СОСТАВ
- 4-й, 39-й и 42-й гвардейские стрелковые полки
- 32-й гвардейский артиллерийский полк
- 4-й гвардейский отдельный истребительно-противотанковый дивизион,
- 10-я гвардейская зенитная артиллерийская батарея (14-й отдельный зенитный артиллерийский дивизион) — до 05.02.1943
- 24-й гвардейский минометный дивизион (до 20.11.1942)
- 14-я (49-я) гвардейская разведывательная рота
- 8-й гвардейский сапёрный батальон
- 139-й (9-й, 18-й) гвардейский отдельный батальон связи
- 136-й (15-й) медико-санитарный батальон
- 12-я гвардейская отдельная рота химзащиты
- 338-я (11-я) автотранспортная рота
- 196-я (17-я) полевая хлебопекарня
- 439-й (2-й) дивизионный ветеринарный лазарет
- 907-я полевая почтовая станция
- 403-я полевая касса Госбанка
В апреле 1942-го из лучших воинов спешно стали формировать отдельные батальоны противотанковых ружей. Их сформировали столько, сколько на фронте воевало армий. Попал и я в такой противотанковый батальон командиром взвода.
И вот в один из апрельских дней через город Воронеж двинулась колонна из несколько десятков таких батальонов. Шли они в колону по четыре, неся на плечах ружья, под духовой оркестр и с песней "Священная война" со словами:
Вставай страна огромная,
Вставай на смертный бой.
С фашистской силой темною
С проклятою ордой.
Песня волной катилась по необозримой колонне, сливаясь со звуками оркестра, заполняя улицы и переулки близлежащих кварталов. Народ по обочинам стоял шпалерами, радостно провожая воинов на фронт, кто с улыбкой, кто со слезами на глазах. Мне казалось, после увиденного и услышанного не только живой, но мертвый поднимется на защиту Родины. А воины твердой поступью, с поднятой головой, покидали город.
Грушевка
Наш 24-й отдельный батальон противотанковых ружей погрузился на каком-то полустанке, и паровоз, нигде не задерживаясь, за ночь нас покатил по какой-то одноколейной дороге на запад. Утром мы подкатили к станции "Кундыск-узловая". Наш батальон поступил в распоряжение 38-й Армии - командующий генерал-майор - Москаленко.
Машины уже стояли с расчетом одна на взвод. Батальон расположили в селе Грушевка. С личным составом организовали занятия по изучению тактико-технических характеристик немецкой бронетехники и ее уязвимых мест, а также тактических приемов и организации системы противотанкового огня. Однако, мне не пришлось долго заниматься с личным составом, меня направили в штаб армии офицером связи, где я пробыл там до обострения обстановки на фронте.
Мне вручили выписку из приказа: «24-му отдельному батальону перейти в распоряжение в/ч…(это была 13 гвардейская стрелковая дивизия) и срочно выйти в район Хотомли». По сути, речь шла о срочном вводе батальона в бой. Это произошло одиннадцатого мая 1942 года.
Большие Бабки.
Машина подкатила меня к Грушовке. Батальон уже был на колесах и был готов к движению. Сигнал получили раньше, ожидали письменного приказа. Взвод тоже ждал своего командира. У кухонь шел спешный прием горячей пищи. Котлы тут же замывались и заливались водой.
Поступил сигнал – Вперед! Машины одна за другой в колонне потянулись за головной машиной по непроторенной дороге. Минули село Борщевое, где уже разместился штаб армии, и направились к переправе через реку Оскол у села Хотомля. Батальон поступил в распоряжение командования 13-й гвардейской стрелковой дивизии, которая толи уже наступала, то ли должна была наступать в направлении Харьковского тракторного завода.
Преодолев Оскол, в расположении дивизии мы увидели какую-то неразбериху - хаос. Кухни стояли на открытой местности. Возле них толпилась куча воинов, среднеазиатских национальностей.
- Да это котлы с чаем? Какая сила будет, когда чай не пьешь.
Навстречу нам, восемь человек несли на плащ-палатке раненого воина: - Ой, вах, вах!
- Что они делают? Кто же воевать будет? - задает мне мой воин вопрос.
- А им то что? Они об этом не думают. У них голова не болит - ответил за меня сержант.
Раз раненые есть, значит где-то близко идет бой - подумал я.
А раненые идут потоком. Тут на склоне взорвалось несколько мин, образовав облако бело-желтого дома.
- Немцы газы применили! - кто-то закричал. Дым по лощине рассеялся. – Ничего, пораженных нет.
Первая рота ПТР была направлена в часть, которая сходу овладела северной частью Большие Бабки. Пока наша рота продвигалась к селу, немцы выбили оттуда наших.
Между частями, наступавшими в направлении тракторного завода и на Большие Бабки, образовался большой разрыв. В этом промежутке приказали батальону ПТР занять оборону. Поднявшись на крутогор поймы реки, мы стали отрывать окопы для расчетов противотанковых ружей.
Наступление дивизии, видимо, застопорилось по всему фронту, а на правом фланге подразделения начали отход.
Поступил приказ - срочно всем окопаться. Начали окапываться там, где остановились - без учета видимости и боевых возможностей противотанковых ружей. Сумерки начали сгущаться. Пока еще было видно, я стал расставлять расчеты на огневые позиции, обеспечивающие огневое взаимодействие при поражении танков и целесообразное использование местности.
Многие воины начали ворчать - им не хотелось начинать заново отрывать окопы.
Итак, вокруг обстановка сложилась угнетающая. Напрягала не столько неопределенность, сколько наша всеобщая неорганизованность, а тут еще и недовольство подчиненных - все это тяжелым камнем висело на душе.
До рассвета расчеты успели отрыть новое окопы полного профиля с подбрустверным укрытием для отдыха и укрытия для ружей.
Однако, стрелковые подразделения на этот участок фронта так и не подошли. Немцы, почувствовав затухание нашего наступательного порыва, сами перешли к активным действиям. Дав жиденькую артиллерийско-минометную подготовку, атаковали пехотой наши позиции.
Бронебойщики оказались лицом к лицу не с танками, а с наступающей пехотой. На всем участке обороны нашего батальона грянули меткие выстрелы. При каждом выстреле от бронебойных пуль у немцев отлетали руки, ноги, размаженные головы, разворачивали в клочья животы и грудные клетки. В наступающей цепи послышался душераздирающие крики, стоны - немцы были в шоке. Они оторопели, не могли понять, что случилось? Их охватил ужас - атака захлебнулась. Солдаты обратились в бегство. Мы ждали повторения атаки. Но немцы больше не решались наступать в нашем направлении.
Бой был зрелищным, но не эффективным - противотанковые ружья не предназначены для стрельбы по одиночным солдатам. В том бою батальон расходовал весь боекомплект. На наше счастье, после атаки пехоты не последовало ее повторения и не пошли в наступление танки – уничтожать их, уже было не чем. Я был рад тому, что во взводе не было потерь - спасли хорошо оборудованные окопы и то, что немцы до них не дошли.
Вечером того же дня, батальон был выведен из боя.
Соболевка.
После боя в районе Большие Бабки, батальон был выведен в рощу вблизи села Соболевка.
Соболевка - село небольшое. Оно находится недалеко от Купянска и расположено в глубокой впадине, окруженной густой посадкой. На северной опушке, которой и расположился наш батальон.
После короткого боя личный состав приводил себя в порядок: чистили оружие, брились, подстригали друг друга, мыли головы, подшивали свежие подворотнички. Получив газеты, читали новости Совинформбюро, а они были далеко неутешительными. Некоторые солдаты, даже получили письма, и тут же пристроившись на пень или на поваленное дерево, подложив каску или малую саперную лопату, старались срочно дать ответ своим родным и близким. Начфин выдавал денежное содержание, а начсостав выписывал денежные аттестаты своим семьям или родным. Получив деньги солдаты направились в походную лавку военторга, которая подъехала и с ходу воткнулась в опушку посадки. На фронте такая встреча с лавкой для нас была редкостью. Жизнь шла размеренно, только грохот доносившейся артиллерийской канонады, напоминал о том, что идет война. А вокруг стояла тишина, прикрытая нас густыми серыми облаками. Вдруг в заоблачной высоте разыгрался воздушный бой.
