Воспоминания советского военнопленного 1941-1945

Воспоминания советского военнопленного 1941-1945
--------------------------------------------------------------------------------


Довольно случайно в мои руки попали отпечатанные на машинке воспоминания Иванова Василия Гавриловича, которые он писал в 1976 году в г.Днепропетровске. К сожалению пока о авторе знаю не много, судя по всему работал он банковским служащим, год рождения - 1890 (?). Революцию встретил в Москве.

ПО ЛАГЕРЯМ ВОЕННОПЛЕННЫХ 1941-1945 годы

261 стрелковая дивизия начала формироваться в районе города Бердянска, начиная с июля 1941 года. 947 стрелковый полк этой дивизии начал свое существование в г. Нагайске.
Полк состоял в основном из числа граждан, эвакуированных из Одесской области, а командный состав пополнялся молодыми коман­дирами, только что окончившими военные училища и, в некоторых случаях, ускоренного выпуска.
На хозяйственные должности прибывали люди из запаса и мало знакомые со службой в армии. Например:
Нач.вещевого довольствия был служащим мануфактурной базы;
нач.финансовой части был служащий банка.
С начальником продовольственной части полку не повезло. Пер­вый прибывший в часть был алкоголик и часто в полк не являлся, так как в это время страдал запоем.
Его очень скоро заменили рядовым из запаса, состоявшим на учете военным техником.
Формирование полка закончилось в конце августа, а в начале сентября он был отправлен в район города Новомоcковска на заслон против прорвавшихся на левый берег Днепра немецких частей.
Строевые части заняли позиции на подступах к Нижнеднепровcку, а нестроевые части начали постепенно продвигаться ближе к фронту. Сначала они остановились в Кулебовке, затем продвинулись дальше за Жестекатальный завод и остановились в селении Осиповка, жителями которой были немцы, бывшие колонисты, из которых многие плохо го­ворили по-русски.
Штаб полка разместился в школе, против церкви, в подвальном этаже которой приходилось работать во время артиллерийского обстрела.
Некоторые начальники были на фронте впервые и даже не могли определить звука от выстрела из орудий от звука разорвавшегося снаряда.
Когда на дороге, ведущей из Новомосковска в Нижнеднепровск, стояли несколько подвод, на одной из которых находилось имущест­во дивизионной хлебопекарни, начальник пекарни, одетый в только что сшитую военную форму, услышав звук от выстрела полковой трех­дюймовки, стоявшей в прикрытии на соседнем кукурузном поле, вдруг бросился под подводу и лег под ней, приняв его за звук от разор­вавшегося снаряда.
Район города Новомосковска во время формирования немцами Днепра уже эвакуировался, но после того, как наши части преградили противнику дальнейшее продвижение, некоторые учреждения возврати­лись обратно, в том числе и Государственный банк.
Банк работал, но подвода, нагруженная его имуществом, стояла наготове.
При отступлении наши части, очевидно, не смогли полностью эва­куировать холодильник. Об этом свидетельствовали запасы колбас, сделанные некоторыми жителями, которые были навалены у них под кроватями.
Дорога в тыл шла только через город Новомосковск, так как восточное она была отрезана рекою Самарой.
Начфин полка просил у помощника командира полка по хозчасти т. Демина о предоставлении ему отдельной подводы для денежного ящика, но тот ему в этом отказал, а денежный ящик поместил в штабную машину.
Начфин доказывал помкомполка, что финчасть полка должна быть в обозе 2-го разряда, но он на это не обратил никакого внимания.
Правда, в помещении школы работать было очень удобно, а надо было в короткий срок до 20 сентября составить 3 ведомости на по­лучение денежного довольствия, 2 - на жалование командному соста­ву и рядовому, и одну на подъемные командному составу.
В этом же помещении работала и канцелярия штаба полка. Каждое утро от командиров рот поступали рапорта о рядовых, покинувших окопы и перебежавших на сторону врага. В первые дни их было не­много. Перебежчики из вражеских окопов, пользуясь диктофонами, уговаривали своих товарищей последовать их примеру, так как немецкое командование обещает всех украинцев отпустить по домам.
Поддаваясь на эту агитацию, число перебежчиков увеличивалось с каждым днем. В один из дней последних чисел сентября сразу ос­тавили окопы почти 3 взвода.
Финчасть уже закончила вое ведомости на денежное довольствие, а начфин заканчивал раздачу денег. А комиссар полка и политрук ежедневно по рапортам ротных командиров составляли списки на пе­ребежчиков, отправляя их по назначению.
Наблюдая дорогу, связывающую Новомосковск с Днепропетровском, можно было иногда видеть только один броневичок, ездивший по нап­равлению к фронту и обратно, а самолеты были видны только немец­кие, причем, преимущественно только одна так называемая "рама".
На парадах я видел нашу могучую технику, но здесь никакой, даже обоз полка состоял из крестьянских телег и только 3-х авто­машин-полуторатонок.
В конце сентября все больше было видно на северной стороне продвижение неприятельских войск на восток, что можно было заклю­чить вечерами по зеленым огням ракет.
26 иди 27 сентября на дороге между школой и церковью скопи­лось много обозов разных служб дивизии, которые искали возможности продвинуться на восток. Им обещали саперы построить пере­праву через реку Самару ночью, так как днем опасались неприятель­ской артиллерии.
Помкомполка т. Демин просил у меня принять от него деньги для перевода их его семье в Павлоград, но я ему сказал, что где нахо­дится сейчас полевая почта - я не знаю, а потому деньги от Вас принять не могу.
Утром 28 сентября началось наступление неприятельских войск, наши части были окружены и взяты в плен. Штабная машина была под­бита. Пленных собрали около церкви, число их постепенно пополня­лось, и к вечеру увеличилось примерно до 100 человек.
Среди оставленного обоза бродила и белая лошадь помощника комполка т. Демина.
К концу дня дленных погнали под конвоем по направлению к Днепропетровску. Колонна вышла к Днепру только ниже старого железно­дорожного моста, повернула направо вдоль Днепра и, не доходя до моста, остановилась. Здесь пленные, окруженные конвоем, пробро­дили или, вернее, протоптались всю ночь.
Утром колонну повели через мост по той части, в которой раньше двигались поезда. Мост был сильно поврежден, и поезда не ходили, а для пешего хождения на балки были положены доски по 2-3 рядом, а в некоторых местах и по одной. Вокзал был разрушен. Перейдя проспект Карда Маркса, пленных поведи по ул. Чичерина в бывшие казармы, в которых до войны стояли советские воинские части.
Разделили колонну на комсостав и рядовых. Комсостав поместили на 3-й этаж первого здания, а рядовых отвели в другие корпуса.
Когда комсостав поднимался по лестнице на 3-й этаж, из дверей 2-го этажа показались сестры, аптекарша и врачи нашего санбата, которые также попади в окружение.
На 3-м этаже уже были пленные командиры, над которыми стар­шим был назначен капитан Бондаренко.
С чердака корпуса пленных заставили принести кровати, но спать на них было невозможно, так как матрацев не было, а если бы и были, то положить их на кровати было нельзя, потому что им не на чем было бы держаться. Пришлось спать на полу.
Когда встали утром на следующий день, заметили, что в окна видны еще корпуса, из которых один прямо перед окном, а второй несколько правее. Около второго асфальтированная дорожка, а посреди возвышение и на нем большая площадка, на которой была толпа пленных, стоявшая в очереди. Впереди очереди стоял какой-то человек с палкой, а из очереди подходили по порядку и раздева­лись, выкладывая вое из карманов на развернутую шинель. Часть выложенного забирал человек, производивший обыск, а остальное забирали пленные, накидывал на плечи шинель и, получив удар в спину, каждый скатывался на дорожку около здания. Там стоял немецкий солдат и, обмакивая кисть в коричневую краску, писал на спине шинели пленного шестиконечную звезду. Старожилы нам объяснили, что это обыскивают и метят пленных евреев. Такую операцию мы наблюдали и в следующие дни.
