ВОЛЖСКАЯ ВОЕННАЯ ФЛОТИЛИЯ
1942 - 1943 год
Анисимов Алексей Филиппович
Из воспоминаний:
В конце января 1942 года мы прибыли в Баку, в училище. Встретили бакинцы нас дружно. В первую очередь отвели в столовую, а там все тот же бульон и щепотка риса на дне. И хлеб черный. Мы сидим, плачем. Как же так? Из Ленинграда вышли, пробирались с потерями, дошли, и все сначала – голодом морят, будто смеются над нами. Кто-то не выдержал, стол с посудой опрокинул, заорал. Его схватили бакинцы, удерживают. Появился начальник медицинской службы. Смотрит на нас и тоже плачет. Говорит: «Потерепите, родненькие мои! Нельзя вам, никак нельзя сейчас много есть. Умрете тут же от заворота кишок. Желудки-то ваши совсем сжались, места в них мало. Постепенно рацион увеличивать будем, а сразу нельзя».
И в тот день мы ели бульон с рисом, но был еще и хлеб, черный и вкусный. Занятия пока не проводили.
На десятый день мы уже ели сколько хотели. Не ели даже, а жрали и хавали как только могли. Это сейчас стыдят, мол, «хавать» – слово нелитературное. А тогда оно литературным для нас было, потому что иначе и описать нельзя то, как мы жрали. Давясь, трясясь над едой, как стадо свиней, и плача от стыда и собственного унижения. И те, кто нас кормил, плакали вместе с нами, невзирая на погоны, которые вроде как не позволяли давать волю чувствам.
Курсанты понемногу начали набирать прежний, довоенный еще вес, в форму телесную приходить. Но год еще по злой и засевшей где-то глубоко в подсознании привычке мы собирали по столовой и уносили с собой, пряча в постели, хлеб и булку. Съедали эти запасы по ночам, оставляя лишь крошки, но и те доедали после. Это стало нашим пороком, дурной привычкой, вроде махорки, от которой невозможно избавиться сразу. Все нашу беду прекрасно понимали. Поначалу втолковывали, что опасаться нечего и можно в любой момент придти в столовую и взять еды сколько хочешь, но мы набирали и прятали хлеб все равно. И тогда нам дозволили, закрыв глаза на этот наш проснувшийся из глубин, древний животный инстинкт сохранения пищи.
В Баку тихо, никакой стрельбы, вражеские самолеты не летают над головой и не бомбят, вообще не чувствуется никакой войны. Началась настоящая учеба. Я был уже на третьем курсе.
В середине июля мне сказали, что я допущен к выпускным государственным экзаменам вместе с курсантами четвертого курса. Государственный экзамен я сдал, и приказом ГК ВМФ СССР адмирала Кузнецова Н.Г. я был назначен в распоряжение штаба Волжской Военной флотилии. В это время в приволжских степях и на Дону уже бушевала Сталинградская битва.
Где-то во второй половине августа сорок второго года я прибыл в Ульяновск, где располагался штаб Волжской Военной Флотилии. Доложил о прибытии, мне сказали, что ждите назначения. Ждал я около десяти дней. Второго сентября меня вызвали в штаб. Там сообщили, что я назначен командиром отряда минных катеров. Что это за катера, я не представлял.
Получив нужные документы, я отбыл в город Горький, где был сформирован наш 2-ой отряд минных катеров типа «Ярославец». Это полукилевые катера. Вооружение: ракетная установка М-8 («катюша»), 24-миллиметровая зарядная и три крупнокалиберных пулемета ДШК.
По прибытии на место я встретился с капитаном второго ранга, фамилию теперь не помню, знаю, что он из подплава[1]. Капитан тот приказал следовать под Сталинград в распоряжение командира северной группы катеров капитан-лейтенанта Аржавкина А.Ф.
***
Уравнение со многими неизвестными
Кавторанга подвел меня к катерам, стоящим у причала, и сказал: «Вот ваш отряд. Два часа на ознакомление с личным составом, затем заправиться топливом и сегодня же следовать под Сталинград. По пути зайти в город Ульяновск. Там получите все необходимое снаряжение и конкретные указания о дальнейших действиях. Переход в Ульяновск форсировать. Идешь днем и ночью. Лоцман будет». От лоцмана я отказался, так как с речными навигационными ограждениями был знаком, да и катера с осадкой один метр двадцать сантиметров может провести любой офицер, только нужно немного соображать.
Этот лаконичный приказ капитана второго ранга мне представился как уравнение со многими неизвестными, которое, по моему твердому убеждению, и сам капитан второго ранга решить был не в состоянии. 
Попрощавшись с ним, я собрал командиров катеров. Представился. Посмотрел на них, они посмотрели на меня. Думаю: «Что им сказать?» И сказал: «Вот мы и познакомились. Будем вместе служить на этих маленьких железных посудинах. Будем служить и дружить, как и положено на флоте». Приказал готовить катера к осмотру.
Вижу, что никакой готовности катеров к осмотру не получится. Дал команду «отставить». Людей нужно научить, а потом требовать. Приказал снять чехол с «катюш» на одном катере. Спросил, кто знает эту установку? Не знает никто. Все видели это оружие впервые. Описания установки нет, таблиц стрельбы нет. Голая реактивная установка без боезапаса. Артиллеристу отряда в городе Ульяновске сказали, что вся документация находится у командира отряда. Никакой документации у меня не было. Посмотрели «катюшу», потрогали ее, пощупали. Никаких признаков жизни. Покрутили с борта на борт, придали максимальный угол возвышения. Поставили на ноль, закрыли чехлом, и на этом закончилось наше первое знакомство с «катюшей».