Через облака пробился летчик, спускавшийся на черном парашюте. Где-то упал самолет - мы его не видели. Кто-то закричал: - Это немец! У наших летчиков парашюты белые! - раз немец, начали палить по нему из нескольких автоматов.
- Стойте! Стойте! Не стрелять, мы его возьмем живьем - закричал я. Прекратив стрельбу все бросились к месту его приземления. Подбежав к нему, мы оторопели: - Боже мой, да это же наш старший сержант!
- Что же вы братцы? - я радовался, что спускаюсь на нашей... - преодолевая боль, еле процедил сквозь зубы - А вы... - и умолк. Многие бросились его спасать, кто за фельдшером, кто за машиной, другие расстилали плащ-палатку, третьи обрезали стороны изрешеченного купола. У многих от жалости потекли слезы.
- Куцаев, лейтенант Куцаев - в штаб! В штабе я получил команду: - Отправляйтесь в штаб армии офицером связи. Благо штаб располагался рядом, в селе Соболевка.
Спустившись в яр, где в зелени благоухали своей белизной украинские хаты. Пробравшись сквозь аллею желтой акации, я очутился почти рядом со стоявшими двумя высокопоставленными военноначальниками.
- Ба! Да это же Тимошенко трясет за шиворот Москаленко! - искрой промелькнуло у меня в голове и слышу: громкий крик, переходящий в рев:
- Вы, генерал, знали, что на станции Печенеги немцы разгружали танки?! Так что они их на курорт привезли?! Я сейчас!.. С Вас сорву!.. Вот - эти петлицы!..
Он еще что-то кричал, но я, помня анекдот про зайца и верблюда, как внезапно появился, так же внезапно и смылся. Нашел оперативное управление. Там кроме оперативного дежурного никого не было. Я доложил ему. Тот ответил:
- Хорошо! Будешь моим помощником. Оставайся за меня, а я пойду позавтракаю да соберу свои вещи. Смотрите: связь с соединениями пока действует, от них приходят сводки - принимайте их!
А я думал: - где же находится их сам штаб армии?
Подкатил "Виллис". Заскочил полковник Нулов. Я ему доложил как помощник оперативного дежурного. Он развернул папку и тут же на заготовленном бланке заполнил мне удостоверение, о том, что мне приказано прикрывать отход штаба 38 армии ротой противотанковых ружей по маршруту ... до станции Вешинской.
- А сейчас по приходу оперативного дежурного отправляйтесь в свой батальон.
Я метнулся к месту его расположения, а батальона уже нет. На месте осталась только часть имущества, за которым должна была прийти машина.
Загрузив машину и зная, что наши войска скоро оставят Купянск, проезжая мимо, мы заскочили к нашим девушкам, но их мы дома не застали. Соседка увидела нашу озабоченность, разведя руками, сказала:
- Просто не знаю, куда и когда они делись? Если они появятся, то я им скажу, что лейтенант заскакивал и очень, ... очень хотел тебя видеть.
Шофер мило простился с соседкой, и мы покинули город.
Война! Я затерялся в гуще событий, защищая Родину. Девушки смешались в массе людей, уходившей от страшной опасности, надвигавшейся с запада.
Да, тогда, в те месяцы, начиная с мая сорок второго и до разгрома немцев под Сталинградом, были самыми тяжелыми месяцами войны. Народ очень тяжело переживал сорок второй год. Тяжелая судьба сплатила наших людей, делала их более внимательными, близкими, родными. Они искали и находили взаимную поддержку друг в друге в преодолении этих трудностей. Мы накапливали силы для борьбы с этим сильным, беспощадным врагом и испытывали жгучую ненависть к нему, за то зло, которое он принес нашей Родине. Все это превратилось в жажду бить его и бить беспощадно.
А любовь? Любовь - это естественная привязанность людей к близким, которая обостряет возвышенные чувства взаимности в этой тяжелой борьбе. Любовь сильна взаимностью - это наши люди хорошо понимали в годы войны.
Оборона на Осколе (22.06.42 г.).
Мы прибыли в село Ольшенку, где размещался штаб нашего батальона. В селе стояла гарь и запах тротила его только отбомбили немецкие самолеты небольшими бомбами и мелкие осколки усеяли площадь. Скорее всего, самолеты сбрасывали мины, ибо после их взрывов воронок не было, но зато поверхность земли была исполосована словно ножом. Разрушений и потерь не было. Пострадали только козы, которые на привязи паслись на площади.
В штабе батальона никого я не застал, кроме комиссара батальона. Он поставил мне задачу:
- Найдите свой взвод. Он где-то здесь в селе и отправляйтесь на берег Оскола. Занимайте там оборону на участке: справа исключительно село Двухречное, слева стык дорог, с задачей: - не допустить переправу немцев на восточный берег. Задача ясна?
- Так точно!
- С Богом... Отправляйтесь.
Участок обороны по фронту оказался для взвода слишком широк, подумал я - Ведь тысяча, а то и более метров на два ружья. Ужас!
Приказ! А приказ надо выполнять! Взвод вышел на урез воды. Занял огневые позиции, окопался, замаскировал окопы, и расчеты перешли на запасные позиции, откуда и стали наблюдать за передвижением машин. Они сновали по гребню крутогора. Видимо, там проходила дорога, и хотя по берегу тоже была дорога, но немцы то ли о ней не знали, то ли не решались по ней ездить. На реке стояла тишина. Вода плавно уходила куда-то к своему устью, и в ее глади четко вырисовывался контур противоположного берега.
Как-то внезапно слева, на той стороне, в населенном пункте, разразилась ружейно-пулеметная стрельба. К вечеру из-за домов стали взлетать осветительные ракеты. Загорелся крайний дом. Пламя озарило все вокруг. Стала хорошо просматриваться речная гладь в дали. Это облегчало вести наблюдение нашим расчетам.
Утро. Над зеркалом воды поплыла испарина. Брызнули солнечные лучи, зашевелились немцы. Поползли по дороге автомашины. По берегу проскочил один мотоциклист - ему повезло. Следом ехал второй. Грянули выстрелы. Мотоциклист вылетел из сидения, шлепнулся на берегу, а мотоцикл по инерции влетел в реку.
С завтраком мне принесли приказание: - срочно прибыть в штаб батальона. По пути меня встретил замполит первой роты, он спросил: - Как дела? Где находится Ваш взвод? Куда и зачем ты идешь?
- Иду я по вызову комбата, а зачем? Право не знаю, - я простился с ним, но ненадолго. По прибытию в штаб, я доложил о своем прибытии комбату. Он спросил меня: - Товарищ лейтенант, где находится ваш взвод?
- На берегу реки, занимает оборону, согласно вашему приказу.
- А где находится противник?
Я ему объяснил, что противник находится на противоположном берегу.
- Вот видишь? У него нет немцев... нет немцев на этой стороне, а у вас есть! - он с негодованием делал упрек командиру первой роты, младшему лейтенанту Понамаренко. - Вы, товарищ младший лейтенант, трус! Вы не выполнили приказ! Я вас отстраняю от роты. Сдайте роту лейтенанту Куцаеву. После сдачи явитесь ко мне!
Затем комбат, капитан Микоэльян обратился ко мне: - Идите товарищ лейтенант в штаб к начальнику штаба батальона, пусть он оформит вам документы, и принесите мне на подпись.