Кормили плохо, какой-то кашей из наполовину сгоревшей фасоли, или сои и небольшого куска черного хлеба не больше 250 граммов.
Через несколько дней всех командиров выведи во двор и, по­строив по 4 человека в ряд, повели к воротам. Всего было пост­роено 300 человек командного состава. При выходе из ворот к этой колонне пристроили 3000 рядовых, окружили конвоем и поведи в Кривой Рог.
Погода была хорошая, светило солнце и было очень жарко. Делали в день по 30-40 километров и пришли к месту назначения вечером на четвертый день. На третий день некоторые голодные и утомленные не выдерживали похода и падали от изнеможения.
Конвоиры били и заставляли подниматься. Начфин полка упад в обморок, расстегнув шинель. Конвоир хотел его застрелить, но на­чальник конвоя, увидев зеленые петлицы, сказал:
- Это, наверно, врач, возьмите его на подводу.
Вообще же при сопровождении пленных конвой поступал очень жестоко. Конвоир пристреливал выбившегося из сил пленного и оставлял у него какую-то бумажку, а последний конвоир, следующий за колонной, собирал эти бумажки для отчета, при сдаче колонны на месте назначения. В дороге сделали три привала о ночевкой. В первых двух спади на земле, а в третьем - в сарае. В сарае было душно, пленные вылезали из ворот сарая и ложились на свежем воздухе. Но какой-то бесноватый фельдфебель загонял их обратно, избивая плетью.
По дороге, в некоторых местах, заставляли крестьян выносить продукты, но для всех их не хватало, и доставалось только силь­ным. Помню, в одном населенном пункте вынесли 5.бидонов молока, но пленные набросились с такой жадностью, и в таком беспорядке, что больше разлили, чем выпили.
В Кривом Рогу нас поместили в казармах Советской Армии, командиров - в большой комнате первого этажа одного здания, а красноармейцев-украинцев - в остальных этажах, а русских - во втором здании. Евреев поместили в отдельном небольшом доме.
На следующий день по прибытии всех пленных выстроили на плацу казарм. Комендант произнес речь, а пленный, одесский караим, переводил ее на русский язык.
- В нашей армии нет ни одного еврея, наша армия чиста, а у вас из 3000 человек 875 евреев. Это черт знает что такое, - сказал он в конце речи.
Сортировка пленных производилась перед построением с утра.
В лагерь пришли как-то два командира и заявили коменданту, чтобы он принял их в число пленных. Пленным же они говорили, что в селениях они обращались как к местным властям, так и к жителям с просьбой принять их, а им отказывали, говоря: "Йдiть краще до полону, а то i нам буде бiда".
Кормили пленных один раз в день. Для этого выгоняли их за здания и строили по 4 в ряд. Когда вое построятся, то колонна подходила к окну кухни, из окна которой идущему в первом ряду давали 1/2 разрезанной 2-килограммовой буханки черного хлеба, надрезанной на 4 части. Получивший хлеб брал себе одну часть, а остальные передавал идущим с ним рядом. Идущие в первом ряду име­ли возможность выбрать себе большую часть. Вследствие этого при построении большинство старалось занять место в первой линии, создавая беспорядок в построении колонны. Фельдфебель ходил около колонны и кричал, восстанавливая порядок в строю палкой.
Затем пленные, получив хлеб, брали железные формы, в которых выпекали хлеб, и подставляли их раздатчикам супа, который, в большинстве случаев, был из пшена. Командному составу давали каждому в отдельности, а рядовому наливали в одну форму на 4-х человек.
Первыми получали командиры, вторыми - красноармейцы, а в последнюю очередь евреи, которых конвоиры, следившие, чтобы они не смешались с другими пленными, били палками. Иногда формы с супом выпадали у них из рук, и они оставались без супа.
Через несколько дней всех евреев построили около казармы, заставили снять шинели, сложить их к стенке корпуса, и повели в один из заброшенных рудников.
Потом говорили, что их там расстреляли.
Украинских красноармейцев заставляли группироваться по селе­ниям, а потом собирали их по 200 человек, выписывали им какие-то справки и выпускали за ворота лагеря. Однако народ был голодный и, выходя из лагеря, делал налеты на мирное население, требуя от них еды, а иногда и насильно отнимая. Поэтому начали отпускать пленных мелкими группами.
Отпустили и писаря финчасти, который был украинец и родом из Одессы. Я дал ему на дорогу 60 рублей.
Постепенно к пленным украинцам приходило вое больше и больше родственников, которые приносили им передачи о продовольствием и табаком. В лагере развилась бойкая торговля. Предприимчивые на­живали крупные суммы денег и передавали их тем, кто их снабжал.
Капитан Бондаренко со своим другом достал игральные карты и организовал азартную игру в очко и стукалку. Одни игроки выигры­вали, а другие - проигрывали, а у него дело было верное - он брал 10 % с сорванного банка.
Деньги у пленных были, так как им только в конце сентября выплатили денежное довольствие, а командному составу и подъемные.
После ноябрьских праздников всех пленных построили перед зданиями по национальностям и начали подсчитывать. Оказалось, что происходила смена комендантов.
Новый комендант отказался принимать от старого евреев, кото­рых накопилось около 20 человек. Тогда старый вызвал конвой и евреев куда-то увели. Говорили, что их расстреляли, так как за ними следом пошел взвод вооруженных немецких солдат.
В лагерь каждый день приходил какой-то молодой немецкий ун­тер и старался заговорить с молодыми пленными командирами-украин­цами.
Этот так называемый зондерфюрер, рассказывал молодым команди­рам разные небылицы про жизнь в Советском Союзе, например, про какого-то крестьянина Павлоградского уезда, у которого было конфисковано 4 коровы и 3 хаты. В 1917 году во время революции 2 ко­ровы и хату, в 1929 году при раскулачивании корову и хату, и в 1937 году при аресте и ссылке в лагерь исправительных трудовых лагерей - еще одну корову и хату. Находил с ними общий язык и Дружбу. Водил их без конвоя в город. Спрашивал их, не пострадали - ли их родственники, или родители.
Его группа постепенно увеличивалась и скоро их набралось уже около 20 человек. Эту группу возглавлял бывший командир полковой артиллерии, имевший звание мл.лейтенанта, фамилию которого я забыл. Первоначально эту должность занимал молодой лейтенант, окон­чивший арт.училище, но потом был заменен мл.лейтенантом, которому больше доверяли, как партийному.
В эту группу все время добивался вступить ветеринарный врач Кобылянский, но ему отказывали, так как он был русский.
Его желание было настолько сильным, что он добился своего и был назначен в эту группу. Всю группу расконвоировали и пере­вели за проволоку в одно из зданий казарм. Перед освобождением им всем было выдано какое-то дополнительное обмундирование, а также по второй новой русской шинели. Скоро их всех посадили на лошадей и куда-то отправили. Говорили, что они должны были выполнять какие-то охранные функции.
Позже появились слухи, что они остановились в каком-то селении, перепились и были ликвидированы советскими партизанами. Это были слухи, и за достоверность их я не ручаюсь.
Пленные сильно ослабели и часто ночью вынуждены были выходить из казарм для отправления естественных потребностей. Они выбегали на плац, но делали это не в туалете, который находился очень дале­ко, а в шагах 25-30 от выхода из казарм.
