главстаршина попал под нее. За этим эпизодом наблюдало очень много матросов. Сперва все мы перепугались за жизнь старшины, но когда он невредимый вылез из канавы, раздался грохот смеха. Обескураженный старшина повел на конюшню лошадь, с тех пор мы никогда не видели его верхом на лошади.
Мы же в свою очередь за несколько дней научились понимать морской язык. Знали что такое «полундра», «кок», «гальюн».
По вечерам забивали морского «козла».
НА ЗАПАД
Грузились несколько эшелонов сразу. Миндивизион погрузил лошадей в один вагон, людей в другие, минометов еще не было, поэтому весь эшелон вошел в один эшелон. В Новосибирске село еще несколько офицеров во главе с комиссаром дивизиона старшим политруком Петром Козиком. На Урале получили минометы, но не полностью. Ехали на запад неполным боевым комплектом вооружения. Все чаще и чаще стали попадать навстречу эшелоны с ранеными.
У нас в людских вагонах было душно и тепло, двухъярусные нары не вмещали всех ночью спать. Спали поочередно. Здесь и произошел со мною лично волнующий до сих пор эпизод.
За день конечно измотался. На остановках в дело и не в дело соскакивал. Вызвал для знакомства в штабной вагон командир. Он оказался намного старше нас, из запаса и вызывал к себе ***антисимпатию. Позднее мы убедились, что не такой он уж сухарь, но цивильность проявляет. Проверил не раз по уходу за лошадьми. К концу дня ноги гудели. Пришел в вагон, нары были все заняты. Присел на краешек и заснул. Проснулся лежащим на нарах, как лег спать – не помню. Оказалось, когда вскоре я уснул, проснулись два бойца. Встали. Уложили меня на одно место, а другое место на ночь разделили пополам.
Трудно сказать, чем они руководствовались, или из-за уважения к комиссару батареи, или как молодому воину, только сделали все от души по своей воле. Было ясно, что батарея укомплектована хорошим составом. В бою не подведут.
В пути было очень много работы: были проведены организационные партийные и комсомольские собрания, на которых избирали секретарей. Весь путь изучали личный состав путем индивидуальных бесед. Каждый день через тов. Козина брали свежие газеты, чаще всего это были газеты проезжающих областей.
Главное всех интересовала сводка Совинформбюро. По этим газетам проводили политинформации. Командир батареи т. Руженцев сумел организовать занятия с командирами взводов и расчетов. Они изучали прицелы, подготовку данных для ведения огня и другие темы. А когда на Урале получили минометы, то проводили занятия по изучению матчасти. Делалось это так на остановках: подавалась команда расчету выйти из вагонов и бегом следовать на вагон-платформу, где стояли минометы, а на следующей остановке следовали обратно отогреваться. Сам командир, как правило, не грелся по несколько часов. Это был физически закаленный моряк.
Все было ясно, что нас везут на Москву. Чем ближе к ней подъезжали, тем тревожнее становилось на сердце.
Тяжелое то было время. Танковые и механизированные армии немцев черными тучами нависли над столицей Родины. Не надо обладать большим военным искусством, чтобы не разгадать излюбленный немецкий тактический прием «клещи». Когда поезд нас подвозил все ближе и ближе к Москве, «клещи» эти растопырили гигантские свои щупальца, захватив на севере гор. Дмитров, на юге прорывались на окраину Тулы.
До начала войны я столицу видел всего один раз. Подъезжая к ней, было видно, как посуровел мир этого шумного вечно веселого и вечно молодого города. На широких ее улицах и площадях появились баррикады, завал, противотанковые препятствия, окна многих зданий превращены в амбразуры. Со стен зданий, заборов, витрин смотрела суровая с сединами на висках женщина, *** и указывая на проходящих, жестко спрашивала – «что ты сделала для защиты Родины, своей столицы». Столица Москва была очень короткая остановка. Даже не разрешалось выходить из вагонов.
Почти не сделав остановку, эшелон круто повернул на север г. Дмитров. Ехали днем. Впервые наблюдаем воздушный бой истребителей, на радость всем сбит один фашистский стервятник, горел и падал он под аплодисменты всего эшелона. Получен приказ разгружаться.
С 25 ноября 1941 года наступили боевые дни части.
БОЕВОЕ КРЕЩЕНИЕ
«Из Сибири и Дальнего Востока
шли воинские эшелоны»
А.П. Белобородов.
Семьдесят первая бригада морской пехоты вошла в состав первой ударной армии. Тяжелая была обстановка для этой армии и в целом защитникам Москвы.