В штабе, кроме оформления приказа, сделали запись в мою расчетную книжку: должность - командир роты ПТР, с указанием должностного оклада бронебойщика. Это для меня был очень важный удостоверяющий документ, который выручал меня в последующее время.
Пока я следовал в расположение роты, случилась неожиданная трагедия.
Личный состав почти всей роты собрался в песчаной выемке, в ожидании дальнейших распоряжений и под общий хохот травили, были и небылицы. Внезапно этот участок подвергся минометному обстрелу. Одна из мин взорвалась на кромке выемки и вывела из строя сразу восемь бронебойщиков: три убито, пять ранено. Я посмотрел на это ужасное зрелище и сказал:
- Товарищ младший лейтенант, вы с замполитом займитесь эвакуацией раненых и убитых, а я выведу остальных на берег реки, и расставлю по огневым точкам.
Все указанное произошло 22 июня 1942 года.
На Осколе батальон оставался недолго. Его быстро сняли и перебросили на прикрытие города Купянск.
Оборона Купянска.
Оборона Купянска это громко сказано. Скорее это было временное прикрытие города с задачей: - задержать танки противника - прорвавшиеся в направлении Купянска.
Для прикрытия главной дороги Шевченково - Купянск была направлена первая рота. Танкоопасное направление решено было прикрыть двумя ротами - второй и третьей.
Разрыв между первой и двумя другими был километра полтора-два. С занимаемой позиции я мог и без бинокля наблюдать, расположения тех рот.
Особо тревожило то, что опять противотанковый батальон находился в обороне без прикрытия стрелковых подразделений. Просчеты, допущенные в первом бою, ничему не научили вышестоящее командование.
Моя рота прибыла на указанную позицию, где уже изготовились к бою две батареи 76-мм орудий "ЗИС - 3" и уже начали отрывать укрытия.
Мы еще не успели окопаться, как увидели, что справа по пологому склону в направлении наших двух рот двигалась колонна немецких автомашин, под прикрытием двух бронетранспортеров и трех танков. Роты встретили их огнем и быстро выполнили свою задачу - танки горели. А что дальше - немецкая пехота спешилась и стала обходить огневые позиции рот слева по посадке и справа по лощине и, зайдя им с тыла, атаковали никем не прикрытых бронебойщиков.
Мы все это видели, но предупредить их не могли - у нас с ними не было никакой связи, даже сигнальной. Командиры, имевшие автоматы, вышли из окопов, кто, стоя, кто с колена, открыли огонь по наступающей пехоте немцев. Силы были неравные. Кто оказал сопротивление, были уничтожены, а остальные были взяты в плен, их построили и погнали в тыл. Нам было тяжело на это смотреть, но мы им помочь ничем не могли. Так на моих глазах, наш 24-й отдельный батальон потерял сразу две роты.
Даже лежа, мы успели отрыть окопы, и нас начали бомбить и обстреливать мессершмиты, да заходили так низко, что мы хорошо видели черты лица летчика, который угрожал нам кулаком.
Тоска и тревога обуревали мне душу - нельзя выставлять противотанковые ружья без прикрытия стрелковых подразделений и артиллерийских противотанковых средств.
Немцы не стали наступать на главном направлении. Да и здесь такую силу мы не смогли бы остановить. До ночи мы оставались на месте, хотя артбатарея уже давно снялись со своих позиций. Мы стали отходить в полумраке по гати, которая от интенсивной эксплуатации ушла под воду. Мы переходили ее по колено в воде, а кто сходил с нее, оказывался вкупели по грудь.
Отходили мы мокрые, уставшие и угнетенные с глубокой раной на душе. Штаб нашего батальона, видимо, примкнул к штабу 38-й армии. Я понял, что начался массовый отход. На радость, я с ротой нагнал комиссара, который шагал впереди ячейки управления батальона. За ним тянулся небольшой обоз, там же шла повозка и нашей роты во главе со старшиной. Я подошел к комиссару и доложил. Он, обрадовавшись, воскликнул:
- О! В нашем полку прибыло ... Хорошо. Присоединяйтесь. Где-то впереди едут наши кухни. Других машин не было. Шли мы пешком. Однако повозка нас выручила - часть боеприпасов сложили на нее.
Коноплянка.
Дошли мы до села Коноплянки, остановились. Село небольшое, расположено на высоком берегу какой-то речушки. С села на мостик вел крутой спуск, справа на кругу стоит здание давно заброшенной мельницы. На самом обрыве, против мостика окопалось небольшое подразделение. У самого спуска торчит голова ручного пулеметчика. К этому подразделению я присоединил и свои отделения ПТР. Они ничего не сказали, но явно обрадовались. Село было забито танками. Часть из них расположилась вдоль кирпичной ограды православной церкви. Сверху танки прикрывали ветки деревьев, росших в церковном дворе. На куполах ворковали голуби, по церковному двору носились стаи воробьев. Видимо, обучали летать молодых птенцов, вылетевших из гнезда. Здесь стояли и танки до селе не виданные мною. Да, эти танки я увидел впервые. Эта часть эта имела на вооружении английские и американские танки. У забора стояло два - "Валентина" и один "Матильда". Обойдя их, как говорят "ощупал", спросил механика-водителя:
- Ну, как они - хороши?
- Нет, наши лучше. Главный их недостаток тот, что они бензиновые. Вон там, на площади, посмотрите? Стоит Шерман...
Я вышел на площадь и увидел огромный танк... без башни... а башня вместе с пушкой лежала в сорока метрах. От попадания снаряда, взорвались боекомплект и бензобаки.
- Да, - подумал я - из экипажа наверняка никто не выжил. "Матильда" и "Валентин" - малые танки, - осматривая их, я пришел к выводу, что их следует применять в массовом количестве, то есть крупными соединениями, а мелкими они будут гореть как факела.
В то время, когда я интересовался танками, у моста раздалась стрельба из пулемета и несколько выстрелов из противотанковых ружей. Оказывается "гостей" долго ждать не пришлось. На противоположном берегу сначала появился мотоцикл с коляской, а за ним следовали три небольших разведывательных танка. Мотоциклиста пулеметчик снял первой очередью. Мотоцикл свалился в кювет. Первый танк уничтожили наши расчеты, третий танк загорелся от попадания снаряда из противотанкового орудия, а по среднему вели огонь уже все, и он вскоре загорелся. Танкисты, оставшиеся в живых, пытались бежать по кювету, но, попав под сосредоточенный огонь всех видов оружия, все были убиты.
В это время длинная колонка наших войск отходила в направлении села Митрофановка. До самого вечера немцы больше к нам не жаловали.
Обедом нас накормили из чьей-то кухни, которая расположилась под сенью деревьев у церковного входа. Повара приготовили обед, но подразделения их части не подходили. Они кормили всех воинов, которые к ним подходили. Сначала вечерних сумерек все подразделения стали покидать это село.
Отход.
Мы шли, не ведая, куда мы идем? И где мы будем? По дороге нас бомбили итальянские самолеты, типа не то наших чаек, ни то кукурузников. Сбрасывая мелкие бомбы, они заставляли нас рассыпаться по полю, а после, спускаясь на малую высоту, поливали огнем из пулеметов. Они улетели, и больше я таких за всю войну не видел.
Мы продолжали отходить, не зная обстановки. За всю войну, даже в первые месяцы войны, мне не приходилось видеть такого массового отступления, порою переходившего в бегство. Шли толпы воинов, тащили боевую технику без патронов и без снарядов. Штабы потеряли всякое управление.
У меня в кармане удостоверение: идти по маршруту до самой станции Вешинской. С показом этого удостоверения никакой загранотряд меня с ротой не задерживал и не пытался отобрать оружие. Немцы нас преследовали по пятам.
Было бы несчастье, да счастье помогло.
