Из книги "На Волховском фронте"
Воспоминания ветеранов
Лениздат, 1978
И. А. КУДИНОВ
в 1942 году капитан, инструктор политотдела 382-й стрелковой дивизии
Комиссар Шелепин
Василия Ивановича Шелепина я узнал еще в ту пору, когда он служил комиссаром в Омском пехотном училище, а я был корреспондентом молодежной газеты. Как-то вызвал меня редактор и говорит: «Сходите в военное училище, возьмите материал о молодых курсантах». В училище и состоялась наша первая встреча.
А вскоре началась война. Меня направили на военно-политические курсы. После окончания я и еще два омича — старший политрук Козявкин и политрук Тищенко— получили назначение в 382-ю стрелковую дивизию. Прибыв в город Канск, прямо с вокзала направились в штаб. Дежурный, указав на дверь, сказал:
— Комиссар у себя.
Из-за стола поднялся старший батальонный комиссар Шелепин. Он меня узнал. Спросил об Омске, курсах. Потом заговорили о предстоящей работе в политотделе.
— Начальником у вас батальонный комиссар Емельянов. Это замечательный политработник.
Спустя немного времени коммунисты выбрали меня заместителем секретаря партбюро штаба, а еще чуть позднее — секретарем.
Вскоре нашу дивизию направили на фронт.
В те дни смертельная опасность нависла над городом Ленина. Фашистские войска прорвались к Тихвину, 8 ноября захватили его и вплотную подошли к городу Волхову. Немного километров отделяло немецко-фашистские войска от южного берега Ладожского озера. Но тут началось контрнаступление Красной Армии. Утром 10 декабря мы были в уже освобожденном Тихвине. Пахло пороховой гарью, дымом. Во многих местах догорали деревянные постройки.
И снова марш, в сторону Чудова, по горячим следам боев. Всюду в снегу трупы гитлеровцев, подбитые танки, орудия, автомашины, груды мин и снарядов.
На исходе декабря полк майора Худолея под покровом ночи занял исходное положение на подступах к Чудову и вступил в бой.
Большое пристанционное село Спасская Полисть фашисты упорно удерживали. Нашей дивизии была поставлена задача: во что бы то ни стало оседлать железную дорогу Чудово — Новгород с последующим захватом села.
Ночью два полка, сосредоточившись в сосновом лесу, скрытно приблизились к вражеским позициям.
Светало. Комдив Г. П. Сокуров на командном пункте посматривал на часы. Вот он взял телефонную трубку, приглушая голос ладонью, сказал:
— Боги войны? Начинайте! — И не успел подойти к стереотрубе, как громыхнули десятки орудий. Снег, перемешанный с комьями земли, поднялся над вражеским передним краем.
Южнее железной дороги, в двухстах метрах от передовых позиций, ждали сигнала к атаке подразделения пойка майора Дормидонтова. Когда артогонь был перенесен в глубь обороны противника, бойцы устремились вперед. Было трудно. В сугробах снега люди падали, поднимались и снова бежали вперед. Наконец-то бруствер вражеской траншеи, протянувшейся между шоссейной и железной дорогами. Пошли в ход гранаты, затем началась рукопашная схватка.
Бой продолжался уже более двух часов. Полк майора Красуляка закрепился на восточной окраине села, а полк майора Дормидонтова, перерезав железнодорожную линию у поселка Мостки, вышел в тыл противника и развернул наступление на Спасскую Полисть с западной стороны. Довольно большая группировка врага в Спасской Полисти оказалась отрезанной. Гарнизон Спасской Полисти гитлеровцы могли пополнять, снабжать боеприпасами и продовольствием только по воздуху.
Однако и положение полка майора Дормидонтова, заблокированного вражескими танками, с каждым днем ухудшалось. Кончились боеприпасы, продукты. В редкие часы затишья, чаще в пургу, ночью, по глубокому снегу воины полка пробирались к своим, набивали вещевые мешки продуктами, боеприпасами и с большими трудностями возвращались обратно.
Помню, как поздно ночью комиссар Шелепин вызвал меня к себе. По протоптанной снежной тропе я нашел его блиндаж. Здесь было сумрачно, сквозь обледенелое оконце с трудом пробивался лунный свет. На столе тускло горел жировик.
Василий Иванович сидел за столом в полушубке, почерневшем от копоти, в ушанке.