Половина команды на катерах – из запаса, тридцати пяти – сорокалетние мужики, демобилизованные с флота двенадцать-пятнадцать лет назад.
Приказал готовить катера к переходу под заправку. После заправки топливом, перед отходом собрал офицеров. Назначил номера катеров в кильватерной колонне. Флагман ЯК-8. Артиллериста взял с собой на флагман, комиссару приказал следовать на концевом катере ЯК-9.
Отошли от причала, выстроились в кильватер, следуем вниз по течению. Вечереет. Карты Волги нет. Всю ночь простояли с командиром катера на рубке.
На рассвете догнали буксир с пустыми баржами. Подошел к буксиру на ходу, поднялся на мостик к капитану, представился, объяснил ему наше положение и попросил карту Волги, какую-нибудь старенькую, ненужную. Капитан буксира любезно предложил мне карту Волги от Горького до Астрахани. Объяснил, как пользоваться картой, кое-что подкорректировал. Взял карту и, поблагодарив капитана, я сошел с буксира на катер, и мы отошли.
Я хорошо запомнил фамилию капитана – Огрехов, потому что когда двенадцатилетним мальчишкой я жил в деревне, меня заставляли пахать землю. Во время пахоты оставались огрехи, так как удержать плуг не хватало силенок, и вот в эти самые огрехи хозяин тыкал меня носом, приговаривая: не оставляй огрехи, не оставляй огрехи.
Карта у нас есть. Следуем дальше. Теперь мы знаем свое место, знаем, где идем.
За сутки все очень устали, и я решил на ночь остановиться и отдохнуть. С рассветом двинулись дальше и поздно вечером прибыли в Ульяновск.
На следующее утро я пошел в штаб доложить, что прибыл с отрядом и мне нужно получить все необходимое, а также описание реактивной установки и таблицы стрельбы. Мне майор сказал, что идите в отряд, к вам придет представитель штаба и на месте все решит.
Представителя ждали долго, он так и не пришел. Я вновь пошел в штаб, нашел этого майора, напомнил о представителе, которого он должен прислать. Через два часа выяснилось, что в Ульяновске ничего для нас нет. Дали только таблицу стрельбы из «катюши», отпечатанную на папиросной бумаге, и, наверное, двадцатый экземпляр и приказали немедленно отойти и следовать в Саратов – там получите все необходимое.
Пошли в город Саратов. На переходе вместе с артиллеристом отряда размножили таблицу стрельбы от руки на все катера.
В Саратов пришли двадцать восьмого августа, там был организован тыл флотилии.
Прибыв к полковнику начальнику тыла, я доложил ему обо всем, и он тут же дал распоряжение обеспечить отряд всем положенным имуществом, кроме реактивных снарядов, о которых он и представления не имел, и никаких РС-ов (реактивных снарядов) не ждал.
Всплыло одно из главных неизвестных в уравнении, без решения которого нет смысла идти в Сталинград.
Стоим в Саратове третьи сутки. Ждем боезапас и патроны к ДШК. Время даром не тратили. Составили боевое расписание, однотипное для всех катеров, повседневное и другие расписания, вытекающие из боевого, и начали их отрабатывать. За сутки игралось по шесть-восемь тревог с последующим разбором и указанием на недостатки, и снова повторялись учения.
За это время катера стали немного похожи на боевые корабли.
Совершенно случайно артиллерист узнал от кладовщика, что реактивные снаряды уже неделю лежат на складе. Послал людей получать боезапас, и побыстрее хотелось увидеть, потрогать эти грозные снаряды.
Боезапас получен полностью. Отряд был готов следовать по назначению, но нужно было еще научиться заряжать, приводить реактивную установку в действие. Вот и начали освоение с фактическим заряжением. Во время занятия подходит штатский человек и говорит, что он представитель завода по выпуску «катюш», специалист. Проверил его удостоверение. Я был откровенно рад и ждал такого специалиста. Он подробно рассказал нам устройство реактивной установки, устройство снаряда, пиропатрона, показал, как все надо делать. Я поблагодарил этого товарища. Накормили его обедом, как положено на флоте, и он ушел. Теперь нам осталось провести практическую стрельбу.
Тут прибегает какой-то майор и ищет командира отряда. Я представился. Он сразу начал упрекать, почему стоим, почему не идем под Сталинград. Я спросил его, кем он прислан сюда. Он сказал, что начальником штаба ВВФ Федоровым.
По прибытии к капитану 1-го ранга Федорову я объяснил ему причину задержки отряда. Товарищ Федоров внимательно выслушал меня и сказал, что действия наши правильные. Дал еще сутки на отработку боевой организации и назначил срок отхода под Сталинград на восьмое сентября, сказал мне, что мой отряд идет в состав северной группы катеров в распоряжение капитан-лейтенанта Аржавкина, который находится в селе Дубовка. На месте получите от товарища Аржавкина боевое задание, и добавил, что сам придет к отходу отряда посмотреть на катера.
Пришло время отхода, а товарища Федорова не было, и в десять часов отряд отошел от причала. Шли только в светлое время суток, такое было указание товарища Федорова. На ночь становились, втыкались форштевнем в берег, выставляли вахту и каждый вечер занимались с офицерами по два-три часа – командирская учеба.
Где-то в районе ниже села Горный Балыклей, на большом плесе[2] мы провели практическую стрельбу сначала одним, а затем тремя снарядами на дистанцию трех километров. Наблюдали разрывы на воде. Сложного в стрельбе ничего не оказалось. Теперь я знал, что использовать «катюшу» мы умеем, и со спокойной совестью шли к месту назначения.
Я не назвал ни одной фамилии командиров катеров. Представляю.