Получился казус, который мне мог стоить жизни. Дело шло к вечеру, с запада надвигалась черная грозовая туча. Привал. Почти рядом с нашими воинами остановился трактор "ХТЗ", который тащил 122 миллиметровую гаубицу образца 38 года без передка и без расчета. Молодой боец-тракторист подбежал ко мне и со слезами на глазах стал упрашивать: - товарищ лейтенант, помогите мне завести трактор.
Я взялся за заводную рукоятку, тракторист сел и стал регулировать газ. Колонна ушла. Прошло минут пятнадцать или двадцать, а завести трактор нам не удается. Вдруг впереди раздались пулеметные и автоматные очереди. - Что это? - немцы перерезали путь отхода! Все в рассыпную: кто направо, кто налево. А в это время подул холодный ветер, засверкала молния, хлынул проливной дождь. Наступила непроглядная темнота. Только отблески на несколько минут освещают вокруг лежащую местность, по которой мечутся отходящие воины. А потом в глазах полная темнота. Ужас! - я потерял роту. Что же делать? Где ее найти? - теряясь в догадках, думал я. Весь мокрый, под ногами чавкает раскисшая земля. Кое-где вдали взвиваются ракеты.
- Вот нежданно-негаданно нагрянуло горе. И трактор не завел, и роту потерял, - мысли искрой пролетают в голове, а в душе "кошки скребутся".
За ночь я ушел от преследования, но не мог уйти от груза той оплошности, которую сотворил сам. Это злило меня – я сам был готов разорвать себя на куски. Ведь это может кончиться плачевно. Впереди была полная неизвестность.
Утро. Иду я один - "генерал без войска". Шутка, облившая кровью мое сердце. Иду не на Чертково, там дорога перерезана, а на Миллерово. Это гораздо южнее начертанного мне маршрута. Смотрю, справа, внизу по лощине на лошадях гарцуют четыре "лихих кавалериста" без седел, но с уздечками. За ними следовали три повозки с противотанковыми ружьями, аккуратно сложенными на дно повозок и сверху прикрытые сеном. На нем уселись больше дюжины молодцеватых воинов. Я поспешил к ним. Они остановились. Я обратился к ним с приветствием.
- Здорово, молодцы! Скажите, а не встречали ли вы где-нибудь воинов с противотанковыми ружьями?
- Нет! А вы бронебойщик?
- Да! Командир роты ПТР.
- О! Ребята, смотрите! Так у нас нет ни одного командира. Берите нас под свое начало, нас восемнадцать, да три ездовых, а ружей хватит на всю роту.
Мы познакомились - они были из совсем другой армии. Дали мне место на повозке. Увидев полевой стан и колодец с журавлем, мы свернули к нему, и остановились. Напоили лошадей, сами напились, умылись и наполнили фляги водой. Я их собрал до места и обратился к ним: - Братцы, коль вы приняли меня за командира, то слушайте: кавалеристов у нас шесть. Четверо едут впереди на 500-600 метров, на удалении зрительной связи. Задача - разведывать дорогу, на Миллерово и своевременно предупредить нас о появлении противника. Двое следуют сзади так же на удалении зрительной связи и тоже своевременно должны предупреждать о появлении немцев. Сигналы: автомат стволом вверх - путь свободен; прикладом вверх - вижу противника. Одному из вас наблюдать на повозке спереди за сигналами головного дозора. На задней - за сигналами от дозора прикрытия - это первое. Второе - по два ружья на каждой повозке положите сверху и сумки с патронами в готовности к бою. Третье - установить очередность отдыха. Ездовые имейте в виду, что лошади устают быстрее, чем люди. Надо им давать передохнуть - возможно, сменой лошадей в повозках - подумайте: повозок три, а лошадей двенадцать.
А теперь. Вперед. Да ехать лучше ночью, а отдыхать будем днем. Конечно, это будет в зависимости от обстановки.
Итак, рота у меня появилась, хотя и не своя, но она есть! Притом воины молодцеватые, послушные и исполняют все мои предложения и требования исполнят беспрекословно.
Миллерово.
Итак, немцы отсекли путь отхода на Чертково. Перед нами на горизонте появилось Миллерово. Путь держим на его южную окраину. Поступило предложение остановиться на отдых у одного из полевых станов.
- Нет, друзья мои, этого делать нельзя. Надо перескочить нам через железнодорожное полотно, а там будем смотреть по обстановке. Смотрите вперед дороги, с трех направлений сходятся в одну точку – значит, там должен быть переезд. Подъезжая к переезду, мы услышали автоматическую стрельбу, и пустили лошадей в галоп. Перескочив через переезд, резко повернули направо за посадку.
Немцы на наших глазах замкнули кольцо окружения и стали его сужать. Можно сказать, что мы у них под самым носом проскочили и километра три наметом уходили от этого злополучного места, где могли оказаться в ловушке.
Лощина, расположенная юго-западнее Миллерово с железнодорожного полотна хорошо просматривалась. По ней в восточном направлении двигалось очень много повозок и наших воинов, понурив головы. Их угнетала неизвестная обстановка.
Конечно, немецкая цепь окружения была очень редкая и при хорошей организации, можно было основную массу войск вывести из этой ловушки. Долго наблюдать я не мог. Так же, как и не мог им ничем помочь.
Тарасовка.
Минуя Верхнюю Тарасовку, мы подъехали к Тарасовке в полной темноте и стали подыскивать удобное место для отдыха. Жара спала, наступала прохлада. Лошади наши устали, их надо было поить, кормить, да и самим надо было, чем-то перекусить. Однако нашим желаниям не суждено было сбыться. Сначала мы в ночной темноте услышали рокот танков. Наша разведка подтвердила, что впереди сосредоточилось много наших Т-34-рок. Подъехали мы ближе к ним, и я стал разговаривать с одним из экипажа, который стоял у своего танка. От них я узнал, что впереди немцы перерезали им отход на станцию Глубокую-Каменская. Они ждут комбата, который где-то получает задачу от комбрига.
Я стал упрашивать их, чтобы они взяли наши расчеты на борта танков и вывезли нас из этого, очередного "мешка".
- Возьмем. Нам надо сверху "глаза", но за жизнь вашу и ваших людей мы не отвечаем, - сказал комбриг и тут же он подал команду: Взять! А вам за жизнь мы не можем поручиться: - с каким-то волнением произнес комбриг.
Наши воины, по два расчета, забрались с ружьями на борта танков и за башней улеглись. Ездовые отказались покинуть своих лошадей, сказав мне: - ил пан или пропал. Чему быть - тому не миновать: - будем стараться под шум танков проскочить на повозках. Гляди - в пыли и дыму нас пронесет.
- Ну, пока!
- Пока, - ответили ездовые.
Прозвучал сигнал: Заводи! Танки, почти вплотную один к другому в линию ринулись вперед. Взвились осветительные ракеты немцев. Где-то затрещал пулемет. Рой трессирующих и зажигательных пуль пронеслись над головами.
Немецких солдат мы видели лежавших на земле. Видимо, их немало попало под гусеницы наших танков. Проскочив несколько километров; мы заметили, что осветительные ракеты, озаряющие небо остались далеко позади. Танки сбавили ход, а затем остановились.
Поблагодарив танкистов, мы к утру дошли в район станции Глубокой, где услышали сильный взрыв. Густой туман скрывал видимость самой станции. От станции выскочил вспотевший молодой боец. Увидев нас, он обрадовался и побежал нам на встречу. Мы потеряли повозки - "походные ноги" под ружья. После этого перехода у бронебойщиков подкашивались ноги. Дойдя до посадки, остановились на привал. Вокруг пусто. Окружающая местность просматривалась плохо. Солнце только-только взошло, а жить всем очень хотелось, и последнюю фляжку поделили всем по одному глотку. Мы спросили молодого воина: - где на Глубокой можно достать воды?
