(из книги "Память", Лениздат, 1987 г.)
В ЭТОТ ДЕНЬ МЫ СТАЛИ СТАРШЕ
Ежегодно этот день - 22 июня - я и мои сверстники отмечаем без торжеств и тостов, больше про себя, а молодое поколение - как исторический факт. Но никогда, никогда нельзя забыть, что он в 1941 году в один миг перевернул и счастье, и радость, и мирные планы советских людей.
Наш 92-й истребительный авиационный полк вечером в субботу был поднят по тревоге и весь личный состав прибыл на аэродром, находившийся на окраине города Броды.
Я вошел в кабинет командира полка. Доложил о прибытии за комэска. Командир полка майор Ячменев, подняв глаза, кивнул. Все вокруг молчали. Потом он как-то необычно грузно встал:
- Товарищи! Сегодня по указанию командира дивизии мы должны были организовать полеты на проверку техники пилотирования в ночных условиях. Но обстановка изменилась, и я принял решение оставить весь личный состав в лагерном положении. Завтра - распорядок дня по-воскресному. Вопросы? Нет. Дать указание личному составу и - дышать в палатках кислородом.
Суббота вроде была омрачена непредвиденной тревогой, но где бы ни находились летчики, везде слышались шутки, веселые, жизнерадостные разговоры
Стемнело. Из какой-то палатки донеслась песня:
Любимый город может спать спокойно,
И видеть сны, и зеленеть среди весны...
«Отбой... Отбой... Отбой...» - прокатилось эхом по аэродрому.
Я еще долго не мог заснуть: что-то смутно тревожило меня, а что - не разобраться, возбужденный мозг перебирал то одни то другие события, и, не связав их воедино, я забылся.
Тишина. Из-за розовой полосы горизонта взошло солнце, яркое, большое, веселое, и вдруг тишина взорвалась, надрывно завыла сирена. Аэродром пришел в необычное движение, как встревоженный недоброй рукой пчелиный улей. Звучали возбужденные голоса дневальных: «Тревога!.. Тревога!... Тревога!..» Я, как будто и не спал, вскочил и, надев сапоги, выбежал из палатки. Везде, куда хватало глаз, техники, летчики, младшие специалисты спешили на стоянки своих самолетов.
Лейтенант Петров, командир второго звена, обогнав меня, первым подбежал к своей «чайке» и поспешно стал застегивать ремни парашюта.
Куда ты? — остановил я его. — Не горячись. Вот узнаем задание, тогда и будем готовиться к вылету.
В это время с ходу, вырулив на взлетную полосу, взлетело дежурное звено.
Дела... — протянул лейтенант и, провожая удивленным взглядом взлетевшие истребители, стал снимать парашют.
Летчики эскадрильи, проверив готовность машин, стали поочередно докладывать мне. Я не мог что-либо объяснить, а Петрову уже не терпелось, чтобы не высказать свое мнение по поводу тревоги. Но высказаться ему не дал гул самолетов, напоминающий звук набегающей морской волны.
- Что это за самолеты?
- Где?
- Да вот смотри — над городом — двухмоторные...
Разговор и смех прекратились.
- Товарищ старший лейтенант, — обратился ко мне плечистый и светловолосый молодой летчик Федя Лященко, — эти самолеты на наши бомбардировщики СБ не похожи.
- Эге, да ты, брат, еще не проснулся, — иронически заметил Петров и продолжил: — Это — учения.
- Может быть... провокация?
- Нет, братцы, это...
В этот момент в районе четвертой эскадрильи раздались оглушительные взрывы. Осколки зашелестели высоко над головами.
В воздухе дежурное звено под командованием старшего лейтенанта Кузьменко стремительно приближалось к самолетам с черными на желтой полосе светло-серых крыльев, а на руле поворота — мальтийскими крестами. Истребители подходили все ближе. Они покачивали с крыла на крыло. Так требовала инструкция.
Звуки пулеметных очередей разрезали воздух. Самолет Кузьменко не успел сманеврировать, неуверенно качнулся и камнем рухнул на окраине аэродрома. Техник самолета с криком: «Убили, убили, гады!» — побежал к месту гибели своего командира экипажа.
- Друзья мои!— раздался из радиоусилителей голос командира полка. — Сегодня гитлеровская Германия, вероломно нарушив пакт о ненападении, без объявления войны напала на нашу Родину. Фашистские самолеты, как пираты, бомбят, наши передовые азродромы, мирные города и села пограничных районов...
События нарастали подобно сорвавшейся с горы лавине. Аэродром бурлил, шумел, гудел от непрерывной работы двигателей самолетов и стрельбы из пулеметов. И сквозь этот шум, сквозь запах пороховой гари прорывались голоса, громкий, возбужденные: «Война! Война! Война!»
Истребители быстро взлетали, скрываясь в западной части небосклона. Возвращались небольшими группами, а то и в одиночку, садились без соблюдения правил обычных учебных полетов, спешно заправлялись горючим, боеприпасами.
Летчики, техники, младшие специалисты, в которых было трудно узнать вчерашних веселых парней, с сосредоточенными, озабоченными лицами готовили самолеты к боевым вылетам.