Командир ЯК-5 – лейтенант Андриянов (погиб вместе со всем личным составом катера 16 августа 1944 года при высадке десанта в Эстонию на озере Чудском в районе Мехикоорма, недалеко от Вороньего камня, где Александр Невский в 1242 году устроил ледовое побоище немецким псам-рыцарям).
Командир ЯК-6 – лейтенант Безроднов (впоследствии отстал от отряда из-за неисправности мотора и больше не появлялся).
Командир ЯК-7 – лейтенант Доценко Николай (погиб в Пиллау 8 мая 1945 года вместе со всем личным составом катера)[3].
Командир ЯК-8 – лейтенант Борис Зорин (в январе 1944 года был ранен под городом Старая Русса в обе коленки. Вел по озеру Ильмень полк по льду, сам шел впереди с компасом, снятым с катера. Выбыл из отряда. Зорина заменил старший лейтенант Белявский).
Командир ЯК-9 – лейтенант Стародуб (после третьего залпа под Сталинградом был послан искать капитан-лейтенанта Аржавкина и организовать доставку реактивных снарядов. Больше в отряд не возвращался. Уже зимой я узнал, что Стародуб стоит в городе Ульяновске на ремонте. Аржавкина он не нашел и никакого пополнения запаса не организовал).
Комиссар отряда старший лейтенант Опаленок И.И., бывший секретарь райкома города Сумы. В мае месяце 1943 года был отозван из отряда.
Десятого сентября утром прибыли в село Дубовка. Пошел искать товарища Аржавкина. Местные власти сказали, что никакого морского начальства в деревне нет и не было, и сообщили, что дальше деревни Ерзовка ходить нельзя – там немцы.
Решил ночью прорваться до реки Ахтуба. Переключили выхлопы моторов в воду. Была темная, дождливая и ветреная погода. Вошли в протоку между островом Спорным и левым берегом Волги. Два раза садились на мель с осадкой на метр сорок. Попытка сняться была безрезультатна. Стоим час, другой. Слышу, к нам приближается какая-то посудина. Оказалось, подходит бронекатер. Спрашивают – кто старший. Ко мне подошел бронекатер, на борту которого находился контр-адмирал Трайкин. Выяснив причину моего прихода, сказал, что с вашей осадкой работать здесь не сможете. Идите в Ерзовку в расположение комдива бронекатеров северной группы капитан-лейтенанта Аржавкина.
Бронекатер стащил нас с мели. Контр-адмирал заинтересовался «катюшей» и спросил, могу ли я дать два-три залпа по фашистам. Я сказал, что могу. Он показал, куда стрелять по карте.
Лысенко[4] сказал, что в виду большой осадки остров Спорный комбриг приказал обходить с южной стороны.
Подошли к острову Спорный, рассчитали прицел и цели. Дали два залпа, и по приказу контр-адмирала отряд лег на обратный курс.
Пошли в деревню Ерзовка в надежде найти командира северной группы катеров. Там тоже Аржавкина не было. Впоследствии выяснилось, что штаб товарища Аржавкина находился в селе Горный Балыклей, это примерно в 80-100 километров от Сталинграда, выше по реке.
Ерзовка рядом со Сталинградом, место открытое, и мы решили спуститься ниже по течению и в двух километрах от деревни Томилино, что севернее Сталинградского тракторного. Ошвартовались у крутого левого берега под нависшими над водой ивами. Срубив мачты, хорошо замаскировались. Дело идет под вечер.
Думаем, что нам делать, где искать начальство. Остановка неизвестна.
Ждали двое суток. Дождь лил, как из ведра. Никого не было. Хорошо слышна артиллерийская стрельба, трескотня пулеметов и автоматов. В Дубовке и Ерзовке люди говорили, что немцы скоро будут здесь, и были готовы к переправе на левый берег. Пришлось успокаивать население, что немцы здесь никогда не будут, живите спокойно. Но по выражению лица у некоторых видно было, что нашему успокоению веры у населения нет.
***
На вторую ночь на одном катере пошел поближе на правый берег в надежде кого-нибудь встретить из сухопутных войск. Воткнулись носом в берег, сошел с катера на землю и встретил двоих солдат. Они сказали, что здесь стоит 62 армия. Немцы рядом, в Томилино.
Очень хотелось найти кого-либо из сухопутного начальства, но солдаты ничего не могли нам сказать. Вернулись обратно на свое место. На другой день послал людей разведать в Среднее Погромное. Вернулись люди ни с чем. Решили ждать товарища Аржавкина, ведь должен же он быть здесь, коль назначен командиром северной группы катеров.
В середине сентября началась сильная артиллерийская стрельба. Над Волгой мимо нас летают немецкие самолеты на значительной высоте.
Предоставленные самим себе, не зная обстановки, не имея начальства, которое распорядилось бы нами и сказало, что делать, мы, естественно, возмущались этой неорганизованностью, незнанием точной обстановки со стороны тех, кто приказал нам прибыть сюда.
Решение пришло. Сама обстановка подсказала. И мы по собственной инициативе решили действовать, не ожидая начальства и указаний. Стрелять, бить немцев. По сплошной канонаде можно было предполагать, что немцы лезут, и в ночь с тринадцатого на четырнадцатое сентября всем отрядом пошли на правый берег с целью дать залп с четырех «катюш», а куда стрелять, было достаточно ясно, чтобы не накрыть своих. Малым ходом, с переключенными выхлопами в воду подошли к берегу примерно в пятистах метрах от Томилино. Темная ночь. Накрапывает дождик.
