kindzal

По-немецки Ламсдорф; там был организован гитлеровцами один из самых больших лагерей для военнопленных. Он занимал территорию в 25 кв. км и был обнесен двойным рядом колючей проволоки.

Первыми были привезены в этот лагерь польские военнопленные, а затем французские, голландские, югославские и английские военнопленные. Были там и американцы, канадцы, итальянцы, румыны и венгры.

После нападения Германии на Советский Союз в этот лагерь стали привозить и советских военнопленных. Все лагерные бараки были уже к тому времени переполнены военнопленными других национальностей и Ламбиновице не могли поместить всех новоприбывающих. В июле 1941 г. был организован новый лагерь Ламбиновице "VIIIФ"; он стал местом уничтожения многих тысяч советских военнопленных, находившихся в этой новой части лагеря прямо под открытым небом, на территории, обнесенной колючей проволокой. В сущности это был лагерь уничтожения.

В 1944 году в Ламбиновице пришел последний транспорт с военнопленными - это были участники Варшавского восстания.

Во время второй мировой войны через Ламбиновицкий лагерь прошло около 300 тысяч военнопленных 18 национальностей; 2/3 из этого числа были русские.

http://www.izvestia....08-05&number=11

«Смерть меня уже не пугает…»
Елена Грибанова, кандидат исторических наук

История советских военнопленных в годы Великой Отечественной войны долгое время оставалась вне поля зрения исследователей и широкой общественности. Дело в том, что по советским законам военнопленные не рассматривались как участники войны. За «сдачу в плен врагу, не вызванную боевой обстановкой», полагался расстрел. Более того, в соответствии с приказом № 270, отданным в августе 1941 года Ставкой Главного командования, сдающихся в плен следовало «считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших Родину». Те, кому удалось освободиться из плена, подлежали проверкам. Рядовой и сержантский состав восстанавливался на службе, а вот офицеры лишались званий и направлялись в штрафные батальоны.
История советских военнопленных в годы Великой Отечественной войны долгое время оставалась вне поля зрения исследователей и широкой общественности. Дело в том, что по советским законам военнопленные не рассматривались как участники войны. За «сдачу в плен врагу, не вызванную боевой обстановкой», полагался расстрел. Более того, в соответствии с приказом № 270, отданным в августе 1941 года Ставкой Главного командования, сдающихся в плен следовало «считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших Родину». Те, кому удалось освободиться из плена, подлежали проверкам. Рядовой и сержантский состав восстанавливался на службе, а вот офицеры лишались званий и направлялись в штрафные батальоны.
К концу 1941 года в фашистском плену оказалось 3 млн 800 тыс. солдат, офицеров, политработников, генералов. В эту цифру были включены те гражданские лица, которые отходили вместе с отступавшими советскими войсками, оказавшимися затем в окружении. Участь тех, кто дожил до Победы, была незавидной. Многие из них оказались затем в лагерях НКВД. Вернувшимся же домой пришлось пережить враждебное отношение к себе.
Судьбе было угодно, чтобы мы могли проследить жизнь одного из наших соотечественников, оказавшегося в плену. Речь идет о Сергее Николаевиче Воропаеве, уроженце села Пресноредут Пресногорьковского района Кустанайской области. Попав в страшный лагерь для военнопленных («Ламсдорф», Польша), он в течение года (март 1944-го — март 1945-го) вел дневник, ставший еще одним ярким документом, обличающим фашизм.
Сергей родился 20 сентября 1921 года в семье колхозников. Детей было четверо, жили дружно. После окончания 9 классов с 1938-го по 1940 год заведовал оргинструкторским отделом в райкоме комсомола. С трогательной нежностью Сергей, будучи в плену, вспоминал своих родителей: «Мои дорогие, с раннего детства они следили за моей жизнью и радовались моим успехам в учебе. Они никогда не протестовали моим детским забавам и играм. Они прилагали все усилия к моему образованию, дабы их сын стал порядочным человеком. В тяжелые годы невзгод они все же старались продолжать мое учение. Последняя моя молитва будет направлена им».