Маршал Советского Союза С.Ю. Тимошенко к 25-летию битвы писал:
«Перегруппировав и значительно пополнив свои силы, гитлеровское командование 15-16 ноября начало второе «генеральное» наступление на Москву. Враг стремился осуществить широкий охват столицы севера через Клин и с юга через Тулу, Рязань. Разгорелись ожесточенные бои на фронте от Волжского водохранилища до Тулы. Неся большие потери, фашистам все же удалось захватить Клин, Солнечногорск, Истру и выйти к каналу имени Москвы в районе Яхромы. В конце ноября битва за Москву вступила в решающую фазу. Гитлеровские оккупанты находились в 25-30 километрах от города».
Бригада приняла свое первое крещение на самом опасном направлении. Там, где враг перерезал канал Москва-Волга. Яхрома стала недоступной крепостью для врага.
Наступательный дух моряков-сибиряков был настолько высок, что там, где они вступали в бой, немцы не продвинулись к Москве ни шагу. Отбивая яростные атаки фашистов, сибиряки сами переходили в контратаку.
Немцы, боясь штыковой атаки, как правило, откатывались на старые свои позиции.
Много пришлось поработать артиллеристам артдивизиона бригады, на вооружении которого были 76 миллиметровые пушки, как правило, вел огонь прямой наводкой. Комиссаром этого дивизиона был опытный кадровый политработник старший политрук Шаповалов. Сперва он нам показался щеголем. Это щеголь был еще тот! В одном из боев у орудия осколком снаряда был разбит прицел. Орудие смолкло. Комиссар поспешил к нему. Не замечая разбитый прицел. Был строгий вопрос. Почему прекратили огонь? Прицел разбит, последовал ответ. Комиссар вспомнил прием артмастеров по проверке прицелов. Он быстро подошел к орудию, открыл замок и через канал ствола навел его в цель. Приказал зарядить орудие и выстрелить. Снаряд попал в цель. Наводчик сразу понял прием комиссара, чуть медленнее обычного орудие стреляло по врагу, пока не привезли новый прицел.
3 декабря Яхрома была взята.
Несколько дней подряд бригада вела тяжелые кровопролитные бои за деревню Языково. В боях за нее трудно выделить отдельных героев или отдельный эпизод. Вся часть, все красноармейцы, командиры и политработники слились в единое целое, проявляя групповой массовый героизм. Воспитание велось на беспримерных подвигах советских людей защищавших Родину.
Деревня на первом этапе боя переходила из рук в руки. Бой шел за каждый дом, переулок, усадьбу. Первый и последний раз в жизни мне довелось видеть психическую атаку озверелого врага. Страшное это было зрелище: пьяные немцы сплошной стеной, молча без стрельбы в несколько рядов идут прямо на наши позиции. Чем ближе они подходят, тем более нарастает страх. И все же психическая атака рассчитана на слабонервных людей. У сибиряков они оказались крепкими.
Отражением атаки лично руководили командир бригады Безверхов и комиссар бригады
По их команде шеренги эсэсовцев были подпущены как можно ближе, а потом был открыт огонь из всех видов орудия. Наши минометы не стреляли – не позволяло расстояние.
Минометчикам был дан приказ вести интенсивный огонь по тылам врага, отсечь резервы врага.
Первые ряды психической атаки огнем скашивались. Не обращая внимания на трупы, переступая их, надвигалась следующая цепь и, казалось, им не будет конца. Но конец наступил. Дрогнувшая третья цепь повернула обратно, столкнувшись с четвертой. В стане врага началось такое, что трудно представить. Они сбивали друг друга, падали от ураганного огня советской части. Психическая атака захлебнулась. Все атаки в районе Языково были отбиты. Начались наступательные Первой ударной и нашей бригады. Языково после боя представляло трудно передаваемое зрелище. Стоял смрад горевшего человеческого мяса, техники, строений. Множество разбитых танков, груды убитых людей и лошадей. Гражданского населения – ни одного человека.
Следующий сильный бой произошел за деревню Борносово. Здесь совершил подвиг командир минометного взвода тов. Миненко. На одной из улиц скопилось много противника. Наши войска от этой улицы разделяла небольшая низина. Отчетливо была слышна немецкая речь, шум моторов. Бить прямой наводкой по скоплению из орудий было нельзя: мешали строения. Безверхов попросил Миненко подавить это скопление навесным огнем наших минометов. Оговоримся, одна осколочная мина 120 миллиметрового миномета весит 16 килограммов. Допускать бессмысленный расход таких мин жалко. Мы и командир бригады мины берегли: стремились вести огонь наверняка – эффективно.