«Катюши» заряжены. Навели, установили прицел на пять тысяч метров и дали залп. Только начали заряжать на второй залп, как нас накрыли минами. Срочно отошли на середину реки, и наше место, откуда был дан залп, было густо покрыто минами. В течение десяти минут немцы обстреливали это место. Решили не рисковать катерами, и пошли на свое место. Ошвартовались, замаскировались. Очень хотелось узнать о результате залпа, но сразу это сделать было невозможно.
На следующую ночь вновь пошли всем отрядом. Подошли к берегу немного выше того места, где втыкались форштевнем прошлую ночь.
Поднялся на высокий берег и совершенно случайно встретился с тремя солдатами, которые отвели меня к офицеру.
Подвели к землянке. Доложили. Потом завели в землянку. Фамилию сухопутного офицера не помню. Он назвал номер дивизии – 96-ая или 196-ая 62-ой армии[5]. Прошлую ночь он наблюдал большую вспышку в районе Фигурной Рощи, где немцы сосредотачивают много танков для ремонта. По времени это совпадало с нашими залпами.
При мне этот офицер позвонил «Соколу» и, положив трубку, начал пальцем водить по карте, указывая цели. Познакомил меня с обстановкой и сказал, что нужно бить по Фигурной Роще и Сухой Балке, где сосредотачивается на ночь фашистская пехота. Я снял с карты направления на эти цели, поблагодарил и сказал, что сейчас дам залп «катюшами» по Сухой Балке. Он тут же позвонил по телефону и сказал, чтобы наблюдали за Сухой Балкой. Мы договорились, что в следующую ночь я приду к нему и получу результат.
Возвратившись на катера, рассчитали курсовой угол, угол возвышения и дали залп. Сразу же отошли, и тут же повторилось вчерашнее – наше место было покрыто минами. Вернувшись на место и замаскировавшись, я собрал офицеров, рассказал о встрече с сухопутным офицером, и решили в следующую ночь дать два залпа с разных позиций. Но на следующую ночь и еще три последующие ночи небо прорвалось и дул сильный ветер с дождем.
Стрелять в такую погоду из «катюши» нельзя, так как сразу же отсыревают пиропатроны, а запасных пиропатронов нам дали всего пять процентов. Реактивных снарядов осталось всего на пять залпов, и нужно было положить их как можно точнее.
Снялись[6] тут же и передислоцировались в другое место, чуть ниже по реке. Через несколько минут квадрат, где мы были только что, накрыли минометным огнем. Стреляли с немецкой стороны.
На пятый день, это уже 19 сентября, погода утихла, тучи стало разгонять, и ночью мы тронулись в третий раз. Подошли к берегу, я спрыгнул на землю и пошел искать этого офицера. На старом месте его не оказалось, и я пошел поближе к линии фронта в надежде хоть кого-нибудь встретить. Вскоре передо мной встали четыре солдата. Остановили. Навели на меня винтовки. Я объяснил им, кто я и зачем здесь появился. Они отвели к капитану. Оказывается, подразделение того офицера сменил батальон капитана Роева.
Капитан был в курсе результатов нашего залпа и сказал, что офицер, которого он сменил, передал ему. Также сообщил о том, что залп «катюш» лег прямо в Балку, где на ночь обосновалось много немцев. Думаю, что многие там нашли свою могилу.
Я спросил, есть ли возможность пополнить запас реактивных снарядов для М-8, он обещал узнать у начальства.
С капитаном[7] договорился, что примерно через час дам залп по Фигурной Роще и с интервалом около часа дам залп по Сухой Балке. Попросил его по возможности через своих соседей понаблюдать и при следующей встрече сообщить мне результат. Капитан тут же созвонился с соседями и сказал, что наблюдать будут.
Вернувшись на катера, сделали расчет по Сухой Балке. Около часа ночи дали залп и тут же отошли. К великому нашему удовлетворению, ни одной мины на берегу не взорвалось. Перезарядив «катюшу», подошли поближе к деревне Томилино. Дали залп по Фигурной Роще. Теперь мы стреляли с полной уверенностью, что бьем по немцам. Очень хотелось посмотреть самому результаты и эффект залпа, но этого сделать не удалось. Реактивных снарядов осталось на три залпа, а что делать дальше? Где и как пополнить запасы? На совещании офицеров было решено: послать один катер искать нашего командира капитан-лейтенанта товарища Аржавкина. Выгрузив боезапас с ЯК-9 лейтенанта Стародуба, я приказал ему следовать вверх по Волге, найти товарища Аржавкина, доложить ему обстановку, наши действия и прислать буксиром или указать место, где бы могли пополнить боезапас. Лейтенант Стародуб ушел и как в воду канул. Никаких известий и никакого боезапаса мы не дождались.
Уже зимой, в январе 1943 года, на сборах в городе Ульяновске, куда я был вызван штабом ВВФ на разбор боевых действий ВВФ под Сталинградом за 1942 год, я встретил лейтенанта Стародуба, и он сообщил мне, что товарища Аржавкина не нашел, а какой-то капитан-лейтенант в селе Черный Балыклей сказал ему, что доставить РС-ы в район Сталинграда нет никакой возможности и чтобы он, Стародуб, следовал в Ульяновск на ремонт, так как скоро Волга покроется льдом и все катера из района Сталинграда скоро возвратятся. Лейтенант Стародуб обязан был вернуться в отряд и доложить обстановку, но он этого не сделал, за что ему была прочитана внушительная нотация. Свою ошибку он понял.
На третий день после ухода лейтенанта Стародуба мне доложили, что сверху идут три каких-то катера. Я вышел посмотреть и заранее уже радовался, думал, что идет боезапас, а может быть и сам товарищ Аржавкин следует к нам.
