https://www.stoloto....ories/542246977
ДОРОГИЕ МОИ СТАРИКИ
ЭДУАРД ДОЛЯ, СИМФЕРОПОЛЬ, 8 МАЯ 2015
Могу только представить себе, как боялся в те минуты мой дед плена и уже не боялся смерти!.. Вот всю силу этого страха и бесстрашия и вложил он, с разворота, в прямой удар в челюсть конвоира-автоматчика.
Встать на колено перед женщиной — красивое, конечно, со стороны, мероприятие. С женской стороны это смотрится сказочно-принципиально! Случались столь красивые жесты и в моей жизни. Но, всякий раз, отряхнув после этого штанину, всегда остаюсь по-офицерски коленопреклоненным с непокрытой головой перед своими дедами — как перед Боевым Знаменем части. Принципиально. Без сказочной красивости.
Дед мой по отцовской линии — Николай Максимович — был добрейшей души человеком. До сих пор поражаюсь, как с таким, как у него огромным и теплым сердцем, можно было в «застойные» годы много лет кряду председательствовать в колхозе?!
Душными летними вечерами, когда он приходил с работы и снимал рубашку, я, сидя у него на коленях, баловался с его дырочкой под левой ключицей. Была у него такая — в аккурат под тонкий детский мизинчик в диаметре, заросшая на глубине нескольких миллиметров. Строгая бабушка-директор сельской школы шикала на меня за это, а дед неподдельно млел:
— Пускай, Наташа! У меня там чешется. — Он поднимал кисти красивых и сильных рук, смеялся: — Я же туда никаким своим пальцем добраться не могу...
Когда детское любопытство выросло до понимания того, откуда эта смешная дырочка под дедушкиной ключицей, он мне рассказал о ее появлении.
Ранило его в живот. Шрам от того пулевого ранения он носил до конца жизни. Как и шрам на спине от удара стеком гитлеровского офицера. Резкая боль от этого удара и вернула его в сознание на поле недавнего боя, заваленного телами наших и их бойцов. Обер-лейтенант уверенно наступающих войск Вермахта ходил по полю и, хлестко ударяя длинным резиновым прутом с залитым в кончик свинцовым шариком, отличал таким образом раненых от мертвых. Тех, у кого сил подняться не было, добивал следовавший за офицером автоматчик. Красноармеец Николай Доля, поскользнувшись ладонью в раскисшем от своей крови жирном черноземе, сумел подняться единственным.
— Ком! — Махнул ему немецкий офицер.
Солдат ткнул в спину стволом автомата:
— Ком!
И истекающий кровью мой будущий дед поплелся за офицером. А тот хлестал стеком по высокому сухостою трав и телам красноармейцев, то и дело, поправляя на плече ремень болтающегося у бедра автомата.
Ходок из раненого пленного был неважнецкий. И потому он все время отставал от немецкого пехотного офицера, натыкаясь спиной на ствол автомата подгоняющего его солдата:
— Ком! Ком!..
Могу только представить себе, как боялся в те минуты мой дед плена и уже не боялся смерти!.. Вот, всю силу этого страха и бесстрашия и вложил он, с разворота, в прямой удар в челюсть конвоира-автоматчика. Тот рухнул, как мешок с картошкой. Далеко ушедший вперед офицер даже не услышал звука обвалившегося тела своего солдата. Только, наверное, холодом приближающейся смерти обожгло ему спину. И он обернулся в тот момент, когда красноармеец, согнувшись, снимал с бесчувственного тела врага автомат. Выстрелили они друг в друга одновременно: немец — от бедра, красноармеец — от окровавленного живота. Одну пулю из автоматной очереди немца и поймал он под ключицу... Помню, как безмерно жалко мне стало дедулечку: как же ему, родненькому, было больно с двумя пулями!..
— А я и не помню той боли, — успокоил меня дед. — И как добрался к своим, не помню — в себя пришел уже в медсанбате. А вот глаза того обер-лейтенанта...
Другому моему деду — Василию Ивановичу — жизнь в конце войны спас орден Солдатской Славы III степени.
— Мы тогда в бой ходили во всех наградах — давили таким нехитрым образом на психику фашиста. — Вспоминал дед.
— Вот, в одной из атак и ударила мне в подвеску ордена немецкая пуля...
Орден пуля с гимнастерки оборвала. Все поле того боя обошел потом дед в поисках своего спасителя. Не нашел... Сразу после выпуска из училища, получив лейтенантские погоны и направление к месту будущей службы, я посчитал своим долгом представиться в первом офицерском звании единственному к тому времени, оставшемуся живым, деду-фронтовику. Дедушка в те годы уже часто хворал — сказывались и возраст, и боевые ранения. И я, даже самому себе боясь признаться в том, что, может, в последний раз с ним вижусь, вместе с родителями и крепко беременной женой приехал в село Ново-Родионовка, что в Днепропетровской области.
Деревня, кстати, названа в честь моего прадеда Родиона — первого председателя сельской коммуны, а потом — председателя колхоза. Погиб он, разделывая в саду овцу, чтоб накормить наших бойцов. Первая немецкая бомба, упавшая на село, и оборвала ему жизнь одним осколком в сердце. Осколок тот был размером с тыквенную семечку. Крепко уважали его односельчане. Вот, в честь новой жизни и в память о моем прадеде и переименовали всем миром свое село.
Войну командир пулеметного взвода Василий Чумаченко начинал младшим лейтенантом. А закончил в звании старшины. Только с третьей попытки, но сбежав все же, из фашистского лагеря для военнопленных, был он разжалован в рядовые. И, к счастью, направлен не в свой уже лагерь, а в штрафбат. Искупать, значит, кровью жажду к жизни и любовь к Родине...
В одном из боев, во время мощного артналета, укрылся он на дне еще дымящейся после разрыва воронки. И тут же прыгнул в нее немец. То, что в одну воронку снаряд дважды не падает, всякий солдат знает. В одной воронке и искали в ту минуту спасения от смерти не два солдата, а два человека. Выжить в таком аду хочется каждому. Потому, наверное, от жажды жизни и не расстреляли они друг друга в упор. Так и просидели весь артналет в одной воронке. И, как только отгремел последний разрыв, скользнули ужами в разные стороны.
— А может, — раздумчиво вспоминал этот свой боевой эпизод дед, — потому мы друг другу жизнь оставили, что убивать издали, не видя глаз врага, проще. А тут...
Перед своим отъездом в жаркий летний полдень надел я форму и уговорил деда облачиться в парадный пиджак с боевыми наградами. Это последняя наша с ним фотография. Молоденький лейтенант с «ромбиком» высшего военного училища и дед-фронтовик в орденах и медалях.
Добираясь, долгим путем и на перекладных, из Риги на его похороны, я опоздал проводить его в последний и короткий путь от хаты до сельского погоста всего на несколько часов. Виню себя за это и не распрямляю перед вами колена, дорогие мои старики!..
Стиль, орфография и пунктуация автора сохранены.