Чтобы лучше корректировать огнем миномета, мы с разведчиком Бабушкиным решили выдвинуться вперед и оттуда по телефону командовать взводом.
В темноте они так увлеклись, выдвигаясь вперед, что пересекли нейтральную полосу и оказались за сараем, во дворе которого находились немцы.
Ползти обратно – значит затянуть выполнение боевого приказа. Время было за полночь, а в стане врага оживление не прекращалось. Миненко немного понимал немецкую речь, из которой он понял, что они также готовятся к огневому налету.
Бабушкину приказал выползти вперед и вести наблюдение за движением на улице.
Бывшему молодому учителю не составляло большого труда подготовить несложные данные для ведения огня из минометов.
Выждав момент, когда во дворе завели мотор для подогрева, он полушепотом подал команду на огневую позицию. Первая мина сделала перелет. Командир оттянул дальность на несколько делений. Вторая мина разорвалась на нейтральной полосе. Теперь Миненко споловинил вилку, не подозревая того, что этим самым вызывает огонь на себя. Следующая мина упала правее на огороде. По правилам артиллерийской стрельбы он должен был вести пристрелку еще одним минометом. Миненко был уверен в своей поправке прицела и дал команду открыть взводу пять снарядов – беглый огонь. Мины ложились в цель. Среди немцев поднялась паника. Одна мина разорвалась во дворе за сараем. Смельчаков это не испугало. Наоборот их радовало, что «цель накрыта». Войдя в азарт, пренебрегая опасностью, командир громко подавал команду за командой: «беглый огонь». Пользуясь суматохой врага, Бабушкин перестал передвигаться ползком, а во весь рост из-за угла сарая наблюдал за паникой немцев. Будучи ошеломленные неожиданным огнем на переднем крае немцы открыли ответный огонь из дальнобойной артиллерии. Снаряды падали далеко и вреда особого нашим войскам не приносили. Израсходовав большое количество снарядов, нанеся большие потери врагу, храбрецы вернулись к себе во взвод. Во взводе был всего один раненый красноармеец Токарев.
К сожалению, по моей вине два храбреца не были представлены к правительственной награде. Мы тогда не оценили всего. Считали – любой из нас поступил бы также.
КЛЯТВА
В опасные дни для столицы морская пехота вступила в бой. Одна из первых вырвала инициативу у наступающих гитлеровских войск, потом обратив их в бегство.
Ломая сопротивление врага, часть прошла с боями в Подмосковье более 150 километров. Освобождены десятки населенных пунктов. Страх и ужас охватывал врага перед наступающими батальонами Сибиряков.
Ни один пленный немец не твердил что «Москва капут», а все произносили «Гитлер капут». В некоторых местах наступление бригады настолько было быстрым, неожиданным для врага, что он не успевал поджигать населенные пункты. Местами оставлял своих спящих солдат.
Под Москвой официально признано, что бригада уничтожила около 10 тысяч живой силы отборных сил и много техники врага. 2 февраля 1942 года за мужество и отвагу, героизм, проявленный личным составом в боях под Москвой, 71 бригаде морской пехоты присвоено звание «2-й гвардейской бригады». В зимний морозный день в пригороде города Клин Поздравление ставки Верховного командования читалось перед строем всей бригады.
Принимая гвардейское знамя, командир и комиссар встали на колени и поцеловали его.
Мы приняли клятву, которая стала гвардейским законом. Он состоял из пяти пунктов:
1. Бейся с врагом до последнего дыхания.
2. В борьбе с фашистами гвардеец не отступай ни шагу назад.
3. Не оставляй на поле боя раненых и убитых товарищей.
4. Оружие – твоя сила, победа, не оставляй оружие на поле боя.
5. Поддерживай друг друга огнем и штыком. Помни, что совместные действия обеспечат победу над врагом.
***
МАРШ
После гвардейской клятвы наша часть больше в боях на подступах к столице не участвовала. В течение двух недель гвардейцам был предоставлен отдых, а фактически это были напряженные дни для всего личного состава. В батальонах и дивизионах шли занятия с учётом опыта недавних боёв. Принимали пополнение, ремонтировали и приводили в порядок обмундирование, оружие.
Словом, часть снова готовилась к боям. Где? Когда? Никто не знал. Вопрос решился 28 февраля 1942 года. Нас подняли по тревоге. Быстро погрузили в эшелоны и отправили на северо-запад. Наш путь лежал через город Калании на Бологое. От Бологое до озера Ильмень солидное расстояние.