Передал семафор на головной подойти к берегу. Спросил их командира – куда следуют, они ответили, что в расположение командира Северной группы капитан-лейтенанта Аржавкина. Я сказал старшему командиру группы, что Аржавкина здесь нет, Аржавкин – я, лейтенант Анисимов, и подчинил их себе. Это были бронекатера и тоже с реактивной установкой, но калибром больше, с большей дальностью стрельбы. У них была «катюша» М-13 (130 мм) с дальностью стрельбы до восьми километров, что было очень важно для поражения ближних и дальних позиций противника одновременно.
Познакомил вновь прибывших с обстановкой, что сам знал, и поставил задачу. Оказалось, что они ни одного снаряда из «катюши» не выпустили и стрелять не умеют. Началась учеба. В тот же день вдоль Волги в сторону Сталинграда в присутствии всех командиров БК был дан залп тремя снарядами на дистанцию около двух километров. Наблюдали разрывы снарядов на воде. Все это делалось с расчетом не демаскировать себя.
Итак, у нас стало больше силы, ведь за пять секунд вылетало в расположение немцев семьдесят два реактивных снаряда М-8 и пятьдесят четыре М-13, всего 126 снарядов, и нам очень хотелось послать эти реактивные снаряды по прямому назначению – на головы фашистов, и нам это, по отзыву командира левофланговой дивизии, удалось.
Наши залпы ложились с расчетом на наибольший эффект поражения фашистов. Эту приятную весть сообщил мне капитан, с которым мы взаимодействовали.
До 26 сентября мы вели обстрел противника. Боезапас кончился. Я пошел к комдиву просить пополнить реактивные снаряды. Он сказал, что снаряды будут, и тут же поблагодарил меня за нашу помощь «катюшами». Обнял и говорит:
- Спасибо за все. Вы всегда приходите на помощь в самые трудные часы. Люблю моряков за дерзость и сноровку.
Записал мою фамилию и сказал, что представит к награде. Потом посмотрел на меня прямо, в упор, и сказал, что к месту вашей стоянки подходят войска, надо их перебросить через Волгу. Сколько человек за один раз можете переправить? Я подсчитал примерно и говорю: около трехсот человек с оружием и боеприпасом. А сколько рейсов можете сделать за ночь? Я говорю, что в зависимости от обстановки вообще и организации в посадке людей на корабли. Думаю, три-четыре рейса сделать можно. Отлично, говорит. Войска на подходе, как подойдут, начинайте, не ожидая дополнительных указаний.
Это был полковник Горохов.
Началась переправка войск. Первый рейс прошел благополучно, зато второй и третий рейсы проходили под сумасшедшим артобстрелом. Жертв было слишком много.
Волга у Сталинграда вся простреливалась. Видны непрерывные разрывы снарядов и мин.
Во время ночных переходов через Волгу над нами непрерывно висели «сабы» - светящиеся авиабомбы, и мы были видны для фашистов, как на ладони. Небо постоянно подсвечивали пять-семь таких авиабомб.
В самый разгар высадки на нас напали восемнадцать бомбардировщиков и начали бомбить.
Бомбы сыпались густо, и многие корабли имели чувствительные повреждения от прямых попаданий. Были жертвы. Наш катер вместе с другими кораблями начали обстреливать с воздуха. Три самолета задымили и нырнули в воду. Я вижу, прямо впереди на небольшой высоте летит самолет и поливает нас из пушек и пулеметов огнем. Пулеметчик упал, пораженный врагом. Я встал на его место и начал стрельбу. Тот, у кого нервы крепче, тот и побеждает. Представьте себе: на вас летит смерть, но эта смерть видит, что и по ней ведут огонь и, видимо, у этой смерти нервишки были слабые, и она свернула. Накренив самолет влево, летчик подставил под пулемет всю площадь своего брюха, и в это время я нажал спуск, и крупнокалиберный пулемет затрещал со всей силой. Поражаемая площадь самолета большая, и самолет, не выравнивая крена, рухнул в воду. Вот что значит нервы.
Катера имели много пробоин от осколков. Вода вокруг кипела. Чтобы представить себе это, нужно взять в руку горсть мелких, с горошину, камушков и бросить на пять-семь метров в воду от себя. «Камушки» эти летели непрерывно, без секундных промежутков между горстями и на протяжении всего времени перехода с левого берега на правый и обратно.
Немец совершал от полутора до двух тысяч вылетов в день. Весь город был объят пламенем, превратившись в колоссальный пылающий костер. Горело все, что могло гореть, даже асфальт. Не хватало автотранспорта, да и тот, что имелся, был крайне ограничен в движении по разрушенным улицам. К набережной раненых сквозь огонь и под градом бомб доставляли конными подводами и просто на руках.
К шести часам утра для эвакуации скопилось около полутора тысяч тяжелораненых и более пяти тысяч женщин с детьми. Из такого огромного количества раненых более половины погибли и сгорели в огне из-за абсолютной невозможности их выноса, остальные получили вторичные ранения и сильные ожоги. Много погибло женщин с детьми.
Гибель причалов и сплошной пожар на берегу на некоторое время задержали дальнейшую переправу на левый берег реки, но уже ночью небольшие баркасы, пароходы и катера Военной флотилии вновь подходили к берегу и продолжали переправу. Многие баркасы, пароходы и катера флотилии, отойдя от берега до середины Волги, подвергались варварской бомбардировке с воздуха и гибли вместе с эвакуированными.
Санитарный пароход «Бородино» с тысячью семьюстами ранеными, женщинами и детьми был расстрелян прямой наводкой в районе села Рынок и затонул. Спаслось вплавь несколько десятков человек. Такая же участь постигла и пароход «Иосиф Сталин», причем из тысячи девятисот человек никого не осталось в живых.
