Перейти к содержимому


Фотография

ОБОРОНА ЛИЕПАИ

67 СД КБФ 43 ОАД 12 погранотряд

  • Авторизуйтесь для ответа в теме
Сообщений в теме: 30

#1 marel1968

marel1968

    Полковник

  • Admin
  • PipPipPipPipPipPipPipPipPipPip
  • 8 689 сообщений
  • Пол:Женщина
  • Город:Санкт-Петербург

Отправлено 21 Июнь 2014 - 00:24

(ОТРЫВКИ ИЗ СБОРНИКА "В ИЮНЕ СОРОК ПЕРВОГО...")

воспоминания бойцов 67 СД вынесены в тему по 67 стрелковой дивизии 

http://www.polk.ru/f...p?showtopic=595

про 148 ИАП здесь http://www.polk.ru/f...?showtopic=6024

(Страницы героической обороны Лиепаи)

РИГА «АВОТС» 

 

«Об одном прошу тех, кто пере­живет это время: не забудьте! Не забудьте ни добрых, ни злых. Терпеливо собирайте свидетель­ства о тех, кто пал за себя и за вас».

Юлиус Фучик

ПРЕДИСЛОВИЕ

............

Лиепая — город, овеянный славой революционных битв проле­тариата, ныне один из крупнейших промышленных и культурных центров Советской Латвии. Многочисленные мемориальные доски на фасадах зданий, названия улиц хранят память о выдающихся революционерах 1905—1907 годов, о славных коммунистах-под­польщиках, действовавших в годы хозяйничания националисти­ческой буржуазии Латвии, о героях, оборонявших Лиепаю в июне сорок первого года.

На берегу Торгового канала есть памятник, олицетворяющий мужество и героизм лиепайчан в июньские дни сорок первого года. На гранитном пьедестале — рабочий с занесенной в броске рукой, военный моряк, изготовившийся к атаке, и девушка-сани­тарка.

... 22 июня 1941 года. На подступах к Лиепае в первые же часы жертвами войны стали не только пограничники, бойцы и командиры 67-й стрелковой дивизии, моряки военно-морской базы, грудью преградившие дорогу немецко-фашистским оккупан­там, но и женщины, старики, дети.

Предлагаемый читателю сборник «В июне сорок первого...» не претендует на всеобъемлющий охват событий или на подробный разбор боевых действий на дальних и ближних рубежах Лиепаи. Основная цель книги — рассказать прежде всего о героических защитниках города, сквозь призму их судеб показать горькую историческую правду тех дней.

Многие документы, касающиеся начального периода Великой Отечественной войны, не дошли до архивов; далеко не всем из участников обороны Лиепаи довелось встретить радостный и дол­гожданный День Победы; наконец, многое из того, что происхо­дило в те далекие июньские дни сорок первого года, превратилось в легенды о героизме советских людей. Вот почему так сложно оказалось восстанавливать события сорок первого года. И на мой взгляд, сборник представляет особый интерес тем, что в нем содержатся воспоминания воинов-ветеранов, статьи исследователей, очерки журналистов, много лет занимающихся неустан­ным поиском и сбором материалов о начальном периоде войны.

Обстановка тех дней была критической, положение сражав­шихся с превосходящими силами противника отчаянное. Война застала Краснознаменный Балтийских флот в начальной стадии развертывания сил на новых базах Советской Прибалтики. Неза­долго до 22 июня 1941 года из Лиепаи в Ригу были перебази­рованы легкие силы и большая часть подводных лодок, а затем и тральщиков. Это было вызвано непосредственной близостью военно-морской базы к границе и трудностями рассредоточения кораблей на сравнительно небольшой акватории гавани. К 22 июня 1941 года на военно-морской базе Лиепаи и у причалов судоремонтного завода «Тосмаре» стояли пять торпедных катеров, пятнадцать подводных лодок (из них девять в строю, а шесть в ремонте). Самым большим кораблем в Лиепае был эсминец «Ленин», но он тоже находился в ремонте.

Огневая защита Лиепайской военно-морской базы была пред­ставлена двумя 130-мм береговыми батареями: 23-й и 27-й.

Небо Лиепаи защищали два дивизиона морской зенитной ар­тиллерии. Зенитчики до конца исполнили свой долг в дни обо­роны города.

Среди боевых частей военно-морской базы необходимо отме­тить и 43-ю отдельную авиаэскадрилью, имевшую тринадцать самолетов МБР-2.

Командиру военно-морской базы капитану 1-го ранга М. С. Клевенскому было подчинено военно-морское училище противовоз­душной обороны, созданное незадолго до войны на базе курсов подготовки командного состава запаса военно-морского флота. В первый же день войны из числа курсантов был создан батальон, во главе которого встали преподаватели училища.

На важном участке обороны — на Гробиньской дороге — сра­жались курсанты этого батальона. Здесь же встретил противника отряд подводников-стажеров — выпускников Высшего военно-морского училища имени М. В. Фрунзе. Позже к ним присоедини­лись моряки эсминца «Ленин».