Тяжёлый был марш. Стояли сильные морозы. Туманы. Идешь как в молочной кисее, и видишь только впереди идущего человека. От тумана иногда теряли время суток. Отдыхали не по расписанию, а только тогда, когда встречали на пути деревеньку или хутор, где можно обогреться. Обмороженных не было: следили друг за другом, вовремя растирали. Пришлось выдавать спирт больше, чем было положено приказом наркома. Сейчас, когда пишутся эти строки, передо мной снова лежит карта этого района, любезно высланная мне секретарём Старорусского горкома партии т. Щербаковым. Я вновь всматриваюсь в наш путь. От Валдая он шёл по бездорожью и без населенных пунктов, по замерзшим болотам. И так до самого озера в дельте реки Ловать. Бомбежек мы избежали. Помогли туманы и обстановка. В районе Демянска была окружена немецкая 16-ая армия. Враг принимал все меры, чтобы спасти её, а мы шли на подмогу, чтобы удержать кольцо.
ЛАГЕРЬ У ОЗЕРА ИЛЬМЕНЬ
Разбив лагерь на берегу озера Ильмень, мы столкнулись с ещё большими трудностями. Укрыться негде, не считая небольшого тальника. Окопы, землянки рыть нельзя. Мерзлое болото чуть начинало оттаивать, ползло как навозная жижа. Лошадей кормить было нечем. С голоду они поедали ветки. Ветврач бригады даже разослал рекомендации, как кормить лошадей веточным кормом.
И, несмотря на этом, боевой дух гвардейцев был здоровым. На политинформациях, беседах, они спрашивали: «Скоро ли в бой?». Вводить в бой нашу часть командование не спешило. Мы ждали боевого приказа.
ЗВЕРСТВА НЕМЦЕВ
Получен приказ овладеть важным стратегическим, административным железнодорожным пунктом Старая Русса.
Из устья реки Ловать наш путь проходил по только что освобожденным деревням. То, что мы увидели на Старорусской земле, охватило ужас. Такое никто из нас не видел.
Стоит столб, на нем прибита доска с названием деревни, а деревни нет совсем. На пепелищах *** бродят голодные кошки и собаки. На одном из таких пепелищ около не захороненных трупов мирных граждан мы остановили колонну и провели митинг. Командир батареи Руженцев, заместитель политрука Гизатулин призвали гвардейцев отомстить врагу, а случайно оставшаяся в живых женщина рассказала о зверствах немцев.
Перед боем в этот день в партийную организацию подано было 8 заявлений о приёме в партию. Наводчик Борисов в заявлении писал: «За кровь женщин, детей, стариков, за издевательства, которые я сегодня видел, хочу мстить врагу коммунистом!»
БОИ ЗА СТАРУЮ РУССУ
Стоял конец февраля. Морозы заметно ослабли. В первые дни боёв морская пехота выбила из нескольких пригородных населенных пунктов, перерезала железную дорогу, идущую от старой Руссы на станцию Дно. Завязались бои на окраинах города. Первый батальон бригады врывался в город, но с потерями отошел. Город был сильно укреплен противником. Против гвардейцев были брошены свежие немецкие части. Особенно неистовала вражеская авиация. Истребители, легкие бомбардировщики с рассвета до темноты не давали поднять головы. На позиции Красной Армии пикировщики бросали не только бомбы, но и пустые бочки. Они создавали шума больше, чем бомбы. Потом все к ним привыкли и не стали обращать внимания. Авиация врага парализовала все. Днём практически на передовую ничего нельзя было доставить. Боеприпасы подвозили, людей кормили, раненых отправляли ночью. Тяжёлые бои продолжались до весны.
ПОНЕВОЛЕ РАЗВЕДЧИК
Под Старой Руссой мне пришлось сходить в тыл врага. Деревня Сусолово переходила за один день несколько раз из рук в руки. Вечером, в последний раз мы не сдержали натиск немцев и отошли. Отошли и наши тяжёлые миномёты. Когда стали проверять, то шестого, который стоял у кладбища, не оказалось. Комиссар дивизиона вызвал меня к себе, приказал вернуться и найти миномёт. Приказ есть приказ. Я понимал, если не найду, пойду под суд ревтрибунала за оставление миномёта врагу. С двумя солдатами ночью мы благополучно перешли передний край. Немцев разыскали в погребах местного населения и узнали, что миномёт ушёл по другой дороге вместе с нашей пехотой. Узнали мы и другие сведения о противнике. Особенно охотно рассказывали мальчишки. Все эти данные мы передали в штаб бригады. На обратном пути по нам немцы открыли огонь, но поздно. Утром я доложил, что приказание выполнил. А днём деревня была снова взята нашими войсками.