У меня на кораблях осталось по 65-70% личного состава, остальные погибли.
На одном из рейсов при подходе уже к берегу у штурвала меня сменил Куликов. Я отошел от него всего на два метра, когда грохнул очередной взрыв рядом с нашим катером. Оглянулся, смотрю, нет Куликова! Только что стоял на месте, а теперь сплошь и рядом одни куски мяса по палубе разнесены. Осколки прошли рядом от меня, и ни один не задел, а друга моего и верного товарища снесло и разорвало прямо на глазах! Я думал, что сойду с ума на той переправе, но повезло, в отличие от многих.
Но за рекой и за набережной, где-то в глубине города штурмовали уже высоту Н-102,0, называемую также Мамаевым Курганом. А немного севернее в ходе того боя совершил свой героический подвиг матрос Михаил Александрович Паникаха. Поднятая им на вражеский танк бутылка с горючей смесью воспламенилась от попавшей пули. Весь охваченный пламенем, он бросился на головную машину, разбил о ее броню вторую бутылку и сам лег на броню танка.
На другой стороне города защищал с небольшим отрядом от врагов доверенную ему точку сержант Павлов, продержавшись в доме более сотни дней и ночей. О героях тех и подвигах должна жить память!
В половине октября начались заморозки, пошла редкая шуга[8]. Боезапас пополнить было неоткуда. Полковник помочь не смог, и я приказал бронекатерам, пока нет крепкого льда, следовать вверх, то есть туда, откуда пришли, и по возможности сообщить о своих действиях, если кого-либо найдут из командования.
Бронекатера ушли. У меня осталось три ЯКа. Боезапас на исходе. Лед на Волге становится гуще и крепче. Решил дать залп тремя катерами по Фигурной Роще, где ремонтировались немецкие танки, и перегрузив оставшиеся реактивные снаряды на ЯК-5, в конце октября отправил ЯК-8 и ЯК-7 в Саратов, так как там были мастерские. Там можно было отремонтировать катера за зиму.
Оставшись на одном катере, я дал последний залп с шестого на седьмое ноября, и сходу, сразу же после залпа, пошел Саратов.
Лед на Волге все гуще и плотнее, и я уже где-то в восьмидесяти километрах, в районе села Нижняя Дропинка потерял всякие надежды добраться до города. Кроме сплошного, толстого, покрывшего всю Волгу льда прибавилось еще и то, что пружины клапанов сломались, а запасных нет, и только мастерство и находчивость моториста Седнеева помогли добраться до города Саратова, где уже стояли, намертво вмерзшие, мои два катера. Последние 100-150 метров я пробивал лед толщиной 15-20 сантиметров в течение полу дня.
На этом закончился боевой 1942 год.
***
С самого первого дня рождения отряда и до конца, до прихода уже зимой в город Саратов, пришлось самим решать неизвестные этого сложного уравнения, которое перед уходом из города Горького задал нам капитан второго ранга. Я не знаю, как бы он решил это уравнение, будь он на моем месте и в той обстановке, в которую попал отряд. Я постарался подробно описать все как было. Родился отряд с грозным и мощным оружием. Послали отряд в тяжелое для нашей Родины время в такое место, где этот отряд должен был сделать то, что ему положено было сделать, и надежды на это были. А вот как все это было организовано, с какими муками, с какой неорганизованностью приходилось сталкиваться! И вот сейчас, когда прошло уже тридцать два года, диву даешься, как это люди, которые были поставлены на высокие посты, в больших званиях, на которых надеялись, так безответственно могли относиться к порученному делу.
Ну, что было, то прошло, только вспоминать и размышлять над этим неприятно, хотя прошло уже столько лет.
По приходу в город Саратов я пошел искать начальство, чтобы встать на все виды довольствия и отремонтировать катера, и вот тут я встретил товарища Аржавкина уже в должности начальника гарнизона города Саратова. Тут мы и познакомились.
Я подробно рассказал товарищу Аржавкиу, что был послан в его распоряжение под Сталинград и взаимодействовал с левым крылом 62-ой армии. Товарищ Аржавкин сказал, что он об отряде ничего не знал и мое сообщение для него было непонятным. А стоял он со своими бронекатерами где-то в Воложке, недалеко от того места, где был мой отряд, и тоже обстреливал Фигурную Рощу по просьбе сухопутного командования. Это еще один пример бесшабашной неорганизованности.
Я вошел в его оперативное подчинение. Впоследствии, во второй половине 1943 года, мой отряд входил в состав 25-го отдельного дивизиона ВМС на озере Ильмень, командиром которого был товарищ Аржавкин, а в 1944 году на озере Чудском. С товарищем Аржавкиным работать был легко и интересно. Это боевой, волевой командир.
Пошла мирная жизнь. Фронт далеко. Зимой 1942-1943 годов вплотную занялись ремонтом катеров: заделали пробоины, покрасили, отработали положенные задачи. В январе 1943 года я был вызван в город Ульяновск на разбор и обобщение боевых действий кораблей ВВФ за 1942 год. Командующий ВВФ контр-адмирал товарищ Рогачев в своем выступлении упомянул и о северной группе катеров, сказал, что, по отзывам командования 62-й армии, корабли ВВФ показали себя под Сталинградом с хорошей стороны. Возглавлял северную группу катеров капитан-лейтенант Аржавкин.
Товарищ Аржавкин и многие другие офицеры, которые были на виду у командования, были представлены к правительственным наградам и получили их.
По окончании сборов все разъехались по своим местам. О проведенных сборах я проинформировал своих офицеров.