- Можно, но там все вагоны и повозки заминированы. Один паровоз и несколько вагонов я только что взорвал. Меня и оставили для этого. А пока я делал это, команда куда-то исчезла. Теперь, если нужно я буду с вами.
До Каменска оставалось еще километров двадцать-двадцать пять. Шли... целый день и только к вечеру мы подошли к Старой Станице.
Старая станция.
Прибыв в Старую станицу, нас остановили кухни. Уж больно нас беспокоили пустые желудки - под ложечкой сосало. Повара нас дружелюбно приняли: угостили кашей с тушенкой и напоили чаем.
- Смотрите, ребята? Вот лошади стоят и хвостами машут.
- Да это ж наши лошади. Откуда они взялись? - с восторгом воскликнул другой солдат. Несколько сразу сорвались к лошадям, чтобы удостовериться.
- Ля, ребята, наши! А где ездовые? Во! Вот они - сурки, спят беззаботно.
Бронебойщики обрадовались. Настроение у них поднялось. Еще бы? Все оставили котелки с кашей и бросились обнимать ездовых - своих выручалок.
- Да как же вы сюда попали?
- Да мы ехали, ехали, пришли остановиться - лошади устали.
- Все правильно сделали, а вот дежурство надо было установить!
- Да оно-то так, но дежурить некому – нас то двое.
- Как же вы через немцев проехали? Как выбрались из этого котла?
- Шум, крик, рус! Рус! Паника. Кругом темнота, а тут еще пыль, дым. Лошадям привязанным, мы поводья отпустили. Своих мы в галоп разогнали, сами легли головами припав к повозке. Что там было? Стрельба, вокруг пули свистят. Лошади отпущенные, тоже скакали с нами. Затем, все стихло, мы ход сбавили, а те поскакали дальше и мы их более не видели от танков. Мы, конечно, отстали, но почувствовали, что опасность миновала, и дальше поехали шагом - спокойно. Однако, мы не только верховых потеряли, но и одной повозки не досчитались. Нет той повозки, на которой ехала дивчина.
А если честно вам сказали, то нас остановили: как и вас - кухни. Уж больно приятный запах нас привлек, да заодно решили и отдохнуть.
После короткого отдыха, заправки котелков кашей, фляг чаем, я всех собрал и сказал им:
- Я знаю, что все вы очень устали и не прочь остаться здесь на ночь, но братцы, оставаться здесь опасно. Еще до захода солнца, нам необходимо перебраться в Каменскую. Там отдохнуть и держать путь на Тацинскую-Морозовскую, а дальше видно будет.
Каменская.
Каменская - теперь Каменск-Шахтинский.
Пройдя мост, мы в нее вошли вместе со стадом коров, возвращавшихся с пастбища с заходом солнца. Дорога несколько поднялась в гору. Справа на возвышенности стояла церковь, а слева начинались частные дома.
Сзади стада неторопливо шагал пастух, в синих штанах с широким красным кантом и фуражке, такой же тулией, набекрень. Он помахивал длинным кнутом. Я, поздоровавшись с ним, сказал: - Да у вас здесь мирная жизнь идет?
- Какой там хрен... Вчерась в ложбине у реки прорвались немцы, человек сорок. Да их в час разметали... Такая пальба была - все гудело.
- Что же это было?
- Я думаю - разведка.
Мы поднялись на подъем и разошлись. На встречу идет молодуха... - Скажите, - спрашиваю я у нее: - Где у вас можно разместиться?
- А вот направо дом, там подвал-убежище: в нем поставлены солдатские койки. Я думаю, что там можно...
- Пойдем, старшина, посмотрим? Зашли. Поздоровались. Там действительно койки есть. При лампе сидят несколько женщин и несколько командиров среднего состава. Среди них один политработник. На столе в чашке молодая отваренная картошка. Нарезанные молодые огурчики и бутылка пустая. Видимо, из-под самогона.
- О! В вашем полку прибыло - восторженно воскликнул политработник. И, узнав цель нашего прибытия, сказал:
- Вот койка пустая, - милости просим!
- Товарищ лейтенант, оставайтесь здесь, а мы расположимся по частным домам. Там, видимо, найдем, где и лошадей приютить.
Ночь была тихой, безлунной, только звезды мерцали на чистом небе. Но сейчас нам было не до звезд.
Хотя подвал и ухоженный - в подвале собрались отступающие и жены военнослужащих и проводят бурную ночь. Все они бывалые и только я оказался молодой - зеленый. Мне эта компания была не по себе, и клял себя, что остался там, в том обществе.
Ведь все они ищут свои части, свои подразделения. Но не упускают момента... А жены? Потом перед своими мужьями будут клясться в своей верности и непогрешимости. Неужели на этом стоит мир! Да, Бог с ними.
Утро. Спал ли я ночь? Не знаю. Вышел я на свежий воздух, увидел воина, несущего полные руки разных банок.
- Эй, братишка, ты где прибарахлился?
- А там, на станции, склады... Их гражданские растаскивают.
Я кинулся в подвал:
- Эй-ка, братцы, хватит спать. Айда на станцию, за продуктами, сам кинулся к старшине:
- Старшина, быстро на станцию с повозкой. Там склады "НЗ". Их уже растаскивают.
Еще повозка не успела возвратиться, как из противоположного берега немцы стали обстреливать из миномета прилегающие к берегу дворы. Сделав запас продуктов на несколько суток, мы через час - полтора двинулись на Белую Калитву.
В пути, не доехав до нее, нас предупредили, что в Тацинской высадился немецкий десант. Тогда я решил круто свернуть на юг. Через двое суток мы оказались на Дону, напротив станицы Семикаракорской.
Семикаракорская.
Где-то после полудня, еще не доходя к Дону, мы встретили старикашку в белой рубахе, выпущенной поверх штанов, из-под которой виднелись широкие лампасы, в сильно потрепанном картузе с красным околышем. Видимо, в молодости был лихой казак.
- Деда, а дедуля, не скажете ли вы, где нам лучше на тот берег Дона переправиться?
- Сказать, то я скажу, а как вы ен-та коней переправлять будете? - сдвинул он картуз на глаза и стал чесать затылок; подумал, подумал и сказал: - Спускайтесь по этой дороге, не доходя виноградников, направо будя переход на железных опорах. Да он, конечно, узок. Сами перейдете, а коней вплавь, что ли пуститя и тут он умолк. Затем добавил: - Повозки на сябе... - махнул рукой - сами разберетесь - и ушел.
Действительно, пройдя километра полтора - два, мы увидели переход на металлических опорах. Скорее это был не переход, а запруда с металлическим щитами для задержания воды, но перейти по ней было можно. Мы забрали оружие, боеприпасы, запас продуктов и пошагали на тот низкий берег, поросший ольшаником. В это время ездовые, сняв гимнастерки, завязали ними глаза лошадям и стали тихонько переводить вслед за нами.
- Ура! Все удалось - радостно закричали воины. Разобрав одну повозку, перенесли. Пошли за другой, и уже взгромоздив на плечи, передние дошли до середины реки, как из-за кустов выскочило два мотоциклиста и безприцельно дали несколько очередей. Пули полетели над головами. Солдаты, идущие с грузом по дамбе, от неожиданности слетели в воду. Колеса и другие тяжелые части повозки пошли ко дну, а воины вплавь благополучно добрались до берега.
Бронебойщики кинулись к ружьям, зарядив их - шарахнули... Мотоциклисты как внезапно появились, так же быстро скрылись.
- Эх, жаль... полповозки оказалось на дне - жалеючи почесал затылок ездовой.
- Что теперь жалеть? Хорошо, что так обошлось - сказал старшина и добавил: - полстраны уже потеряли, а ты полповозки жалеешь:
- Да оно-то так, да страна складывается из малого - все жаль.