Оборону Лиепаи с суши осуществляла прежде всего 67-я стрелковая дивизия, которая оперативно подчинялась сначала 27-й, а впоследствии 8-й армии особого Прибалтийского военного округа. Численное превосходство было на стороне наступавшего противника. Тем не менее красноармейцы, командиры, артилле­рийские подразделения дивизии оказали героическое сопротивле­ние врагу, не позволив ему с ходу ворваться в город. На передовых позициях постоянно находился генерал Н. А. Дедаев, руководив­ший боевыми действиями подчиненных ему полков. В боях за Лиепаю смертью храбрых пали комдив генерал Н. А. Дедаев, начальник штаба дивизии полковник В. М. Бобович, коман­диры полков подполковник И. К. Есин и майор А. П. Кожев­ников.

Своими воспоминаниями делится с читателями командир 12-го пограничного отряда майор В. И. Якушев. О мужестве летчиков рассказывает полковник в отставке С. К. Ермилов. В сборнике немало интересных материалов о воинах и командирах 67-й стрелковой дивизии. О подвигах медиков и их самоотвержен­ности вспоминает начальник госпиталя И. И. Чинченко.

Особо следует сказать еще об одном обстоятельстве. Вместе с армией и флотом активное участие в обороне города приняли рабочие отряды, созданные почти на всех крупнейших заводах, в морском порту, на судоремонтном заводе «Тосмаре». Известно, что пролетариат Лиепаи является одним из передовых, созна­тельных и организованных отрядов рабочего класса Латвии, обладавших большим опытом классовых боев с буржуазией. В авангарде рабочих портового города шли коммунисты — опытные, закаленные в политической борьбе люди. Это — секретари город­ского комитета партии Микелис Бука, Янис Заре, выходцы из рабочего класса.

Сформированные рабочие отряды предназначались для охраны фабрик и заводов, общественного порядка на улицах города. Однако когда враг подошел вплотную к Лиепае, некоторые из этих рабочих отрядов бок о бок с армией и флотом сражались на передовых позициях. Даже когда 27 июня по приказу коман­дования корабли и части военно-морской базы и воины 67-й стрелковой дивизии оставили город, рабочие отряды продолжали сражаться с врагом на последнем рубеже обороны, проходившем по Торговому каналу. В этих боях особенно отличились комсо­мольцы отряда, сформированного из числа комсомольцев и моло­дежи. Руководил им секретарь уездного комитета комсомола, впоследствии партизан и подпольщик Имантс Судмалис, которому посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.

В боях за Лиепаю отличился отряд завода «Тосмаре» под командованием А. Петерсона, схваченного предателями и расстреленного гитлеровцами. Навсегда внесены в список героев Лиепаи имена М. Буки, Я. Зарса, И. Судмалиса, Я. Янушки, Б. Пелнена, Л. Янсоне и многих других

Оборона Лиепаи в первые дни войны служила примером мужества и героизма. Защитники Лиепаи вписали в историю первого периода Великой Отечественной войны замечательную незабываемую страницу.

Публикуемый сборник «В июне сорок первого...» — еще одно волнующее свидетельство героической борьбы советского народа, воинов армии и флота против немецко-фашистских захватчиков в годы Великой Отечественной войны.

Дважды Герой Советского Союза,

Адмирал Флота Советского Союза

С. Г. ГОРШКОВ

Прикрепленные файлы

  • Прикрепленный файл  1.jpg   110,63К   0 скачиваний
  • Прикрепленный файл  2.jpg   107,56К   0 скачиваний
  • Прикрепленный файл  3.jpg   132,61К   0 скачиваний
  • Прикрепленный файл  4.jpg   128,83К   0 скачиваний
  • Прикрепленный файл  5.jpg   138,77К   0 скачиваний
  • Прикрепленный файл  6.jpg   140,13К   0 скачиваний
  • Прикрепленный файл  7.jpg   118,65К   0 скачиваний
  • Прикрепленный файл  8.jpg   109,31К   0 скачиваний
  • Прикрепленный файл  9.jpg   116,89К   0 скачиваний
  • Прикрепленный файл  10.jpg   114К   0 скачиваний


#2 marel1968

marel1968

    Полковник

  • Admin
  • PipPipPipPipPipPipPipPipPipPip
  • 8 689 сообщений
  • Пол:Женщина
  • Город:Санкт-Петербург

Отправлено 21 Июнь 2014 - 00:38

 Н. Г. КУЗНЕЦОВ,

Герой Советского Союза

НАКАНУНЕ

 Кузнецов Н. Г. Накануне — М.: Воениздат, 1966, с. 313, 314, 316, 317.

В конце февраля и начале марта немецкие самолеты снова несколько раз грубо нарушали советское воздушное пространство. Они летали с поразительной дерзостью, уже не скрывая, что фотографируют наши военные объекты. Командующие флотами с беспокойством сообщали, что гитлеровцы просматривают их главные базы.

— Как быть? — спрашивали меня.