Время подходит к весне. Катера отремонтированы. Ждем вскрытия Волги. Хорошо помню, как раз к первому дню Пасхи - четвертого апреля - Волга очистилась ото льда, и отряд ушел из Саратова под Сталинград. Ниже Сталинграда, где-то в районе Красного Яра, ко мне подошел на полуглиссере капитан второго ранга товарищ Гудков и капитан третьего ранга (фамилию не помню) и приказали, чтобы я шел в Сарепту за получением задания. Прибыв в Сарепту, я направился в штаб, где и получил устное задание по проводке караванов с нефтью на участке от села Дубовка до города Камышина. Действовать сообразно обстановке.
Получив все необходимое, отряд вышел из Сарепты для выполнения задания. Я знал, что немцы минируют фарватер Волги, и вскоре мы увидели это своими глазами.
Прибыли на свой участок. Стоим у левого берега в двух километрах выше села Дубовка. Во время ужина сигнальщик доложил, что снизу летят два Ю-88 вдоль Волги. Сыграли боевую тревогу и открыли огонь по самолетам из девяти ДШК. Сбить не удалось, так как высота была значительная. Пролетев нас, самолеты резко снизились, и ясно было видно три всплеска. Это фашисты сбросили мины. Полным ходом подошли к точкам всплесков (места всплесков засекли довольно точно) и поставили на этих местах три спасательных круга, затем с помощью бакенщика[9] вместо кругов поставили треугольные щиты из досок с колом, на который надели пучки веток. Во время обозначения мин самолеты развернулись и прострочили нас из пушек и пулеметов. Один снаряд угодил в иллюминатор машинного отделения, разбив стекло, ранило моториста Колпакова. Рана была незначительная. Колпаков продолжил нести вахту в машине.
Район большой, и тремя катерами я не в состоянии был наблюдать за постановкой мин. Два катера, ЯК-5 и ЯК-9, еще не прибыли из Ульяновска, где они зимовали, а бронекатера были выведены из моего подчинения. Опять пришлось действовать по собственной инициативе. Никого из начальства не было. Оставив два катера в селе Дубовка и проинструктировав о проводке караванов, на одном катере пошел вверх по Волге с целью привлечь прибрежное население и бакенщиков для наблюдения за минами. В каждом селе или деревне обращался к местным сельским властям и просил в повелительном тоне - ведь время военное - оказать помощь в наблюдении за постановкой мин с самолетов, ну а бакенщикам просто приказывал. Таким образом было организовано около шестидесяти постов наблюдения по обоим берегам Волги. Эти посты, проинструктированные и наученные как нужно засекать направление поставленной мины, оказали хорошую помощь. Места сброшенных мин обозначались, что впоследствии облегчило проводку караванов. Места постов наблюдения поставленных мин я нанес на карту Волги, которую так любезно дал мне капитан буксира товарищ Огрехов. А всего за май 1943 года было засечено постами и катерами сорок три мины.
Вскоре подошли и остальные два катера. Весь район был разделен на пять участков, которые были закреплены за каждым катером.
Написал от руки наставление по проводке караванов для каждого катера, в котором была отражена основная задача командиров катеров: при появлении самолетов противника над Волгой решительно вступать в единоборство и своим огнем из трех крупнокалиберных пулеметов сбивать самолеты с курса, отвлекать самолеты от каравана на себя и вести огонь на уничтожение противника. (Впоследствии, несколько позднее, в отряд прибыл проверяющий капитан третьего ранга и, прочитав наставление по проводке караванов с нефтью, сказал, что наше наставление полностью совпадает с наставлением штаба ВВФ. Проверив действия отряда, он положительно отозвался о нем как о лучшем среди других и отбыл).
Появились караваны, и командиры катеров смело и уверенно проводили их по безопасным от мин фарватерам. Посты наблюдения из гражданского населения продолжали функционировать. Этими постами в период июня-июля было засечено тридцать семь сброшенных с самолетов предметов в реку (мы считали, что это мины).
Все поставленные мины были обвехованы и нанесены на карту Волги. Капитаны проводимых караванов наносили точки поставленных мин на свои карты.
Были и такие случаи, когда проводишь караван на своем участке и передашь другому катеру, который сопровождает его на своем участке, а возвращаясь вниз, к исходной позиции, ночью встречаешь караваны, стоящие у берега. Подойдя к буксировщику, спрашиваешь: почему стоите? Ответ обычно был такой: машина неисправна. На второе – сколько времени нужно для исправления, ответ был – до утра. Спустившись вместе с капитаном буксира в машинное отделение, там никакой работы по ремонту машины не замечаешь, а сама машина оказывается исправна. Приказы капитану через час начать движение исполнялись.
Приходилось выполнять обязанности лоцмана. Катер идет впереди в 100-150 метрах, караван за ним. Остановка некоторыми капитанами на ночь объяснялась боязнью идти в ночное время суток, но когда капитан видит, что рядом с ним стоит морской офицер, он чувствует себя увереннее и выжимает из машины все, что она может дать.
В конце июля был перерыв. Около недели не было ни одного каравана. Я собрал весь отряд и на большом плесе выше деревни Дубовка, но ниже села Горный Балаклей стали отрабатывать сплаванность отряда. Отрабатывали ПСМ[10] и БЭС[11]. Я считал, что сплаванность отряда должна быть отработана четко, и требовал от командиров катеров твердого знания расцветки и значения флагов ПСП[12] и БЭС, а также значения выпущенных ракет белого, зеленого и красного цветов.