— А-а, политрук, — сказал он, увидев меня. — Садись. Есть, наверно, хочешь?
Я признался, что не против. Живот подвело от голодав
— Подвело, говоришь? А у меня, думаешь, не подвело? А у комдива? Положение с продуктами у нас аховое. — Шелепин вздохнул и неожиданно добавил: — Назначаем тебя ответственным за распределение продуктов.
— Каких? — удивился я. — Второй день ведь их у нас нет.
— Будут, политрук! — вмешался Сокуров.—Вот радиограмма из штаба армии. Ожидаются самолеты с продовольствием. Встречать их пойдешь вместе с группой лыжников в двенадцать ноль-ноль. Приземлятся на Большой поляне. Вот в этом месте, — он ткнул карандашом в кружок на карте. — Разожжете пять костров в форме пятиконечной звезды и примете два самолета. Потом доставите груз сюда.
Когда я уходил, комиссар предупредил меня:
— Учтите, идете в тыл врага. Будьте осторожны. Но что бы ни произошло, груз должен быть доставлен полностью. Без единого грамма потерь!
Лыжники тихо построились в ночном лесу. Порывистый ветер швырял в лицо колючий снег. Бесшумно отряд тронулся в путь. Поход был сложный и трудный. Только в три часа ночи мы с грузом вернулись к своим. Больше тонны продуктов, да полтонны боеприпасов принесли на своих плечах. В блиндаже комдива мигал едва заметный оранжевый огонек. Встретить нас вышел сам Шелепин в накинутом на плечи полушубке
— Благодарю за успешное выполнение боевого задания,— сказал он. — Отдыхайте до утра.
Ожесточенные бои продолжались весь январь. Ряды защитников нашего «пятачка» с каждым днем редели. Росло число раненых, обмороженных, истощенных. Уже дважды переправляли их небольшими группами на ту сторону, в санбат. Но как эвакуировать остальных через железнодорожную линию, находящуюся под вражеским огнем? Об этом повел речь Василий Иванович, собрав к себе в блиндаж медиков и политработников. Здесь был и комдив Г. П. Сокуров. Что-то отметив в блокноте, он спросил Шелепина:
— Значит, будем эвакуировать?
— И как можно скорее, — откликнулся Василий Иванович.
— А все-таки как переправить отсюда раненых?
— Кто сможет, сам потихоньку пойдет, а тяжелораненых придется вывозить. Только на чем? Санного транспорта у нас нет... — вздохнул комиссар. — Что бы такое придумать?
— У меня есть идея, — сказал начальник политотдела Емельянов, только что вернувшийся с передовой. — Нельзя ли использовать для вывоза раненых волокуши?
— Попробуем, — подхватил Шелепин. — Сколько времени надо для изготовления волокуш?
— Немного, — ответил я. — Если одному — три дня (мне приходилось видеть, как в деревнях убирают сено на волокушах).
— А если в помощь выделим взвод легкораненых?
— За два часа можно сделать сотню волокуш.
— Тогда за дело!
К вечеру волокуши были готовы. Эвакуация прошла благополучно. Утром все раненые были уже в медсанбате.
Однажды в затишье между боями Василий Иванович вернулся с передовой усталый и голодный. За столом над картой сидел задумчивый комдив.
— Ну как там? — спросил он у комиссара.
— Захлебнулась атака, Георгий Петрович. Удалось пробиться до центра Спасской Полисти, больше сил не хватило. В церкви засели пулеметчики. Из специальных бойниц бьют пулеметы.
— Из церкви мы их выкурим, — сказал комдив. — Артиллеристы ударят прямой наводкой.
Василий Иванович подбросил дровишек в печь. Тем временем Георгий Петрович Сокуров поставил на стол банку консервов, фляжку, сказал:
— Садись, комиссар! Забыл, что у тебя сегодня день рождения?
— Да, верно! — встрепенулся Шелепин.—Тридцать два стукнуло. А давно ли по Невскому проспекту в школу бегал?
— Выходит, мы твой родной город защищаем?
— Да, родился в Петрограде. В детстве мечтал о путешествиях, о географических открытиях. Поступил в вуз... А партия приказала по иному пути идти — по военному...
Раздался телефонный звонок, и комдив поднял трубку.
— Слушаю! Что там у вас? Организуйте контратаку!..
Василия Ивановича насторожил этот разговор.
— Что случилось? — спросил он, когда Сокуров положил трубку.