Посредине двора вырыли большую яму, застелили ее досками, оста­вив щель шириной в полметра. С одной стороны щели сделали забор высотой со стул, хорошо отполировав его верхнюю сторону, а с другой стороны - стену высотой с рост человека, накрыли крышей, а с боковой - сделали вход. Объявили, что это есть специальная постройка и пачкать плац запрещается.
Некоторые пленные становились ногами на низкий забор, а конвои­ры стали развлекаться. Стоя сзади высокого забора, они, как только замечали высунувшиеся головы, били по ней палкой.
Некоторые пленные не доходили до туалета, и охрана начала стрелять в нарушителей с вышек. В первую же ночь были ранены несколь­ко человек. И это повторялось часто.
Однажды в комнату, где спали командиры, вслед за вошедшими пленными ворвались два конвоира и, крича "юд", "юд", начали его избивать. Когда окружающим пленным удалось успокоить конвоиров, выяснилось, что пленный приобрел у кого-то шинель, на спине которой была сделана краской шестиконечная звезда.
В конце ноября стали поговаривать, что командный состав скоро будут отправлять в более крупные лагеря.
В конце ноября стали поговаривать, что командный состав скоро будут отправлять в более крупные лагеря.
И действительно, в начале декабря 1941 года весь командный состав переели в какой-то подвал и начали всех обыскивать. Что они искали, я не знаю, но деньги и часы у меня не отобрали. Капи­тан Бондаренко деньги, вырученные от игорно-карточного предприя­тия, вложил все в скупку часов, которых у него набралось около 5 - 6 штук, и зашил их все в шинель.
После обыска под охраной нас повели в Криворожскую баню. В бане было очень холодно, мы разделись и сдали все вещи в дезинсек­ционную камеру, но когда перешли в моечное отделение, то оказа­лось, что воды нет. Баня не отапливалась и мы продрогли голыми около часа.
Получив свои вещи, мы оделись и нас повели на железнодорожное полотно, где стояли товарные вагоны, в который нас и погрузили, заперев их с наружной стороны.
Для того, чтобы согреться, мы легли, прижавшись друг к другу, и: только к вечеру почувствовали, что мы едем. Ехали почти двое суток, так как были иногда продолжительные остановки, на которых нас снабжали водой и под конвоем водили выполнять естественные надобности. Поезд прибыл в город Владимир-Волынский.
Наконец, нас выгрузили и повели в одно из железнодорожных по­мещений. всех осматривали пленные врачи, которые нам сообщили, что при обыске будут отбирать часы, ценные вещи и деньги, одно­временно предлагая свои услуги по их сохранению, у меня взял ча­сы и около 300 рублей врач, по фамилии которого (что-то, вроде Гоглидзе) я определил, что он грузин.
После обыска нас под охраной привели в казармы, в которых до войны находились наши воинские части.
Колючей проволокой было оцеплено только несколько зданий, которые пострадали меньше других, в этом лагере были только пленные командного состава. На другом конце города был второй лагерь для пленных рядового состава и младших командиров.
Посреди большой площади стояло здание, в котором размещались украинцы. Слева и справа было 2 здания для русских, а еще правее здание - лазарет.
Перпендикулярно к лазарету было здание, в которое отсортировывали пленных казаков, а за ним здание, в котором находился выс­ший командный состав. В одном из последних двух зданий размеща­лись в отдельных помещениях пленные евреи и пленные национальных меньшинств Кавказа и Средней Азии. Всего в лагере находилось приблизительно 9000 человек.
Внутри зданий пленные размещались на нарах в 2 этажа, доски на нарах сначала были устланы сеном, но потом завелись вши, и се­но пришлось убрать.
В лагере было 2 кухни, одна из них была для казаков и нацмень­шинств, отсортированных для формирования их в отдельные батальо­ны, а вторая - общая для всех остальных.
Питание было 3-х разовое, 2 раза давали по порции около литра гречневой кашицы, а днем подслащенного чайного суррогата и по 1/2 килограмма светлого пеклеванного. Украинцам иногда давали кое-ка­кие добавки.
Во Владимире-Волынском были оставлены при отступлении огром­ные запасы продовольствия.
Для получения пищи пленным роздали металлические советские каски.
На работу за зону водили под конвоем только ст. комсостав и казаков, из которых первые занимались мусора и нечистот, а вторые - на разные работы.
В лагере я встретил полковника Голяшкина Всеволода Яковлевича, сына Якова Александровича, с которым я работал в Московском отделе­нии Сибирского торгового банка, а с отцом последнего Александром работал мой отец 25 лет.
- Почему ваши товарищи согласились выполнять такую грязную работу -спросил я как-то у полковника.
- Мы хотели наладить связь с населением ,- ответил он.
Казаки, работая за зоной в населенных пунктах, выставляли тележ­ку с ящиком, в который помещали записку с просьбой пожертвовать что-либо в пользу военнопленных.
Часть собранного забирали работающие, а излишки давали некото­рым евреям для реализации, которые ходили по баракам, вооруженные самодельными весами и гирями, и предлагали товар пленным или за день­ги, или за вещи.
Внутри зданий всегда шла бойкая торговля разными продуктами и вещами, продавались пайки хлеба за табак, белье, теплые вещи, сало, вареное мясо, сахар, масло, котелки, а врачи торговали разными порошками. Особенно ходовым лекарством были желудочные порошки, а по­тому часто на обложке порошка была надпись "желудочное", а на самом деле там находился аспирин. Главным поставщиком табака был военно­пленный Бардин. Он наладил связь с ассенизатором, польским граждани­ном, приезжавшим в лагерь на лошади. Скупал у пленных разные вещи и сдавал их этому гражданину за табак.
В конце декабря 41 года в лагере решили сделать дезинфекцию. Выбросили с нар сено, заставили пленных оставить на себе только вер­хнюю одежду, без шинели, и сапоги, а все остальное разложить и по­весить на нарах. Пленных же стали перегонять в здания за зоной, ко­торые были с разбитыми окнами и не отапливались, а температура воз­духа снаружи доходила до 25 градусов ниже нуля.
Дезинфекция производилась путем окуривания серой, которое про­должалось около Ю дней, а пленные в течение этого времени мерзли в разрушенных зданиях, прижавшись друг к другу.
Пленных небольшими группами водили в баню, которая также не то­пилась, а потому они не спешили раздеваться, задерживая одни дру­гих. Для ускорения охрана начинала ругаться и бить. Вещи помещали в камеру на час, а голые переходили в моечное отделение. Но, к ужа­су пленных, оно также не отапливалось, а воды в кранах не было.
Померзнув час, камеру открывали, и пленные одетые переходили уже в другое помещение для того, чтобы не путать их с еще не про­шедшими дезинфекцию.
Фактически эта процедура проводилась только для того, чтобы уморить народ, так как дезинфекция была плохая, и у кого не было вшей, то после нее они завелись.
Через 10 дней пленных перевели в их первоначальное помещение обратно.
2 февраля 1942 года па плац вывели всю еврейскую роту, в ко­торой насобиралось более 200 человек, повели ее за зону и помести­ли в одно из зданий, в которое водили пленных во время дезинфекции.
Доктор, профессор Львовского университета, которого немца очень уважали, так как пользовались его услугами, один остался в еврей­ской роте.
Все думали, что его оставят, по на следующий день отправили и его за зону, присоединив ко вчерашней группе.
Потом говорили в лагере, что всех их расстреляли где-то в ле­су в окрестностях города.
Бродя по лагерю я как-то встретил доктора грузина, которому я дал на хранение часы и деньги, он меня узнал.
- Вот вам ваши часы ,- сказал он здороваясь.
- А деньги ?- спросил его я.
- О возврате денег не может быть и речи ,- ответил он.
Я его поблагодарил, так как понимал, что он мог не возвратить мне и часы.