Дальше, однако, у моих воинов беспечность слетела. Все почувствовали близость противника. Пока одни отмывали себя от серо-бурой дорожной пыли донской водой, другие протирали ружья. Сержанты чистили автоматы и легко смазывали - готовили к бою.
Вдохнув глоток чистого воздуха, я поднялся, и стал торопить своих воинов. Кроме нас, других военных здесь не оказалось. Сложив все имущество в одну повозку. Положив ружья, мы отправились в Семикаракорскую.
Узнав где правление колхоза, я со старшиной зашел туда, желая увидеть председателя, но, увы! Его призвали в армию. Другого еще не выбрали. Его замещает главбух. Это миловидная дамочка, с приятным внешним видом внимательно выслушала нашу просьбу, сказала:
- Не могу! У меня все на учете. Как я потом смогу списать?
- Завтра к вам придут немцы. Они все заберут без вашего разрешения. Они не спросят - они забирают все, что увидят, а будете сопротивляться - расстреляют. Они сегодня появлялись у дамбы через Дон. Мы уже открывали по ним огонь.
Видимо мои объяснения подействовали на нее. Она только спросила: Сколько вас человек?
- Давайте расписку, что вы получили шесть килограмм мяса, четыре меда, четыре брынзы, десять булок хлеба, а овощей берите столько, сколько вам необходимо.
Я поблагодарил ее от имени всех воинов. Старшина все получил, и мы вышли на Большую Орловку. Минуя ее, направились к Малой Орловке. К полудню следующего дня вышли на ее ложную окраину. Расположились под деревьями абрикосового сада. Развели костер, сварили в ведрах мясо. После, на этом бульоне старшина сварил наваристый украинский борщ. Пока он варил, все, в том числе и я, предались сну.
Малая Орловка.
Саму станицу мы почти не видели, воины проснулись от неимоверного рева немецкой "рамы". Она спустилась так низко, что ее наблюдать могли визуально, осматривать огромную ровную поляну, простиравшуюся южнее Малой Орловки. У нас на Кубани такие, примыкающие площади к окраинам станицы называют выгоном, куда станичники по весне выгоняют на выпас свой скот.
- Это появление "рамы" не к добру. - Отсюда надо сматываться - подумал я. Пообедав вкусного борща с мясом, запив чайком с медком, я сказал - Братцы, бегом складывайте свои пожитки в повозку.
- Что опять идти? Давайте отдохнем до утреннего рассвета, а с рассветом и...
- Нет! Опасно здесь оставаться. "Рама" не зря облетала эту поляну! С заходом солнца, в своей полукавалерийской колонне мы двинулись в направление станицы Буденовской.
Южные сумерки быстро окутали все вокруг своей темнотой. Только дорога белизной отличается от окружающей местности. Было тихо. Топот лошадей, да скрип колес нарушают эту тишину.
Отдохнув и подкрепившись, обдаваемые ночной прохладой, лошади шли бодро.
Небо черно-синее, усеянное бесчисленным количеством звезд. Четко вырисовывалась полярная звезда. Она всегда была путеводителем, когда у меня не было ни компаса, ни карт. Сейчас она "заглядывает" нам в затылок. Ночная прохлада не только ободряла лошадей, но и нас.
- «Наша ближайшая задача - быстрее добраться до Буденовской, а там до железной дороги рукой подать». - думал я, - А дальше? «Бог подскажет!»
Вернее, будем действовать по обстановке. Мои документы - прикрывать отход штаба 38-й Армии, потеряли актуальность. Найти своих - нет никакой надежды. Один выход: слиться, примкнуть к каким-либо крупным войсковым частям, а, вернее, влиться в нее, и вступить в бой с врагом. Пока я жив, надо еще сделать что-то полезное для Родины.
Мысли мои перервал внезапный топот, раздавшийся со стороны Малой Орловки. Бегут люди?!
- Рота, - противник с тыла - к бою! - подал команду я.
Воины залегли с автоматами. Расчеты тащат противотанковые ружья.
- Стойте! Стрелять будем! - раздался голос сержанта.
- Стойте! Стойте - не стрелять свои! - послышался голос со стороны бегущих.
Я вышел вперед, навстречу, беглецам. Они были босые, в нательном белье или только в брюках. Большинство их было без оружия.
- Что случилось? - спросил их я.
- Там, в Малой Орловке, немцы высадили десант. Идет бой.
Боя нам не было слышно, но бегущих было много.
Я дал - "Отбой!". Беженцы остались в Суховке. Мы продолжили путь до Буденовской станицы.
Буденовская.
К станице Буденовской мы подошли хотя и усталые, но очень довольные. Воины шептались между собой:
- А командир был прав?
- Еще бы? Он знающий и опытный.
Остановившись у какого-то болотца под сенью высоких тополей. Болотце по берегам было поросшее ни-то камышом ни-то чаконам, а середина затянута куширем - прекрасным пристанищем для лягушек. Все устали и люди, и лошади. Ездовые возились со своими подопечными, а люди устроившись поудобнее, уже с аппетитом похрапывали. Не спали только старшина и я. Он что-то готовил в виде густого супа с картофелем и тушенкой с добавлением крупы, я - обдумывал план дальнейших действий.
Пришло время. Один по другому стали просыпаться, приводить себя в порядок воины. Солнце давно минуло зенит. Ведра с суп-кашей давно стояли готовые, закрытые попонами, а чай висел на козлах, под которым еле тлел огонек.
На противоположный бережок вышла старушка, собрала вязаночку сухих палочек и, кряхтя, пыталась ее взгромоздить на спину.
- Бабушка, здравствуйте! Давайте, я вам помогу поднести.
- Здравствуй, сынок! Спасибо тебе родной.
- А почему ваша станица называется Буденовской?
- Да разве ты, голубчик, не знаешь, что здесь сам Семен Михайлович родился. Да он только вчера на машине был здесь с братом. Они забрали свою мать – старушку.
- А где она жила?
- А вот в той хате! – указывая палочкой на впереди стоявшую низенькую хатенку с пологой, глиняной крышей, в два крохотных окошка. С торца почти касавшиеся земли.
Не знаю, на сколько сказанное было верным, но другого я не услышал. А станица, кроме бедности, никакого впечатления на меня не произвела.
Пролетарская.
Сразу, после прибытия на эту станцию, ездовые каким-то рабочим передали своих лошадей. Забрав свое оружие и котомки, мы вскочили в пустой товарный вагон поезда, уже отправлявшегося в сторону Сталинграда. Разместившись на полу вагона, под стук колес, все кроме дежурного крепко уснули. Проснулись на следующее утро на станции Котельниково. Дальше поезд не идет, – впереди бомбой разворотило рельсы.
Котельниково.
Станция пустая. Поезд остановился. Паровоз, чихая, спускал пар. На перроне кроме дежурного по станции, никого не было. Я тут же соскочил... и к нему с вопросом. Он опередил мой вопрос: - Поезд дальше не идет - полотно разрушено.
- Как только восстановим полотно. Бригада очень малочисленная и то в ней только одни старики да бабы. Молодых всех забрали...
- Братишки, все забрали и пошли до следующей станции.
- А далеко ли?
- Говорят километров двадцать - двадцать пять.
Жара с самого утра охватила все. Солнце настолько было яркое, что глаза смыкались, в горле пересыхало. Все бросились к водоколонке - пусто. Насос не работает. В какой - то емкости нашли воду. Она уже успела нагреться. Набрали фляги, умыли лица. Другие емкости, в том числе и ведра, пришлось бросить. По шпалам двинулись на Сталинград. Параллельно с железной дорогой шла хорошо укатанная грунтовка. По ней гнали скот, овец шли трактора "ХТЗ" и "СТЗ", тащили повозки с нагроможденным скарбом. Они двигались со скоростью движения стада коров и отары овец. Дойдя до ручейка, все бросались к нему. Мы тоже подошли к нему - он оказался без воды, а в нем еще недавно теплилась проточная вода. Мы рады были малейшему дуновению ветра, хотя и он обдувал лица раскаленным воздухом. А вокруг ровная, голая, выгоревшая степь.