В декабре 1940-го Сергея призвали в армию. А в июне 1941-го 2-й стрелковый корпус, где он служил, оборонял Минск. 28 июня столица Белоруссии была сдана. Последнее письмо от Сергея его родные получили в июне 1941-го. Как следует из дневника, Сергей попал в плен в апреле 1942-го. В отличие от Освенцима, Майданека, Треблинки и других, куда помещали гражданских лиц, лагерь «Ламсдорф» в районе города Оппельн был рассчитан только на военнопленных. Сначала в нем содержались польские военнопленные, позже англичане, французы, итальянцы и другие. Лагерь был разбит на два отделения: для советских и всех остальных. Последние по условиям содержания резко отличались от граждан СССР: «Сегодня, стоя на поверке, видел идущих союзников-англичан. Никогда и никто бы не поверил, что это пленные — идут в колонну по три, чистые, все в своей форме и с музыкой. Задний шел с футболом — видимо, играли. Только посты, вооруженные по бокам, говорили об их пленении», — записал в дневнике Сергей.
У советских военнослужащих командование лагеря отбирало не только форму, но вообще верхнюю одежду. В приказе по лагерю от 21 июня 1944 года говорилось: «В связи с большой нехваткой обуви совершенно недопустимо, чтобы советские военнопленные в лагерях и рабочих командах носили в теплые дни кожаную обувь. Они должны ходить босиком».
В Ламсдорфском лагере заключенных продавали для работы на различных предприятиях гражданских и угольных шахтах. Но, в отличие от германских бирж труда, где угнанные в рабство советские граждане продавались в розницу. Здесь формировались рабочие команды. Сергей попал на самые тяжелые работы — в угольную шахту. «22 апреля 1944 г. …Сегодня исполнился один год, как я работаю на этой шахте. 365 дней проведено в подземном полумраке на глубине 350 метров. Глубина — не важно, важно то, сколько перекидано угля. Допустим, я каждый день выкидываю по 10 т, и это составляет в год 3650 т угля. Беря в расчет железнодорожный вагон по 20 т, это составляет примерно 2 эшелона угля в количестве 80-85 вагонов. Это, грубо рассчитывая, будет стоить до 30 000 руб. В это самое время на меня уважаемый хозяин израсходовал 180 кг хлеба, 365 кг картошки и столько же брюквы, 12 кг маргарина, немного больше мяса. Расходная сторона обойдется на 1000-1500 руб. Можешь представить, каков доход от одного меня предпринимателю! А нас в лагере 913 человек. А сколько всего этих лагерей!»
Рабочие команды числились за лагерем. После смерти от истощения, болезней, избиений рабочих просто заменяли новыми.
«6 апреля 1944 г. …Опять работали 9 часов. …Один немец аузир (надзиратель. — Е. Г.) встал с палкой в руках и погонял. Одна минута простоя стоит палки. Так что кидай и кидай. У меня зачесалась спина, я послал руку назад и давай, было, чесать, но палка-змея поднялась над моей головой. Удар был устранен возобновлением работы. Вчера на моих глазах этот надзиратель избивал двух товарищей. Сопротивления, конечно, не последовало, ибо это невозможно. Это стоит жизни».
Работа так уматывала, что Сергей обрадовался болезни, несмотря на то, что его нетрудоспособность отразилась на размерах пайка. «Здоровые получают булку по 2 кг на 4 человека, когда кранки (больные. — Е. Г.) получают на 5 человек, и то это ерунда, я лучше бы согласился быть вечным (т. е. на период плена) кранком». Но все-таки самым ужасным было постоянное чувство голода. Как и другие военнопленные, Сергей пытался приспосабливаться. После работ в шахте мастерил тапочки и выменивал на хлеб. Бросил курить — махорка была своего рода валютой. Но и дополнительные порции были слишком малы. «Мысль — только пожрать. Мозг больше ничем не бывает заполнен». «Утром ходил на работу, совершенно ничего не кушавши. И так натощак проработал 8 часов, а совсем не кушал 24 часа».
Первые месяцы в плену Сергей думал о самоубийстве. «В мирное время часто бывают самоубийства из-за каких-нибудь пустяков в личной жизни. Здесь, наоборот, ни одного случая…» Для себя он сделал вывод, что люди не решаются на этот шаг, потому что все силы организма — физические и психические — направлены на выживание. Тем не менее из записей очевидно, что голод лишал людей осторожности, и они совершали действия, приводившие их к гибели. Некоторые пленные отваживались делать вылазки на кухню за картошкой. «Вчера пять смельчаков попали под пули злодеев, а два из них, кажется, просто были казнены, так как все тела их были испороты штыками и выколоты глаза».
В сентябре 1944 года Сергей понял, что он болен. «…Мне кажется, что у меня лопнули легкие, ибо с отхаркиванием вылетают совершенно маленькие кусочки мяса…» Сергея отправили на обследование, а затем перевели в барак для больных. Страшный диагноз подтвердился: туберкулез.