Еще мне встретился сослуживец по банку Жихарев , я его знал, но знакомства не вел, я работал в Облконторе , а он в бюджетном от­делении, которое помещалось в другом доме.
Часто он подходил ко мне и мы беседовали.
Сын моего сослуживца полковник Голяшкин, которого назначили командиром роты пленных, в которой был и я, сказал мне, чтобы я был поосторожней с Жихаревым, потому что он получает второй обед и на казачьей кухне. А немцы зря этого не делают.
При одной из следующих встреч Жихарев спросил меня :- как вы ду­маете, кто в конечном результате победит?
- Наверное, немцы, ответил я ему, учитывая сказанное про него Голяшкиным.
- А вам везет, вас еще подкармливают и на второй кухне ,- добавил я.
- Да, почему-то немец, зав. кухней, меня иногда подзывает и да­ет суп, - ответил он.
До приезда в лагерь нашего эшелона ,очевидно, пленным раздали книги из библиотеки части, которая стояла в этих казармах.
Пленные сначала их читали, а потом, когда поистощились от го­лода, начали в них записывать рецепты разных кулинарных блюд.
Как будто какой-то психоз охватил огромное количество голодных людей.
Встречаясь, они спрашивали друг друга, какие редкие рецепты вы знаете.
Один пленный капитан, бывший инженер на большом производстве, как-то, чуть не со слезами, пожаловался мне.
- Вы знаете, у меня украли книгу, но ее мне не жаль, а жаль в ней был записан такой рецепт приготовления пончиков, которого ни у кого не было.
Другим вопросом, также порожденным голодом, был вопрос о том, как кто съедает пищу, которую выдают.
Одни говорили, что они съедает сейчас - же как только получат, так как еле могут дождаться этого момента.
Другие говорили, что лучше каждый рацион надо делить на 2 раза. Ведь тогда вы будете кушать 6 раз в день, а не три.
А один сказал, что он собирает все 3 рациона вместе и ест их после получения последнего чайной ложечкой.
- А ем я все это на протяжении почти 8 часов, а потому я треть дня не чувствую голода, да еще почти 10 часов в день сплю.
Какие только психические явления не вызывал голод.
В лагере появился сыпной тиф, который быстро распространялся, кроме этого появилась какая-то эпидемия поноса. Когда последний появлялся, не проходило и 3 дней, как захворавший умирал. Опре­деляли это безбелковым поносом. Я не медик, но так говорили пленные доктора. Кроме этих болезней в марте месяце 42 года начали по­являться признаки заболевания пленных скарбутом.
Появившаяся в конце марта трава на территории лагеря быстро уничтожалась пленными. Ее ели и сырую и в вареном виде.
Пленные, желая нарвать травы, которая оставалась еще только под началом проволочного заграждения, просовывали к ней головы и руки.
А ходившие за проволокой солдаты и офицеры стреляли по голо­вам из пистолетов.
Если в декабре - январе ежедневно умирало по 25-30 пленных, то в марте по 40 , в апреле по 75-80 и так далее.
Умерших сносили в морг в раздетом виде, а в конце дня погру­жали на подводы и вывозили на кладбище, где был вырыт глубокий большой ров. В этот ров и сбрасывали мертвецов, а закапывать стали только при наступлении теплых дней.
К маю месяцу от 9 тысяч военнопленных командиров осталось в живых только половина. Во втором лагере пленных рядовых, в котором в декабре 1941 года было около 7 тысяч, в июне месяце вывезли на работы всего только 700 человек, а лагерь закрыли.
В начале апреля 1942 года захворал скарбутом и я. Коленки распухли и не сгибались, была сильная боль. Полковник Голяшкин отвел меня в корпус, в котором помещались больные.
Меня поместили в палату, которая была оборудована только нара­ми, на которых помещалось человек 20. Я дал Голяшкину часы-браслет и просил его приобрести что - нибудь у казаков. В течение месяца он принес мне фунта 2 вареного мяса, фунта 2 сливочного масла, столько же свиного сала и каждый день по полбутылки настойки на сосновых иглах
За время моего месячного пребывания в госпитале из моей палаты было вынесено 25 покойников. Больше всего умирало от поносов.
В госпитале обслуживали больных пленные, и больше всего они следили за тем, что остается у больных после их смерти.
Как ни странно, а у умирающих от голода оставалось по 4-5 паек хлеба, а у некоторых и котелки.
Хлеб они продавали в помещениях еще здоровых пленных, а котелки здесь же другим больным. Иногда случалось, что один и тот - же котелок продавался по 4-5 раз.
Однажды один больной затих и не двигался долгое время.
Санитар, считая что больной уже умер, снял с него брюки, а брюки у него были почти новые, синие кавалерийские, и продал их в одном из корпусов.
Через несколько часов больной зашевелился, потрогал ноги и обнаружил, что у него нет брюк.
- Санитар, зачем вы сняли с меня брюки ,- закричал он.
- Вы их запачкали и я отдал их стирать, подождите, когда они просохнут я вам их принесут- ответил санитар.
Действительно, через несколько часов санитар принес брюки, но совершенно не те.
- В прачечной дали брюки, но не ваши, они сказали, что они меняют, но стираное остается у них ,- ответил санитара
Конечное в действительности это было не так.
Когда я лежал в лагере, в госпитале, я каждый день видел, как полковник бегал вокруг плаца, который был около корпуса ст. кои-3 состава.
Когда я выписался, Голяшкин сказал мне, что он тренируется, готовясь к побегу.
Одновременно он сказал, что казак должен еще ему достать ряд продуктов за проданные ему мои часы.
Утром, каждый день, 30 пленных старшего комсостава ходили убирать освобожденный от пленных красноармейцев лагерь. Прибли­зительно в середине мая месяца пленные напали на охрану, обезору­жили их и побежали в лес, но трое их них отказались и остались со связанными конвоирами.
комендант лагеря организовал облаву, и 7 человек пленных были заколоты штыками при схватке с настигшими их немцами. На следующий день их привезли в лагерь, среди них был и полковник Голяшкин. 3-х же пленных, не пожелавших бежать, привезли к лагерю, но поместили за проволокой. Если бы немцы привели их в лагерь, то пленные устроили бы им самосуд, так как они были сильно ими возмущены.
В дальнейшем, каждые несколько дней спустят были слышны залпы со стороны кладбища. Пленным объявляли, что еще расстреляно 6, 7 и 5 из числа бежавших 27. Позже привели в лагерь еще одного пленного и сказали, что это последний. Пленного сопровождали 3 немецких сол­дата и комендант. Его поставили посредине к стене Украинского корпуса, комендант скомандовал солдатам что-то по немецкий Разда­лись выстрелы и пленный упал, а комендант выстрелил из своего револьвера в голову упавшего. Затем подвода подъехала и вывезла расстрелянного на кладбище.
Когда через несколько дней я обратился к казаку за недоданными за часы продуктами, он, зная что полковник Голяшкин убит, сказал мне, что они рассчитались полностью
За время нахождения в лагере Владимира-Волынского, в течение 7 месяцев, 2 раза нас заставляли заполнять анкеты
Первая содержала вопросы, касающиеся воинских частей, в которых находились пленные перед взятием в плен, а вторая требовала от работавших на авиазаводах указать его наименование и местонахождение.
Пленные, заполняя эти анкеты, не предполагали, что немцы хоте­ли знать города, в которых эти заводы находились, а думали, что их пошлют на немецкие заводы работать. Через несколько дней их действительно куда-то отправляли. Оказалось, как говорили, их отправили в Коростень на железно - дорожную станцию на погрузочные работы
Однажды лагерь военнопленных посетил какой-то немецкий генерал Его сопровождали два конвоира с винтовками на перевес. Он о чем-то говорил через переводчика со старшим комсоставом пленных. К нему подошел находившийся в лагере пленных бывший ком­бриг Калинин.