Дошли до станции или полустанка с очень громким названием "Гремучий". На пути стоял паровоз старого образца: это был ни "СО", ни "ФД" и ни "Овечка", а Бог знает, какого типа. Главное то, что с него шипел пар. Я спросил уже совсем немолодого машиниста, который что-то подтягивал огромным ключом: - Куда путь держите?
- Да вот думаю паровоз угнать на Сталинград, чтобы немцам не достался.
- А нам с вами можно подъехать в тот самый Сталинград?
- По мерам безопасности запрещено, но война! Садитесь вокруг, да ноги спускайте, оружие кладите за спиной, да держитесь за поручни.
- Спасибо! Братцы, укладывайте ружья, сумки и вещмешки рядом.
- Рассаживайтесь в основном с правой стороны, а слева освободите мне подход к сифону - попросил нас машинист.
Все обрадовались, делали все скоро, без суеты и через пять минут мы были готовы к движению. Машинист окинул нас хозяйским глазом, дал один длинный гудок. Паровоз запыхтел и покатил нас до самого Сталинграда. На пути мы не встретили ни одного паровоза, ни вагона - все уже было подчищено. Где - то во второй половине дня начала августовского лета мы увидели справа голубую ленту Волги и, вдоль ее правого берега, длиною на многие километры, раскинулся Сталинград.
Сталинград.
Тогда мы еще не знали, какая судьба ждет этот величественный город. Мы не знали, какая судьба ждет и нас.
Паровоз подкатил прямо к перрону главного вокзала "Сталинград". Поблагодарив бригаду паровоза, мы сгрузились, привели себя в порядок. Почти каждому из нас досталось по ружью и сумка с патронами, не считая вещевых мешков. Только у меня были планшет с картой Украины, да немецкая сумка с полотенцем, бритвенным прибором и фотографиями некоторых девушек.
Главный вход в здание вокзала был наглухо закрыт, а выходили на привокзальную площадь слева здания по крутой и узкой лестнице. Вот именно на этих ступеньках, я встретил своих бывших слушателей с КУКСа. Они уже были младшими лейтенантами, а старшина группы - лейтенант. При этом, многие из них уже командовали ротами.
Они обрадовались, и все кинули пожимать мне руку: - А мы Вас часто вспоминали. Пришедший, после вас комвзвода, ничего нам путного не дал. Даже выпускали нас по вашим оценкам. Мы уже думали, что вы не менее чем комбат. И очень сожалеем, что вы до сих пор лейтенант и только командир роты... Ну пока! Мы едем по назначениям. Скоро наш поезд, - и на прощание крепко жали мне руку. Их было, человек пять. Мои бронебойщики смотрели на эту встречу с некоторой гордостью.
Выйдя на площадь, я увидел у фонтана, с "Хороводом ребят" (такой фонтан там был) стоят противотанковые ружья.
- Что это? Ба! Знакомые лица - в кругу воинов стоит комиссар батальона и, увидев меня, резко пошел мне на встречу:
- О! Николай, ты откуда? А где твои люди? - Я ему показываю своих молодцов с ружьями...
- Это хорошо! Присоединяйтесь! А где ты их нашел?
Долго мне с ним разговаривать не пришлось. Однако все мои тревожные мысли, чувство трагедии случившейся со мной, лежавшие тяжелым грузом на душе, сразу свалились, я почувствовал облегчение.
Невдалеке от фонтана остановилась полуторка. Из нее вышел старший политрук, бывший замполит моей роты.
Он начал разговаривать с комиссаром, не замечая меня. Из разговора я понял, что где - то формируется новый противотанковый батальон и, видимо, он там уже занимает должность комиссара. Личный состав уже набран и недостает только среднего комсостава. Увидев меня, он поздоровался со мной и комиссару сказал: - Вот его - указывая на меня - Я, пожалуй, заберу - у нас недостает командира первой роты. Комиссар согласился: - Если нужно, то бери!
Мои бронебойщики, почувствовав тревогу нашего расставания, окружили старшего политрука и стали его упрашивать: - Возьмите и нас - не разлучайте! Товарищ лейтенант, возьмите нас с собой - мы к вам привыкли.
- Нет, нет - не могу: батальон уже укомплектован - Тогда они, почти со слезами на глазах, стали обнимать, а некоторые целовали меня. Так мы неожиданно расстались. Наши судьбы разошлись. Они меня провожали помахиванием рук. "Новый" комиссар пригласил меня в кузов. День шел к концу. Мы заехали в поселок, расположенный у самой подошвы "Мамаевого Кургана". Остановились у дома его знатной дамы, лет тридцати. Да и он был не моложе. Она восторженно встретила его и пригласила нас к чаю с "мизерной" закуской. После я, выйдя во двор, разговорился с соседом. Он пригласил меня к себе и предложил переночевать у него. Ему хотелось с кем-то поговорить, излить свои чувства - узнать обстановку. Разговор был долгим и тревожным.
Рано утром нас разбудил неимоверный гул немецких самолетов, которые шли эшелон за эшелоном несколько часов подряд, и бомбили все подряд - бомбили город Сталинград. Много домов было разрушено. Везде возникли пожары, а немцы не унимались - они решили смести Сталинград с лица земли. "Миссера" кружились сверху, прикрывая, летевшие снизу бомбардировщики "Ю-88", которые шли потоком, сбрасывая массу бомб. Дым, столбы пыли смешались в одно огромное облако, покрывшее всю территорию города.
В какой-то перерыв наша машина вырвалась из города, и мы без остановки мчались по ухабистой дороге. Минуя Гумрак с полевым аэродромом, Карновку, Мариновку и к обеду прибыла к полевому стану МТФ, располагавшемуся невдалеке от юго-западной окраины города Калач-на-Дону. В стане не было ни доярок, ни коров.
Полевой стан молочно-товарной фермы.
Машина зашла во двор МТФ, из которого хорошо видна западная окраина города Калач. По двору вразброс стояло несколько неисправных танков "Т-34". Был там и один тяжелый танк "КВ", походная техническая мастерская и еще несколько автомашин - все это напоминало хаос - "сам себе хозяин".
Люди бродили туда-сюда, как неприкаянные. Комбата нет, он где-то выбивает все необходимое для жизни и быта личному составу. Учебы нет. Все роты имели крытые укрытия - кроме первой.
По виду, они заняли укрытия кем-то ранее приготовленные. Первая же рота ютилась в мелкой траншее, выкопанной не глубже колена. По приезду мне не кому было доложить, и никто меня не представил личному составу роты. Начался обед. Старшина объявил, и рота толпой пошла к кухне. Нашел я писаря роты и попросил его принести мне обед, сказав ему, что буду видимо, командиром в вашей роте, но не знаю на какой должности. Пообедав, я зашел в дом МТФ - пустой: ни стульев, ни скамеек, ни столов - ничего нет. Двери и окна раскрыты. Ветер гуляет по комнатам, протягивая прохладу. - Да здесь прохладней, чем на дворе. - Личный состав роты сгруппировался около этой, рядом проходившей траншеи, еще не дорытой. Сидят в ней, а головы сверху. Некоторые, расстелив плащ-палатки, отлеживают бока.
Осмотрев помещение, я увидел стенгазету МТФ, где указывались их успехи по надою молока, отмечались передовики и были карикатуры на нерадивых. Они-то меня и заинтересовали, так как я многие годы в школе участвовал в оформлении стенгазет и рисовал карикатуры.
В это время, как-то незаметно подошел ко мне сзади бывший командир роты, младший лейтенант Пономаренко, снятый с роты за трусость и невыполнение приказа, почти на ухо сказал:
- Да, здесь написано очень много интересного, - не поворачиваясь, ответил я.