— На артдивизион рота автоматчиков напала.
Комиссар, натянув поверх полушубка маскхалат, вышел из блиндажа. А полковник Сокуров подошел к оконцу, подул на замерзшее стекло, посмотрел вслед. Вспомнил...
Было это совсем недавно. Василий Иванович возвращался на КП. Ветер валил с ног. Метель застилала глаза. И вдруг начался ураганный минометный обстрел, мины рвались справа, слева, сзади. Под прикрытием огня гитлеровцы пошли в атаку. Потеснили один из батальонов. Комиссар бросился назад, повел бойцов в контратаку. Фашисты не приняли штыкового боя, отступили.
Когда Василий Иванович вернулся, командир дивизии, взглянув на его разорванный в нескольких местах полушубок, спросил:
— Где это тебя так общипали?
— Там, в кустах... Сам не заметил...
Это и вспомнил комдив, провожая глазами уходящего комиссара.
17 февраля 1942 года нашу дивизию вывели во второй эшелон. Но отдохнуть не пришлось. Поступил приказ о переброске дивизии к Мясному Бору. Под покровом ночи подразделения сосредоточивались в лесу на берегу Волхова. Бойцы устраивали шалаши, отогревали мерзлые буханки хлеба, приходили в себя после трудного марша.
В одном из шалашей были работники политотдела. Вскипятили чай, на плащ-палатке разложили продукты в складчину. Только уселись, послышался хруст шагов по снегу.
— Здесь политотдельцы? — прозвучал басистый голос сержанта из административно-хозяйственной части. — Получайте подарки фронтовые.
Забыв про чай и ужин, мы принялись рассматривать дорогие гостинцы от тружеников тыла. Кому достались шерстяные носки, варежки, кому кисет с самосадом, сухари, а кому кусок сала, носовой платок... В моей посылке, кроме всего прочего, лежал бережно завернутый в клеенку пионерский галстук. К нему суровой ниткой была прихвачена бумажка. При тусклом свете костра стали читать это письмо. Из него узнали, что галстук когда-то принадлежал пионеру, который затем стал воином и погиб под Спасской Полистью. Сестра его, пионерка, писала:
«Дорогой красноармеец! Я посылаю галстук братика моего. Он был хорошим пионером. И вот братика нет. Нашу избу покинул покой. Мама все плачет. А бабушка, наверно, умрет от горя...»
В эту минуту к нам в шалаш заглянул комиссар.
— Что это вы читаете?
— Да вот...—ответил я, подавая письмо и галстук.
Комиссар подбросил хвороста в костер, примостился ближе к свету и взял в руки письмо. Дочитав до конца, поднялся и взволнованно сказал:
— Надо, чтобы об этом и других письмах узнали все бойцы и командиры. Народ дает нам наказ: очистить родную землю от захватчиков. И мы должны это сделать.
Весной Василия Ивановича перевели в штаб 2-й ударной армии. Не хотелось ему расставаться с дивизией, с боевыми товарищами. Закинув за спину вещевую сумку, комиссар, волнуясь, сказал:
— Что ж, товарищи, присядем по русскому обычаю.
Тишина была кругом. Только в небесной выси заливался жаворонок...
Переписка у Марии Степановны Шелепиной с мужем внезапно прервалась. Не одну ночь провела в слезах Мария Степановна и все же не теряла надежды получить весточку от любимого человека.
«Дорогой Васенька, — писала она 3 июля 1942 года. — Твое молчание сильно тревожит нас. Пиши. Ждем от тебя известий, что жив и здоров. С нетерпением ждем!..»
21 июня 1942 года под Мясным Бором шли ожесточенные бои. Старший батальонный комиссар Шелепин находился в штурмовой группе, которой удалось пробиться к Мясному Бору. По узкому коридору хлынули воины 2-й ударной армии. Тысячи вышли тогда из окружения.
Василий Иванович находился на острие тарана. Когда под вражеским огнем первые ряды бойцов залегли, он с пистолетом в руке под свист пуль, осколков устремился на вражеский блиндаж. С криком «Ура!» за ним бросились все оставшиеся в живых. Они слышали призывный голос комиссара: «Вперед, за Родину!»
А он вдруг пошатнулся, стал медленно опускаться на землю.
И все-таки живым мне видится наш комиссар и по сей день. Наш отец, друг и наставник, учивший нас мужеству и верности.