УСАТАЯ ДИВИЗИЯ
Днем был тяжелый бой на подступах к Старой Руссе. Комиссар Бобров весь день находился в боевых порядках. Вечер его застал в одном из пехотных батальонов. Состоялась непринужденная беседа. Ужинали. Шутили. Рассказывали анекдоты. Зашел разговор о гвардии. О нагрудном знаке для гвардейцев. Комиссар полушутя заметил, что в былые времена гвардия носила усы. Усы придают гвардейцу мужественный вид, делают его серьезным, волевым. Сам он носил небольшие, но красивые усы.
Разговор об усах стал известным всей бригаде. Через месяц вся бригада поголовно носили усы. И когда бригада стала дивизией и воевала под Воронежем, ее нередко называли «Усатая дивизия».
НОЧНОЙ БОМБАРДИРОВЩИК
Под Старой Руссой очень удачно воевали самолёты У-2. Мы их называли «ночной бомбардировщик», а немцы «русс фонер». Так вот один наш самолёт выполнял задание днём. На него напали два вражеских истребителя. Они пикировали на него, и казалось, у самолета не было выхода. Тогда лётчик умело повёл самолёт над руслом реки Ловать, а пикирующий на него истребитель на большой скорости врезался в берег. И тут же взорвался.
Ходила на фронте под Руссой легенда: что в сохранившейся кирпичной трубе в городе сидел вражеский наблюдатель-корректировщик – знали все. Артиллеристы израсходовали на уничтожение трубы много снарядов, а она оставалась на месте. В одно утро трубы не оказалось. Вот тут и пошла шутка, что ночью подлетел «ночной бомбардировщик», спустил якорь в трубу и бросил бомбу прямо в неё. Так немцы лишились наблюдательного пункта.
Помню хорошо, когда погиб лётчик Тимур Фрунзе.
КАПИТАН ПЕРВОГО РАНГА БЕЗВЕРХОВ
Выше среднего роста. С безукоризненной военной выправкой. С седеющими висками, красивым русским лицом. Таким запомнился он нам.
За время боёв под Москвой, в боях за Старую Руссу он снискал к себе любовь и уважение своих подчиненных. За всю службу в армии я лично видел командиров с разными характерами. Одних уважали за справедливость, других за четкость, а некоторых просто боялись как старшего. Безверхова никто не боялся. Его уважали, любили, доверяли, были преданы. Командовал и разговаривал он ровным голосом. Чем тяжелее обстановка, тем тише делался его приказывающий голос. За все время командования бригадой, он никогда ни на кого не кричал. Любил посидеть за чайком, вести непринужденную беседу.
В апреле 1942 года положение наших войск, действующих в районе озера Ильмень, резко ухудшилось. Весеннее солнце рано начало топить снег. Наступило бездорожье. Зимняя дорога Парфино-Крестцы, снабжавшая зимой войска, рухнула. Сотни машин с грузом для частей стояли завязшими в весенней болотной жиже. Прибывшая под Старую Руссу бригада в полном составе потеряла две третьих людей и техники. Не хватало снарядов, мин, патронов, гранат. Вместо хлеба выдавали сокращенный паек сухарей. Суп варился из мяса убитых еще зимой лошадей. Однако боевой дух личного состава не был сломлен. Гвардейцы и моряки стояли насмерть. При отражении одной атаки немцев командир бригады был ранен. Санитары вынесли его до санбата. Был вызван специально санитарный самолет. Перед посадкой он был ещё в сознании и попрощался. В тот же день бригада узнала, что Безверхов скончался в воздухе. Нам тогда сказали, что летчик посадил самолет в Бологое. Там мы и считали, что его могила. Однако спустя двадцать лет я попытался найти могилу героя, но поиски окончились безрезультатно. Вот ответ Бологовского военного комиссариата:
«К нашему сожалению, мы не имеем возможности положительно ответить на Вашу просьбу, т.к. по данным, которые имеются в Бологовском горвоенкомате, фамилия Безверхов в числе захороненных на территории Бологовского района не значится».
Возможно, он остался жив. Поиск героя продолжают вести пионеры Мошковской средней школы №1. Такие герои как Безверхов достойны памятника навеки.