В это время послышался гул немецкого самолета и завывание бомб. Как стоял, так на месте я лег на пол.
- Что струсил? Тоже мне герой! - Тут же прогремели взрывы бомб. Закачались стены здания, посыпались стекла, рядом упал Пономаренко. Я вскочил и быстро направился в траншею к роще. Она была полностью забита солдатами. Я шлепнулся прямо на головы воинов. Пыль, дым с запахом тротила затрудняли дыхание. Все как-то внезапно началось, но плачевно кончилось. Машина, только что прибывшая с боеприпасами, загорелась. Одна из бомб упала между машиной и входом, в убежище второй роты и вход в него засыпало землей полностью.
Машину сразу охватило пламя, боеприпасы рвались и осколки разлетались по всему двору, на сотни метров.
Попросили тягач, чтобы оттянуть машину от входа в убежище, но никто с концом троса подойти к машине не смог.
Я зашел в помещение, чтобы забрать свои вещи: - Что я увидел? Ужас! Пономаренко лежит в луже крови. Ему огромным осколком пробило грудную клетку и позвоночник. Можно сказать, перерезало пополам. Я снял пилотку и сказал:
- Дружище, война! Ею пренебрегать нельзя. Лежащее положение безопасней стоячего. Пренебрег этим правилом - поплатился жизнью. Такое геройство на войне не к чему! И тут меня огорчило, и до глубины души задело - он уже лежал без сапог, в одних портянках. - Вот есть же среди нас такие хамы. Мол - мертвому хромовые сапоги, уже ни к чему. Нет слов для такой сволочи.
Тем временем машина догорела, боеприпасы перестали взрываться. Ее оттащили. Вход в убежище откопали и вытащили оттуда еще пять трупов - весь командный состав второй роты в одночасье погиб. - Они задохнулись от собственного углекислого газа. Что было удивительным? Это то, что никто из них не пытался открыть отдушку для поступления воздуха.
Самолет улетел, а мы отрыли братскую могилу недалеко от двора МТФ и под трехкратный залп похоронили шесть наших командиров. Пономаренко так и положили в могилу с обвернутыми ногами в портянках.
На следующий день я принял первую роту ПТР. Получил оружие, боеприпасы и задачу - занять оборону на берегу Дона: справа исключительно Калач; слева наплавной мост через Дон.
Где-то за крутогором напротив Калача и севернее его шел жестокий бой. Земля содрогалась у нас под ногами от разрывов бомб и снарядов. Некоторые воины, видимо, не зная о существовании наплавного моста, бросались в воду, и вплавь переправлялись на наш берег, принося с собой неутешительные вести: - Наша первая танковая Армия, которую принял под свое руководство штаб 38 Армии вместе с командующим генералом Москаленко, несколько дней переправлявшаяся по наплавному мосту, окружила немцев и прижала их к Дону и сама попала в окружение. Теперь ведет неравный бой на два фронта. Конец печальный: ни один танк не вернулся с поля боя.
Один генерал подъехал на "Виллисе" к нашим окопам - остановился. Я бегом направился к нему с докладом. Он махнул рукой: - Не надо. Я вот тут немного ополоснусь, а то мое тело уже два месяца не видело воды.
Потом он обратился к своему шоферу, который купался вместе с ним:
- Вася, помой мне спину. Вот хорошо. И тут - он изволил себе отпустить шутку, имея изрядный живот: - Вася, а Вась, ты видишь "его".
- А я уже давно не видел "его" - передай "ему" привет! - Вася смутился, но ничего не сказал.
Они уехали. Ко мне прибежал связной и передал: Срочно с ротой прибыть в расположение батальона. Там нам зачитали приказ о расформировании батальона.
Утром, накормив завтраком батальон, и выдав суточный сухой паек личному составу, мы передали его в запасной полк расположенный в лагере Продбой. Командный состав на машине отправили в управление кадров Сталинградского военного округа, который тогда находился на площади "Павших героев революции".
Обратно нас везли по той же дороге, по которой я ехал несколько дней назад в батальон. Опять в кабинете старшего машины сидел комиссар. Дорога окончательно была разбита. Самолетов на аэродроме убавилось. Стояли, видимо, только макеты.
Итак, жизнь у этого противотанкового батальона была короткая. Он "умер" не успев "родиться".
Опять Сталинград.
12 августа 1942 г.
Наша машина выкатила прямо на площадь "Павших героев революции". Остановилась.
- До свидания! Вам всем сюда. - комиссар указал рукой на красивое здание: - А мне в другое место...
Старший, со списком, зашел в кабинет, а остальные разместились в комнате ожидания. Мы ожидали своей участи. Все сидели молча - в душе и в голове было пусто. Там за дверью будет решаться твоя судьба: - "Какова она? Бог его знает?" - подумал я.
Обстановка на фронте сложилась тяжелая и непонятная, знаем одни призывы: - "Ни шагу назад!". За Волгой земли для нас нет! При назначении мы ничего хорошего не ждали: - Что Бог даст! Везде пекло.
Дошла очередь и до меня. Зашел в кабинет и не поверил своим глазам: - Да, за столом сидит старший лейтенант Братущенко – у меня вырвался радостный крик: - Здорово, дружище!
- Коля, живой?! Вот – это радость! - он поднялся из-за стола. Мы выпускники Житомирского пехотного училища крепко обнялись, расцеловались. - Ну, садись. Ты знаешь? Я тебя первого встречаю из нашего выпуска. А я уже и в капитанах побывал - разжаловали до «старшого». Теперь сижу в резерве. Вот кадровики попросили меня поработать. Поток большой - не успевают...
Минут пятнадцать говорили. Воспоминаний хоть отбавляй и, наконец, он меня спросил:
- Коля, а ты в какой должности?
- Командир роты ПТР.
- Какой, документ у тебя есть?
- Да ни какого, кроме денежной расчетной книжки.
- Давай сюда свою «расчетку»! - он посмотрел в книжку, быстро пробежался по списку разнарядки, и сказал: - Пойдешь, Коля, командиром роты в Отдельный батальон противотанковых ружей 57-й Армии. Штаб размещен в поселке Сакко и Ванцетти. Доедешь на пригородном поезде до станции Сарента - это город Красноармейск, а там он размещается где-то рядом. И мы так же дружески простились на долгие годы войны.
Сакко и Ванцетти
12 августа 1942 года.
От станции Сарента я перешел через железнодорожное полотно, поднялся на склон холмистой местности, на которой расположился рабочий поселок "Сакко и Ванцетти". В штабе 57 Армии спросил у дежурного по пропускному пункту:
- Где находится расположение Отдельного батальона противотанковых ружей?
- Да, такой есть! Он расположен в соседнем селе. Отсюда недалеко, с полкилометра от Сакко и Ванцетти. Нашел. Представился. Принял опять первую роту. В батальоне проводились плановые занятия, я оказался самым подготовленным бронебойщиком. Основное внимание обращалось на изучение приемов и способов борьбы с танками. Мало внимания уделялось инженерному оборудованию огневых позиций, грамотному использованию местности и умелому взаимодействию расчетов в бою. Остальные этого просто не знали, а в учебных пособиях они еще не были отражены. Им, при обучении на местности, я старался уделить особое внимание. Обстановка на подступах Сталинграда усложнялась с каждым часом. И вот нас срочно выдвинули навстречу с наступавшим противником. Что удивительно! Это опять так же как под Большими Бабками. На прикрытии подступов к городу Купянску, была повторена грубейшая ошибка - противотанковые подразделения были выдвинуты на встречу противнику, без прикрытия их стрелковыми подразделениями. - Это повторялось и под Дубовом Овраге и под Ивановской. Исход был таким же плачевным как под Купянском.