- Я русский генерал и не пожелал воевать, - сказал он.
- Если вы генерал, то это не делает вам честь, - ответил ему немецкий генерал
С первого мая ввели два новшества: первое - это обязательная гимнастика для всего лагеря. На гимнастику выгоняли полураздетых пленных, истощенных голодом и болезнями, и скорее это зрелище на­поминало танец мертвецов.
Второе - это начали кормить не гречневой кашицей, а кашицей из наполовину ободранного проса.
Лагерь был на карантине и с декабря 1941 года в него никого не принимали и никого никуда не вывозили.
Первых отправили за зону казаков на формирование какого-то отряда. При формировании отряда картотетчик из пленных, в присут­ствии коменданта вызывал пленных по фамилиям и они строились в колонну.
- Палий,- вызвал картотетчик.
На этот вызов вышел маленький человек, типичный еврей.
- Как ты попал в казаки, жидовская морда закричал Авраменко, ударив пленного по щеке. Этот пленный находился в казачьей роте с февраля месяца, когда формировали казачью роту и еврейскую, кото­рая была ликвидирована в первых числах февраля 1942 года.
К середине июня месяца 42 г. постепенно вновь отсортировали в еврейскую роту человек около двадцати, которых вывели за зону ж ближайший лес и там расстреляли.
Палий больше 4-х месяцев находился в казачьей роте и вынужден был терпеть их издевательства, а казаки, иначе как унизительной кличкой , его не называли.
Многие пленные полагали, что Палия направили в казачью роту не по ошибке, а сделал это Авраменко с умыслом, чтобы доказать коменданту потом свою бдительность.
Комендант распорядился перевести Палия в штрафную роту, в ко­торой он и находился. Он ходил по плацу и разыскивал земляков. В это время я и познакомился с ним. Он сознавал, что его не сегодня, так завтра, расстреляют, сильно нервничал и готов был броситься на проволочное заграждение, чтобы его застрелили с вышки.
Он просил меня зайти в Днепропетровске на Артемовскую ул. в д. № 9 и сообщить жене о его судьбе, что я и сделал в 1946 году, ког­да возвратился домой из плена.
В середине июня 42 г. начали постепенно перевозить пленных дальше на Запад. Колонну, в которой я находился, погрузили в желез­нодорожный состав 16 июня 42 года.
Везли нас медленно, поезд часто останавливался, и только на третий день, по длительной остановке, мы решили, что приехали на мостов Двери вагонов отперли, построили колонну и, посчитав коли­чество пленных, повели в лагерь. Привели нас в казармы, которые до войны занимали польские воинские части? Здесь мы узнали, что привезли нас в гор. Ченстохов.
Казармы были очень чистые и в них разместили нас в нескольких этажах. В комнатах были построены нары в два этажа, а в некоторых были кровати. В туалетных комнатах было много отдельных мест, раз­деленных перегородками. Сидения и перегородки были отполированы.
Надзиратели бегали и что-то кричали, а, что именно, многие не понимали
Оказалось, что они предупреждали, что на сидения нельзя вста­вать ногами.
В дальнейшем, по коридорам часто бегали надзиратели и, видя кого-либо из пленных, стоящим на сиденье ногами, спрашивали его:
"Наме ?"
Когда построили пленных перед раздачей обеда на плацу перед зда­ниями, комендант начал вызывать по фамилиям пленных по списку. Вызванных построили отдельно и комендант объявил им, что за нарушение правил они наказываются.
- Два часа вы должны ходить вокруг плаца гусиным шагом ,- пере­вел переводчик, и, опустившись на корточки, стал передвигать нога­ми ,- вот так ,- добавил он. Остальным стали раздавать пищу из бач­ков, в каждом из которых было по 60 литров супа. Суп варили не из круп, а из свежих овощей, причем преимущественно из какой-то капусты но не такой как наша. Пленные почему-то называли ее "коль-раби". Суп давали 2 раза в день.
Хлеба давали, наверно, не больше, чем по 290 - 300 грамм. Как мы узнали позже, хлеб для пленных пекли по особому рецепту, а имен­но: перед помещением теста в формы, вымешивали его в древесных опилках.
В этих казармах пленных держали в течение всего карантинного периода. Когда кончился карантин, пленных рано утром вывели из ка­зарм, построили в колонну и, под охраной конвоя, повели в постоян­ный лагерь.
Проходя через город по некоторым центральным улицам, мы видели много магазинов, в ветрилах большинства которых были выставлены нарисованные шестиконечные звезды.
Проходя через один квартал, мы обратили внимание на то, что на улице, при входе и при выходе, стояли, как полицейские, мужчины, на рукавах у которых были надеты нарукавники с шестиконечными звездами.
Во Владимире еврейских граждан заставляли нашивать на спинах жел­тые овальные куски материи.
Из этого мы заключили, что в Польше евреи только были отмече­ны, но репрессиям еще не подвергались. Правда, жить они имели пра­во только в еврейском квартале города.
Пройдя через весь город, мы повернули направо, мимо базара с одной стороны, и синагоги - с другой, к мосту через небольшую реч­ку, и повернули налево.
Пройдя по дороге вдоль реки километра 1/2 - 2, мы подошли к ла­герю, который занимал большой участок земли четырехугольной формы, загороженной проволочными заграждениями.
Вход в лагерь был посредине узкой части прямоугольника; дорога шла через вход прямо, разделяя территорию на две части. Сразу при входе размещалась комендатура, а затем, за вторичной проволокой, обе стороны были разделены проволокой на блоки, таких блоков было около 15. В каждом блоке было по 3 - 4 барака.
С левой стороны в 1-м блоке помещались пленные, ходившие каж­дый день на работы в город, на какой-то завод. 8о втором - помеща­лись пленные, которые назывались "гехаймнис-трегеры" (носители тай­ны). В третьем блоке помещались пленные инвалиды, которые никуда не ходили на работу. В 4-м блоке помещались пленные, обслуживающие ла­герь. В 5-м блоке помещались какие-то советские пленные, но все одетые в английскую форму.
Нас завели в 6-й блок, построили около одного из бараков и ста­ли пропускать перед комиссией, члены которой тщательно осматривали у каждого голову в профиль без фуражки. По каким-то признакам, не­которых направляли в барак.
Затем пленных, отсортированных в барак, заставили раздеться догола, и вновь проверяли
После проверки их разделили на 2 части; одну часть присоединили к колонне проверенных, а вторую часть куда-то увели.
После проверки, пленных из 6-го блока перевели в один из бара­ков 4-го блока. С правой стороны дороги находилась баня, заведующим которой был пленный, у которого были постоянные помощники и парик­махеры из пленных.
Рядом в первом блоке, находились разные службы лагеря. Продсклад, которым ведал немецкий унтер-офицер. За складом находилась прачечная, которой заведовал пленный капитан Смирнов, за прачечной был вещевой склад с обмундированием для пленных и починочная мастерская; первой ведал другой унтер-офицер, а второй - какой-то немец, только чином повыше Старшим в мастерских был пленный капитан Богданов, дальше помещался карцер, за карцером - кухня, заведующим которой был немец­кий фельдфебель, со штатом поваров и рабочих из пленных.
Во втором блоке помещались какие-то пленные временно. В третьем блоке находилась санчасть лагеря, которую обслуживали пленные врачи и санитары.
Когда в лагерь прибывало много пленных, то были заняты и следую­щие блоки.