Во время различных эволюций в составе пяти единиц мне доложили, что сверху идет штабной катер под флагом командующего. Продолжаю заниматься. Штабной катер развернулся на обратный курс и стал на якорь в 300-400 метрах выше. Сигналы командирами катеров выполнялись четко, и я склонен думать, что новый командующий ВВФ контр-адмирал Пантелеев, заменивший командира ВВФ Рогачева, с удовольствием наблюдал за синхронностью различных эволюций. Занятия закончены, и отряд, как шел строем фронта поперек фарватера, так и уткнулся форштевнем в берег на малом ходу. Начали авральную приборку и стирку. Получаю семафор со штабного катера: «Старшему группы катеров подойти к борту». Прибыл к комфлоту и доложил как положено. Товарищ Пантелеев спросил, какое имею задание. Я подробно объяснил, чем занимается отряд на отведенном участке, показал карту с нанесенными точками мин, места, где были расположены посты наблюдения из гражданского населения. Товарищ Пантелеев внимательно выслушал все, а потом сказал – молодцы, продолжайте выполнять задачу, а главное, чтобы ни один караван не подорвался на минах. Можете быть свободны.
Я отошел от борта штабного катера и пошел к берегу. Штабной катер проследовал вниз по течению.
Вскоре, примерно через неделю, ко мне на «азике»[13] подошел капитан второго ранга Гудков и приказал, чтобы я со всем отрядом шел в Сарепту. Это было уже в начале или середине августа 1943 года. К этому времени катера отряда провели пятьдесят три каравана с нефтью. Ни один подконвойный караван не подорвался.
Обычно буксир тянул три-четыре до предела забункерованных баржи, что в среднем составляло 14-18 тысяч тонн нефти. В сумме это составило восемьсот тысяч тонн. Эта работа отряда в 1943 году характеризовалась командованием ВВФ как отличная. Такую оценку дал Гудков.
Прибыв в Сарепту, я узнал, что мой отряд как лучший, направляется на озеро Ильмень, под Старую Руссу и Новгород, необходимо получить полностью все необходимое и следовать в город Энгельс для погрузки на платформы. Срок одни сутки.
Когда я получил все необходимое и заменил часть личного состава, ко мне пришли капитан второго ранга товарищ Гудков и с ним тот же капитан третьего ранга и сказали, что поскольку отряд выбывает из состава ВВФ, журнал боевых действий и карта реки с нанесенными точками мин должны остаться в штабе. Карту постов, ДБД и карту Волги они просматривали в моем присутствии более часа. Закончив просмотр действующих бортовых документов, или как их называют сокращенно – ДБД, капитан второго ранга Гудков сказал мне дать список офицеров, старшин и матросов, достойных представления командующему для награждения.
После того, как ушел Гудков, наш отряд снялся со швартовых и пошел по назначению.
Прибыв в город Энгельс, я доложил начальнику тыла в городе Саратове, что по приказанию командования флотилии прибыл для погрузки на платформы. В ожидании платформы простояли четверо суток, потом прибыл капитан второго ранга Сергеев, и через двое суток катера уже стояли на платформах, а отряд не по воде, а по железной дороге двинулся к месту новой дислокации.
[1] Подплав – Подводный флот.
[2] Плес - глубоководный участок русла реки, расположенный между мелководными участками русла реки (перекатами).
[3] Скорее всего, здесь допущена неточность. Капитан III-ранга Анисимов нигде не упоминал о действиях катеров в Восточной Пруссии, нынешней Калининградской области, где расположен Пиллау - современный город Балтийск. Ниже он указывает о гибели катера лейтенанта Доценко при переброске войск в Эстонию на Чудском озере.
[4] Командир дивизиона бронекатеров Лысенко, погиб на Волге.
[5] В состав 62-й армии под Сталинградом входила 196-я стрелковая дивизия.
[6] В фантастическом романе «Время наизнанку», между этих слов, вплетён вымысел. Это отличает текст романа, от реально описываемых Алексеем Анисимовым событий. В данной рукописи, сохранён текст оригинала.
[7] В фантастическом романе «Время наизнанку», между этих слов, вплетён вымысел. Это отличает текст романа, от реально описываемых Алексеем Анисимовым событий. В данной рукописи, сохранён текст оригинала.
[8] Шуга - скопление рыхлого губчатого льда. Образуется из кристалликов глубинного льда, - внутриводного и донного - а также сала и снежуры. Возникает до ледостава при переохлаждении воды ниже 0°С преимущественно на горных и порожистых реках.
[9] Бакенщик – смотритель за бакенами. Бакен - плавучий знак, устанавливаемый на якоре для обозначения фарватера и опасных мест на реках, озерах, в заливах и т.д.
[10] ПСМ - Правила совместного маневрирования. Ориентируются в маневрировании от флагмана или от назначенного корабля - т.е. относительное маневрирование. На флагмане штурманская служба ведет счисление пути и относительное и абсолютное за все соединение, неся ответственность за безопасность судовождения всех кораблей. В данном случае управление происходит с помощью флажных сигналов БЭС.
[11] БЭС – Боевой эволюционный свод сигналов. Обмен информацией с другими кораблями путем поднятия сигнальных флагов и флагов расцвечивания. Флаги расцвечивания поднимаются по всей длине корабля, от носа к корме через клотики мачты. Сигнальные - поднимаются на фалах, вертикально прикрепленных к рею.
[12] ПСП - правила совместного плавания. Абсолютное ориентирование в маневрировании, т.е. четко исходя из координат - широты и долготы. На каждом корабле ведут счисление пути корабля, определяя место и т.д.
[13] Аз – так на флоте называют букву «а». «Азик» - уменьшительное от «аз». Предположительно, капитан второго ранга Гудков использовал некое плавсредство (катер или шлюпку), обозначенное литерой «А», или относящееся к классу проекта «А». Например, у больших морских охотников это - 122А.