«Вечером дали 100-120 г хлеба, 10 г маргарина, 10-12 г масла, 15 г мясных консервов, и пока что все… Бытовые условия таковы: матрац, набитый соломой, подушка — мелкой стружкой, одна простынь, одеяло и пододеяльник. Масса клопов». «Находимся в одном белье, поэтому в холодные дни приходится целыми сутками находиться в своей скудной постели и только во время прогулки в 4-5 часов можно погулять на воле внакидку под своим одеялом».
В бараке для больных у Сергея появилось больше свободного времени: записи в дневнике стали длиннее. Он рассуждал о детстве, прочитанных книгах, возможности выздоровления, записывал разговоры со своими товарищами по несчастью: они вспоминали любимых, мечтали об окончании войны. Читали и обсуждали лагерную газету, прекрасно понимая, что доверять ей нельзя. «Сегодня читал газету «Заря» русских пленных, в которой сообщается об организации русско-эмигрантского правительства во главе с генерал-лейтенантом Власовым. Это правительство якобы имеет целью мобилизацию всех русских сил и вообще народов России на борьбу с большевиками. Это провокация, предпринятая в предсмертных судорогах и задуманная в целях уничтожения русского народа, не удастся ему».
Состояние Сергея ухудшалось. В плевральной полости появилась жидкость, которая стала нагнаиваться. Это привело к высокой температуре, потере сил, легочному кровотечению. Сергея перевели в блок «А» — для умирающих туберкулезных больных. От истощения у него высохло тело. «…У меня сейчас, как у вымученной клячи, торчат кругом мослы. На них приходится лежать по 20 часов в сутки. Угля до 1 января не обещают давать, а холода стоят — 130-150 С. Картошки совсем не стали давать. Сегодня была самая жидкая и ничем не заправленная брюква».
В 1945 году Сергей сделал 12 записей. Вот некоторые из них:
«1 января. «С Новым годом! С новым счастьем!» — поздравляют друг друга добрые люди. А мы? Правда, я тоже поздравил своего соседа, с которым мы уже спим на одной койке. Сейчас большинство людей в нашей комнате спят по 2 на одной и по 3 на двух койках, ибо мороз в комнатах неимоверный…»
«28 января. Решили туберкулезных больных свести на свалку… Блок «А» — участок лагеря в количестве 8 бараков, обнесенных проволокой. Барак содержит 5 комнат. В комнате помещается 50-60 больных. Вместо коек стоят складные нары (трехъярусные). На нарах накидали на мелко перетертую стружку матрацы. Одеял нет. В огромном количестве лазят блохи, клопы и порядочное количество вшей. Полы совсем не моются, окна в большинстве своем выбиты, вместо стекол вставлена фанера или картон, отчего в комнате полумрак. Печка стоит небольшая, железная, но топлива не дают…»
«29 января. …Фашизм, видимо, в своих предсмертных судорогах задумал заморить голодом. А своих не видно, только порой доносятся разрывы…»
«3 февраля. Блок смерти. …Каждый день выносят по одному-два, а вчера три трупа вынесли… Говорят, наши пошли в наступление, но ничего не видно. …»
«6 февраля. …Я стою, кажется, уже на пороге смерти… Десять дней не имею крошки хлеба во рту, литр травяного супа не в состоянии двигать мою кровь…»
«8 февраля. Лежа на нарах, я чувствую дрожание барака от разрывов снарядов, также слышны ружейные и пулеметные выстрелы…»
«5 марта. Итак, я уже точно последний раз взялся за карандаш. …Я дожил до такого состояния, что смерть меня уже не пугает, а, наоборот, будет чем-то приятным, успокаивающим… Прощайте, мои дорогие, на долгие годы. Мне скоро час пробьет, я уже не подымаюсь с постели. Ваш сын Сергей. Эти записи передайте Борису Семеновичу Родионову, если он жив, а если нет, то просто в редакцию. С. Воропаев».
23 марта Сергей умер. В общей сложности в лагере «Ламсдорф» погибло 100 тыс. советских военнопленных, из них 40 тыс. — от голода.
Дневник зажил своей отдельной судьбой. Как следует из пометок, сделанных на тетради, 9 января 1946 г. с ней ознакомился следователь Военной прокуратуры Северной группы войск капитан юстиции Голубев. В 1947 году дневник был уже в Казахстане: его предложили для хранения в сектор партийного архива Института истории партии при ЦК КП(б) Казахстана. Однако документ, в соответствии с правилами того периода, лишь скопировали и вернули родителям Сергея. Так же поступили и сотрудники Государственного архива Кустанайской области. В 1964 года мать Сергея передала подлинник дневника и фотографии сына в Государственный музей Кустанайской области. Именно благодаря музейным работникам дневник сохранился, а с конца 1980 годов стал известен читательской аудитории. В 2000 году полный текст дневника был опубликован в сборнике Центрального музея военнопленных в Ламбиновице-Ополе (Польша).

http://www.cmjw.pl/

http://cmjw.eopolszc...mbinowice/1.htm

http://forum.axishis...=132611&start=0

С сердечным приветом из Польши .

kindzal