На дороге, между блоками, постоянно дежурили пленные, назначенные на должности полицаев, в обязанности которых было не допускать выхода пленных из блоков без дежурного немецкого надзирателя. Полицаи на рукавах носили повязки с надписями. Бараки скорее были конюшнями для лошадей, так как имели не вход­ные двери, а ворота. Внутри были построены двух ярусные нары, на которых и размещались пленные. Окна были узкие на верху стен.
Некоторые высказывали предположение, что зимой, наверно, будет очень холодно. Старожилы же сказали, что будет очень жарко, так как в бараки набивают пленных до отказа.
- А как отапливают бараки ,- спросили мы.
- Температурой человеческого тела ,- ответили они.
Кормили 3 раза в день: 2 раза утром и вечером по литру супа из овощей, а днем подслащенный суррогат чая и кусок хлеба около 250 граммов.
Первое время нас заставляли заниматься благоустройством лагеря и помогать рабочим модернизировать уборные и проводить расширение водопровода, а также при постройке умывальников.
В каждом блоке строили по уборной. Выкапывали ров длиной мет­ров 25 и шириной около метра, а затем стенки и дно цементировали, уменьшая щель до 50 см. Лагерь был расположен от реки в гору, а по­тому при соединении верхних щелей с нижними вода с шумом промывала все вниз. А внизу сооружали отстойник и трубы до полей орошения. По мере изготовления новых, старые закапывали.
Умывальники строили в каждом жилом блоке в отдельных бараках, Прокладывали около стен трубы с просверленными в нижней части дыр­ками, штук по 50, а под ними желоб для стока воды в канализацию.
Когда все места около дыр пленные занимали, дежурный включал воду на 5 минут. И так по очереди пропускали всех пленных блока; по ут­рам и по вечерам, а также после возвращения с работ.
По субботам, а иногда и реже, пленных водили в баню. В предбан­нике они раздевались, сдавая верхнюю одежду в дезинфекцию, и оставляя нижнюю в раздевалке, а при выходе из моечного отделения они по­лучали постиранное белье и продезинфицированную верхнюю одежду.
Пленные, которые ходили на какой-то завод на работу, носили кожаную обувь, а все остальные имели деревянные колодки.
Мы, как вновь прибывшие, в раздевалке оставили сапоги и ботин­ки, а при выходе нам предложили выбрать себе деревянные колодки (сабо, как они назывались), так как кожаную забрали на склад.
Грязное белье забирали в прачечную.
Осенью стали водить на работу в склады, какой-то неработающей фабрики, для уборки в подвалы на хранение картофеля, прибывающего в вагонах.
Унтер, ведающий складами, разрешал пленным варить себе по килограмму картофеля. Однако попасть на такую работу было очень трудно. Кроме этого пленных, ходивших на эту работу, при возвращении в лагерь не обыскивали, а потому, взятый ими там картофель у них оставался, и они питались дополнительно.
В октябре месяце начал заготавливать картофель и лагерь. Плен­ных выводили в поле, расположенное недалеко от лагеря, и они там подготавливали места для буртов. В бурты, длиной около 50 метров и шириной в 2 - 3 метра, складывали принимаемый от поляков картофель, затем закрывали соломой и засыпали землей. Потом повторяли вторично эту операцию, а после устанавливали на каждом бурте по несколько вытяжных труб. Пленные набирали полные карманы картофеля, но пронести его в лагерь им не удавалось, потому что при входе в лагерь производили обыск, и картофель забирали.
Водили пленных еще и на работу в какое-то военное хозяйство под командой пленного полковника Казалетова и охраной конвоя. Там также буртовали картофель и морковь. На этой работе пленным вы­давали по литру супа с немецкой кухни.
В последнем квартале 1942 года к нам в лагерь прибыло пополне­ние военнопленных из Владимира-Волынского, которые рассказали нам, что моего земляка Палия, который оставался в штрафной роте, и еще нескольких, отсортированных позднее, расстреляли. В их числе был и картотетчик Авраменко, который оказался также евреем.
В это же время нам объявили, что те пленные командиры, которые имеют родственников по эту сторону фронта, могут получить разреше­ния на получение от них посылок, которые, конечно, при выдаче на ру­ки, будут проверяться.
Я подучил такое разрешение и отправил его сестре жены, которая жила в Болгарии в гор. Варна.
В конце 1942 года пленных из 5-го блока, одетых в английскую форму, куда-то вывезли, а поместили другую команду из нац.меншинств Кавказа.
Обе эти команды получали немецкие пайки.
Работу по обслуживанию пленных в лагере выполняли молодые плен­ные. Однако, вследствие нехватки внутри Германии рабочих, в конце 1943 года всю молодежь решили отправить внутрь Германии, а работу по обслуживанию лагеря поручить пленным старше 50 лет. Выстроили последних в одном из блоков и стали отбирать. Отобрали поваров и рабочих на кухню, прачек под команду капитана Смирнова, команду по обслуживанию бани, а потом из оставшихся набрали команду лагерных полицаев. Пленный начфин полка попал в команду прачек, а там его назначили рабочим на склад обмундирования для пленных, в котором начальником был унтер, Фриц Пфайфер.
Фриц Пфайфер был очень груб с пленными и чуть что-либо не по нем - бил их и ругал.
Начальником всей нестроевой команды был какой-то немецкий интен­дант, который в лагерь приходил очень редко.
Вместе со мной на складе работали: пленный из Баку Саруханов и другой пленный, бывший до военной службы в Армии учителем, фамилию которого я не помню.
Я вел картотеку пленных, в карточки которых заносилось все об­мундирование, бывшее на них, а также разные изменения.
В это время начали строить второй оклад для обмундирования плен­ных. Строили его из готовых деталей, которые привозили на автомашинах.
В старом бараке оставили только кожаную обувь, а все остальное перенесли в склад, разместившийся во вновь построенном здании.
Пиджаки и брюки для пленных делали из старого, рваного немец­кого обмундирования. Его чинили старыми кусками материи, вырезан­ными из совершенно изношенных вещей, которые уже невозможно было починить. После починки красили в зеленый цвет и утюжили. Эти вещи, хотя и имели вид, но рвались очень быстро, так как материя была сильно изношена.
В лагере формировались команды из пленных разных нац.меньшинств - калмыков, узбеков, казахов и разных кавказцев.
Для агитации при формированиях приезжали в лагерь пожилые эми­гранты.
Как-то, проверяя обмундирование на команде пленных из Средней Азии, я спросил у некоторых, почему они согласились вступить в ба­тальон под командой немцев.
- Колкой есть - кушать есть, колкой нет - кушать нет (колкой по-русски значит "подпись"),- ответили они.
Летом 1943 года произошло событие: одного надзирателя, шедшего вечером из лагеря в город, кто-то ранил выстрелом из револьвера. Он не показывался после этого около месяца. Говорили, что он лежал в госпитале.
В сентябре месяце или позже в лагере были слышны взрывы. Мы узнали, что всех евреев из еврейского квартала выселили. Более мо­лодых, трудоспособных, в количестве 4000 мужчин и 300 женщин поместили в отдельный лагерь, а куда девались остальные, в том числе и дети ,- никто так и не узнал. Дома опустели. Немцы из комендатуры города, проходя по еврейскому кварталу, заметили, что из одного дома кто-то перебежал в другой. Считая, что некоторые жители там еще остались и прячутся, дали распоряжение о взрыве домов этого квартала. Перед этим, очевидно, людей вывели, а имущество разграбили.
В октябре 1943 года опять начали ходить на фабрику, в подвалы которой убирали на хранение поступающий в вагонах картофель. Попал в команду и я. Колонна пленных, перейдя мост, прошла мимо базара и повернула на главную улицу. Слева на углу была церковь, стены ко­торой были завалены разной посудой - алюминиевой, эмалированной и чугунной. В куче, высотой в 3 метра, были кастрюли, сковороды и пр. кухонный, инвентарь.