Появились раненые и убитые от налетов на аэродром фашистской авиации. С большим чувством горя переживали мы утрату своих товарищей. Тяжелым камнем свалилось известие о ранении командира полка.
Солнце пересекло экватор первого дня войны и покатилось к горизонту. После седьмого боевого вылета у меня появилось, время сделать небольшой разбор и подвести итоги.
Фашистские летчики почувствовали преимущество в первых боях с нашими истребителями И-153 «чайка» в вертикальном маневре и только так стали вести свои атаки. Да и боевой порядок звена из трех самолетов затруднял нам активно вести воздушный бой.
Надо было перестраивать свой боевой порядок и тактику ведения боя с истребителями противника. Я наставлял летчиков быстро оценивать обстановку и принимать правильное решение на атаку в лоб — фашисты не выдерживали такого маневра и выходили из боя. Летчики внимательно слушали, а я всматривался в их сосредоточенные, серьезные лица. «Как изменились за это короткое время, — невольно подумал я. — Мимо них уже прошла трагедия и сделала их старше».
К эскадрилье подкатил легковой автомобиль командира полка. Юркий водитель — сержант Козин — проворно выскочил из автомашины и, отыскав меня взглядом, помахал рукой. Я сел на переднее сиденье, и «эмка», фыркнув двигателем, с места набрала скорость.
Вышел из машины и остолбенел — КП не узнать. Все стекла выбиты воздушной волной, унесло угловую часть веранды. Прошел через уцелевшую дверь в кабинет командира. Начальник штаба полка майор Кондратьев внимательно рассматривал карту, висевшую на стене. Я доложил о прибытии, но он не обернулся, а только подозвал к себе.
Н-да... дела... — сквозь зубы глухо произнес он, пытаясь улыбнуться, но улыбка не получилась.— Немецкие танки подходят к Берестечко, нужно перебазироваться. Вам срочное задание — доставить пакет в штаб дивизии и получить распоряжение. Ясно?,.
Я решил лететь в паре — взять лейтенанта Лященко.
Местность по маршруту полета была хорошо знакома. На малой высоте взяли курс на Тирасполь. На аэродроме нас ждала дивизионная машина, которая меня доставила в штаб. Меня принял командир дивизии генерал-майор Шевченко. Он быстро взял пакет и, пробежав глазами содержимое, отдал распоряжение дежурному офицеру передать приказ о перебазировании полка с аэродрома Броды. Раздался телефонный звонок, генерал выпрямился и отчеканил:
- Есть, сейчас прибуду к вам, товарищ генерал-полковник.
Он заторопился и уже на ходу спросил о состоянии здоровья майора Ячменева.
Возвращались из Тирасполя также на малой высоте. Впереди заблестела причудливой змейкой железная дорога. Скоро аэродром. На горизонте показались очертания города Броды. Когда подлетели ближе, сердце сжалось и забилось чаще. Вчера мы весело тут гуляли по уютным зеленым улочкам, а сейчас из руин привокзальных строений поднималась черно- серая гарь.
Набираю высоту для захода на посадку. На фоне кучевых облаков блеснули силуэты трех самолетов. Всматриваюсь до боли в глазах — «юнкерсы». Командую Лященко: «В атаку!»— и даю полные обороты двигателю.
Вот от «юнкерсов» потянулись к моей «чайке» трассы разноцветных вражеских пуль. «Ближе, Дима, — командую сам себе, — еще...» И заработали мои четыре пулемета. Сноп пуль захлестнулся в чреве фашиста. «Не горит»... Надо перенести огонь на двигатель. Отчетливо вижу черные кресты на крыльях. Доворачиваю свою огненную струю ближе к правому двигателю фашиста. «Юнкере» конвульсивно вздрогнул, с правой плоскости сорвался сноп огня и дыма. Фашистский бомбардировщик, как бы нехотя, отстает от своей бандитской стаи и, окутываясь пламенем, тянет к земле. Разворачиваюсь в сторону аэродрома. Ведомый подстраивается так близко, что его улыбающееся лицо. Показываю ему: «Садись первым, а я за тобой».
Едва самолет коснулся земли, как вражеская очередь прошлась над головою, оставив несколько пробоин в моей «чайке». Из под приборной доски пеленой пополз в глаза дым, и, не дотянув несколько метров до своей стоянки, я выскочил из машины
- Сюда! — кричал мне знакомый голос Шостока.
Я с разбега прыгнул в щель. А из нее выскочил младший специалист Брызгало и побежал к моему самолету, срывая с противопожарного щита огнетушитель.
- Куда? Назад!— крикнул .ему техник. — Ложись!..
Но было поздно. С треском взорвался оставшийся боеприпас, и сержант с вытянутым вперед огнетушителем упал ничком. Когда мы подошли к нему, он был мертв. Мы молчали. Самолет догорал.
Заканчивался первый , день войны — необыкновенно долгий день. Солнце опустилось за горизонт. Через 1417 кровопролитных дней и ночей оно взошло победоносно, возвестив всему миру, что силы тьмы никогда не победят силу света.
Д. МЕДВЕДЕВ,
председатель Ленинградской секции
Советского комитета ветеранов войны,
Герой Советского Союза,
генерал-лейтенант в отставке