- Что это такое ,- спросили мы у конвоира.
- Посуда евреев ,- ответил он.
Дальше на площади, справа был огромный склад мебели. Около склада стояли подводы польских граждан. За столиком около склада стоял какой-то человек с деревянным молотком в руке и громко о чем-то объявлял, затем ударял молотком по столу три раза.
Подводы подъезжали и забирали часть мебели. Когда нас вели обратно, торг еще продолжался.
Это была распродажа еврейского имущества с аукциона, которая продолжалась несколько дней.
В один из следующих дней мы увидели во дворе синагоги много старых патриархальных евреев, которые на земле разводили небольшие костры и готовили в кастрюлях и мисках какую-то еду. Около ворот синагоги стояло несколько подвод, с которых разгружали привезен­ное пополнение людей, которые не могли двигаться сами.
- Это евреи, которых собирают из польских местечек и сел, -объяснил нам конвоир.
Когда мы проходили мимо синагоги в один из следующих дней, то там на дворе уже никого не было.
- Где же они? - спросили мы у конвоира.
-Юден капут, - ответил он.
Из этого мы поняли, что их уничтожили.
Попав в команду, которая ходила работать на военное хозяйство, мы, проходя через территорию еврейского квартала, увидели около пус­тых домов сложенные вещи домашнего обихода. Среди них были зеркала, туалетные приборы, столовые и чайные сервизы, а также множество раз­личных вещей, из которых, собрав их вместе, можно было бы организо­вать огромный универмаг.
Итак, людей уничтожили, а имущество их разграбили. И все это сде­лано жестоко и хладнокровно. Через несколько дней около церкви, в синагоге и на площади все было убрано, а также ничего не осталось и на улицах еврейского квартала.
Как-то к нам прибыл новый военнопленный капитан в обмундирова­нии с золотыми погонами. Его почему-то сразу назначили полицаем 5 блока, его фамилия была - Самсоненко. Пленные относились к нему как-то подозрительно.
Стали появляться в лагере офицеры власовской армии. Среди них я обратил внимание на высокого ростом полковника, узнав в нем бывшего комбрига Калинина.
В последствии эту форму надел и бывший заведующий прачечной ка­питан Смирнов.
У некоторых пленных на рукавах появились повязки с надписью "хельфер".
Не прошло и месяца, как к вещевому складу привели уже в чине полковника власовской армии Калинина. Зав. складом приказал ему раз­деться, а рабочим выдать ему обмундирование пленного. Ему дали вмес­то сапог кожаные ботинки.
- Дайте ему колодки, - приказал немец.
- Господин унтер-офицер, как-то неудобно, он все-таки был гене­ралом, - сказал один из пленных.
- Пьяница он, а не генерал, когда напьется, то валяется под палатками на базаре, только позорит форму, - ответил унтер.
Однако кожаные ботинки все таки ему оставили.
Как-то на склад пришел пленный Жихарев и привел с собой плен­ного Спирина, бежавшего из лагеря, пойманного немцами и возвращен­ного обратно в лагерь. Его только что освободили из карцера: его одежда была вся грязная и рваная. Я подобрал ему лучшую из той, ко­торая имелась на складе.
В лагере организовалась механическая мастерская, которую воз­главлял пленный полковник. Один из пленных сдавал в прачечную гряз­ное белье под расписку, за которую получал со склада стиранное. Однажды, предъявляя расписку прачечной на сданные 70 пар белья, он стал требовать с меня 75 пар.
Не желая красть белье со склада, так как за воровство немцы жестоко наказывали, например, за то что пленный командир 1 баталь­она 947 полка, фамилию которого я забыл, украл сало на кухне, его расстреляли., я ему отказал и выдал только 70 пар.
- Я тебе за это отомщу, ты меня еще узнаешь ,- заявил он. Белье в прачечной стирали очень плохо. В лагере развелось боль­шое количество рыжих блох, которые загаживали белье. Когда прихо­дилось заходить в некоторые бараки, блохи набрасывались, и брюки до колен становились рыжими. Прачки хорошее белье меняли на само­дельные трусы, которые уже никому нельзя было выдать.
Портновская мастерская чинила пиджаки, брюки и телогрейки раз­ноцветными тряпками, иногда 3-4 разных цветов. Пленные отказывались их брать. Я говорил об этом зав. портновской мастерской, но он на это внимания не обращал. Подействовало только тогда, когда при вы­даче ему телогрейки я выдал ему с разноцветными заплатами, сказав ему, что ведь это работа ваша, ее не хотят брать и другие.
Когда я разговаривал с зав. портновской, в мастерской сидел за столом переводчик-пленный Разин, чистил немецкий револьвер и ел хлеб с маслом.
- Вам доверяют оружие? - спросил я его.
- Нет, дают только без обойм и патронов, ведь их отбирают в ко­мендатуре, - ответил он.
- Скажите, какая разница в способе принятия пищи, на воле и в лагере? - спросил я его, заметив, что он держит кусок хлеба, намазан­ной стороной маслом вниз.
- Не знаю - ответил он.
- На воле намазанной стороной маслом вверх, а в плену наоборот, разъяснил я ему; он рассмеялся, пораженный моей наблюдательностью.
После покушения на Гитлера в лагере собрали команду из пленных, отказавшихся от вступления в национальные батальоны и другие форми­рования, которых набралось человек 20-25, в том числе и пленного работника склада Саруханова, и отправили их в Бухенвальд. В склад привезли большую партию телогреек и бушлатов. Зав. скла­дом разрешил выдавать их пленным, взамен летних, если они их еще не получали. Просмотрев карточки, я увидел, что теплые вещи числятся больше чем у половины пленных. Наступали холода, а потому я менял всем подряд, у которых еще теплых не было, делая отметки в карточ­ках, а у которых числились, но не было, делая вид, что я переписал.
За частые побои пленных зав. складом унтера сняли и заменили другим, но через неделю восстановили под честное слово, что он их прекратит. Он сам об этом рассказал работникам склада.
На кухне часто после раздачи обеда оставался суп. Его раздавали пленным, работавшим в мастерских и на складе. Попадало и мне, но по­скольку я получил уже из Болгарии от сестры жены 2 посылки, я отда­вал этот суп пленным, знакомым по работе до войны в банке, инспек­тору банка Широковского р-на, инспектору Астраханской конторы банка и Жихареву, причем последнему раза по 2 в неделю.
Однако скоро это прекратилось. Фельдфебель, ведающий кухней, стал контролировать поваров. Однажды после раздачи обеда осталось излишка около 10 бачков, чего раньше ничего подобного не бывало.
- Теперь налейте в бачок для работников кухни по I 1/2 литра (это была их норма),- сказал он; когда же они это сделали, он приказал в тот же бачок налить еще 30 литров кипятка и добавил, - а теперь кушай­те, будете знать, как кормить водой своих товарищей.
С тех пор после раздачи обеда по норме, остатков уже не было.
В лагере во время тишины стала слышаться отдаленная канонада, которая постепенно усиливалась с каждым днем.
В лагерь прибыло 3000 человек, состоящих из помощников немцам на оккупационной территории. Их поместили в 7 блоке. Одни были в легких пиджаках, а другие имели целые узлы разной одежды и по 2 шинели.
Зав. складом позвал меня и сказал, чтобы я взял арматурные кар­точки и записывал в них то обмундирование, которое будет у них оста­ваться. В блок пришли еще надзиратели.
- Будем делать коммунизм, сказал он.
Из барака выходили по порядку и у каждого оставляли по паре бе­лья, паре летнего обмундирования и одной теплой вещи, какие он сам пожелал выбрать. А остальные складывали в кучи по сортам. У кого же чего-либо не хватало - ему предлагали выбрать себе из оставленного другими. В результате отвезли в баню для дезинфекции, почти 2 под­воды. Операция продолжалась целый день.
Артиллерийская стрельба становилась все сильнее, а потому нача­ли составлять колонны для отправки пленных в глубь Германии. Нас по­грузили в товарные вагоны, заперли двери снаружи, и поезд тронулся. Проехав в запертых вагонах около 2-х суток, поезд прибыл на место назначения; нас отперли и выгрузили. Нам сказали, что нас привезли в Мюльберг. в международный лагерь, в котором были пленные многих национальностей, каждая помещалась в отдельном секторе.
Каждый сектор был загорожен колючей проволокой в несколько ря­дов. Между секторами были сделаны проходы, по которым ходили часо­вые, имевшие возможность наблюдать не только что делается в одном секторе, но и в других, расположенных рядом.
Кормили пленных очень плохо. Один раз в день давали по одному литру супа из овощей, а второй раз выдавали сухой паек, состоящий из 250 граммов чёрного хлеба, выпеченного из теста, выкатанного пе­ред помещением в формы, в древесных опилках, и около 400 граммов ва­реного картофеля в мундире.
Пленные других стран получали через Международный Красный Крест продовольственные посылки, некоторые национальности по 1-й в неделю, а другие несколько реже, в зависимости от наличия средств каждого Государства на счетах Красного Креста.
Добавляя посылки к немецкому пайку, пленные других национальнос­тей не голодали, а советские, получая только немецкий паек, всегда были голодные. Вследствие систематического недоедания и постоянного голода, среди советских пленных процветало воровство. Более сильные нападали на слабых и отнимали у них что попало. При сопротивлениях возникали драки в которых больше всего доставалось слабым.
Некоторые знали, что я в Ченстохове получал от родственников по­сылки, а потому пострадал и я. Свои действия они объясняли по-раз­ному, одни - различием взглядов, а другие - местью. К последним от­носился пленный, работавший в Ченстоховских механических мастерских, которому я не обменял 70 пар грязного белья на 75 пар чистого; дру­гими словами не мог для него украсть со склада 5 пар белья.
Некоторые пленные нападения одних на других объясняли тем, что бытие определяет сознание людей, но с этим все не соглашались. Дру­гая группа, не согласная с такой формулой заявила, что сознание определяет бытие людей, и что сознание нужно так воспитывать с детства, чтобы никакое изменение в бытии людей на него не повлияло. Другими словами, они старались доказать, что сознание не должно изменяться под влиянием перемен в бытии.
В Ченстохове многие знали, что я многим пленным помогал, но по­могать всем я не был в состоянии, а потому меня защищали.
В это время у меня появились последствия полученной контузии, во время артиллерийского обстрела на фронте в селе Осиповка : я не обратил тогда внимание на мелкую царапину на лине, а теперь появились последствия. Я начал глохнуть на левое ухо, а правый глаз стал сильно болеть и, кроме того, во время этой боли, я начал терять зре­ние. Врачи определили это явление с глазом болезнью, называемой гла­укомой, последствием от возникшего при контузии разряженного возду­ха.
Меня положили в госпиталь, который был при лагере для военно­пленных всех национальностей. В палате было, кроме меня, еще 3 рус­ских военнопленных, один из которых имел в задней части тела иголку, сломавшуюся во время инъекции. Ему там, где делали инъекцию, пыта­лись ее вынуть, но она уходила от этого еще глубже. Главный врач госпиталя определил, что пока вынимать ее нельзя, но со временем она сама выйдет. Вторым был раненый с обезображенным липом, кото­рому решили сделать пластическую операцию. Ему уже сделали на живо­те складку, откуда кожу должны будут использовать для заплат на ли­це. Физически он был здоров и взялся обслуживать французский штат госпиталя в качестве прачки. За свою работу он щедро получал от них продукты из получаемых ими посылок Красного Креста. Третий был ранен в плечо, рану не залечили, и она вызвала воспалительный процесс.
Его усиленно кормили сульфомидом, дозами по 4 таблетки, через каж­дые 3 часа. У него всегда сильно болела голова.
В мой глаз закапывали капли, называемые пилокарпином, а внутрь давали лекарства, снижающие давление.
Ухо лечили очень долго, смазывали какой-то красной жидкостью. Од­нажды главный врач госпиталя долго исследовал ухо, посмотрел на ме­ня и задумался.
- Скажите, вы слышите теперь лучше, или нет? - спросил он.
- Все так же плохо, - ответил я.
- А сколько вам лет? - спросил он.
- Пятьдесят пять, - ответил я.
- Тогда вам одного хватит, - перевел мне его ответ переводчик. После этого лечить мне ухо прекратили, а глаз продолжали. В палате были и пленные поляки, один из них лежал после опера­ции от омертвения кишек при их завороте. Когда мы находились в пала­те, то видели через окна автомашину, привезшую группу пленных по­ляков, захваченных во время Варшавского восстания.
В палате находилось несколько сербов, из которых некоторые бы­ли солдатами гвардии Короля Петра; другая группа, попавшая в плен уже после того, как Король покинул страну, а третья - состояла из партизан, воевавших под командой Тито. Нам сербы объяснили, что Тито это не имя, а кличка, которая произошла из первых букв организа­ции, возглавляемой им. "Тайная интернациональная террористическая организация". Но верно это, или нет я сказать утвердительно не мо­гу. Все сербы были взяты в плен ранеными.
Все три группы сербов очень часто ссорились между собой из-за различных убеждений.
В палате лежали также 4 пленных итальянца, 3 из них выздоравли­вали после сделанных им операций, а 4-й имел на руках и ногах по 6 пальцев. Ему постепенно удаляли по одному - то с руки, то с ноги..
Все пленные получали посылки от Международного Красного Креста, кроме советских, так как Советский Союз конвенцию о военнопленных не подписал и в фонд Международного Красного Креста никаких отчис­лений не делал.
Имея жалкий немецкий паек и продуктовые посылки, пленные инос­транцы имели здоровый вид, а советские пленные, получая только не­мецкий паек, сильно голодали и имели вид истощенных людей.
Каждая посылка Красного Креста содержала в себе 20-25 различных предметов; консервные банкой с мясом, рыбой, сгущенным молоком с са­харом, маргарином, компотом из фруктов и другими, а также 100 граммо­выми пачками чая, кофе, банками с овсяной крупой, сахаром в пачках и другими.
Когда выдавали Красно-Крестовские посылки, сербы всегда делились с русскими. Пожилые сербы говорили, что в Сербии всегда уважали рус­ских за их помощь в освобождении их родины от турецкого ига в прош­лом столетии. Когда русский прибывал в их страну, то 2 недели его считали гостем и он жил у них на всем готовом, а за это с него ниче­го не хотели брать.
Другие же национальности, если что-либо и давали из получаемых ими посылок, то только за какую-нибудь работу, или услугу, а иногда и за купленную вещь. Французы щедро оплачивали услуги своего пастора, которыми пользовались очень часто.
- У пастора набралось уже около 20 ящиков разных продуктов и банок из посылок Красного Креста. Ему, наверно, придется нанимать какого-либо осла, который согласился бы тащить на себе его имущество, или покупать повозку, когда он будет освобожден из плена, -говорил кла­довщик из пленных французов, который в специальной каптерке хранил вещи, принадлежащие пленным.
Однако и я, так же как и другие, думал, что он намекал не на ос­ла - животное, а на каких-либо других пленных, малоимущих.
Штат госпиталя весь состоял из французов, часть из них была воль­нонаемная, а остальные были набраны из пленных.

....