Я предложил Главному морскому штабу дать указание фло­там открывать по нарушителям огонь без всякого предупреж­дения. Такая директива была передана 3 марта 1941 года. 17 и 18 марта немецкие самолеты были несколько раз обстреляны над Лиепаей. Что же делать, если агрессор наглеет? Уговорами его не приведешь в чувство.

После одного из таких случаев меня вызвали к Сталину. В кабинете кроме него сидел Берия, и я сразу понял, откуда ветер дует.

Меня спросили, на каком основании я отдал распоряжение открывать огонь по самолетам-нарушителям.

Я пробовал объяснить, но Сталин оборвал меня. Мне был сде­лан строгий выговор и приказано немедля отменить распоряжение.

Пришлось подчиниться. Главный морской штаб дал 1 апреля новую директиву: «Огня не открывать, а высылать свои истреби­тели для посадки противника на аэродромы».

Результаты нетрудно было предвидеть. Немцы, чувствуя, что мы осторожничаем, стали вести себя еще более вызывающе. 5 апреля очередной фашистский разведчик появился над Лиепаей. В воздух поднялись наши истребители. Они начали «приглашать» фашиста на посадку. Он, конечно, не подчинился. Наши самолеты дали, как требовало того предписание, двадцать предупредитель­ных выстрелов. Разведчик ушел, а германское посольство в Москве заявило протест: дескать, обстреляли мирный самолет, летавший «для метеорологических наблюдений»...

Недружелюбные действия немцев, частые нарушения нашего воздушного пространства вызывали беспокойство среди красно­флотцев и командиров. В политдонесениях с флотов все чаще со­общалось о «нездоровых настроениях» среди личного состава. Люди с тревогой говорили о возможности войны, удивлялись, почему правительство не принимает должных мер.

А обстановка все ухудшалась и ухудшалась. В мае участи­лись не только нарушения воздушного пространства. Из различ­ных источников мы узнавали о передвижениях немецких войск у наших границ. Немецкие боевые корабли подтягивались в восточ­ную часть Балтийского моря. Они подозрительно часто заходили в финские порты и задерживались там. Балтийский театр беспо­коил нас больше всего: флот, только недавно получивший новые базы, переживал период становления. Надо было укрепить эти базы с моря, усилить их тылы.

Опять возник вопрос о Лиепае. Как я уже писал раньше, ску­ченность кораблей в этой базе нас беспокоила и раньше. Но теперь в обстановке надвигающейся военной грозы требовалось предпринимать решительные меры. Необходимо было перевести часть кораблей оттуда, но мы знали, что И. В. Сталин смотрел на дело иначе. Решили обсудить вопрос официально на Главном морском совете в присутствии А. А. Жданова.

Андрей Александрович приехал за полчаса до заседания. Войдя в мой кабинет, прежде всего спросил:

—   Почему и кого вы собираетесь перебазировать из Лиепаи?

Я развернул уже приготовленную подробную карту базирова­ния кораблей.

—   Тут их как селедок в бочке. Между тем близ Риги — прек­расное место для базирования. Оттуда корабли могут выйти в любом направлении.

—   Послушаем, что скажут другие, — ответил Жданов.

На совете разногласий не было. Все дружно высказались за перебазирование отряда легких сил и бригады подводных лодок в Рижский залив. Так и решили.

—   Нужно доложить товарищу Сталину, — заметил А. А. Жда­нов, прощаясь.

А. А. Жданов, бесспорно, помогал флоту, но в то же время в решении некоторых вопросов ограничивал наши права.

—  Я ведь не обычный член Главного совета, — заметил он однажды, когда я не известил его об одном из своих решений.

Этим он хотел подчеркнуть и свои контрольные функции в нашем наркомате. Выполняя эти функции, Жданов не всегда брался отстаивать нашу позицию, если она расходилась с мнением «верхов». Так, он не поддержал меня, когда я возражал против посылки подводных лодок в глубь финских шхер к порту Або, не высказался в защиту точки зрения моряков, когда Сталин пред­ложил базировать линкор в Лиепае.

На этот раз я, кажется, убедил Андрея Александровича в том, что корабли целесообразно перебазировать в Усть-Двинск. Жда­нов предложил мне написать об этом Сталину, но сам не захотел говорить с ним. А дело-то было спешное. Я сразу же направил письмо, но ответа не получил. Так случалось и раньше. Поэтому, направляясь в Кремль, я постоянно держал при себе папку с копиями наших писем. В кабинете И. В. Сталина, улучив момент, раскрывал ее: «Вот такой-то важный документ залежался. Как быть?»

Часто тут же на копии накладывались резолюции. На этот раз я напомнил о своем письме и решении Главного морского совета о перебазировании кораблей. Сталин, правда, резолюции писать не стал, но устно дал свое согласие.

Вернувшись к себе в наркомат, я первым делом позвонил командующему Балтфлотом:

— Действуйте, разрешение получено...

Прикрепленные файлы

  • Прикрепленный файл  11.jpg   137,64К   1 скачиваний
  • Прикрепленный файл  12.jpg   132,35К   0 скачиваний
  • Прикрепленный файл  13.jpg   139,39К   0 скачиваний
  • Прикрепленный файл  14.jpg   129,98К   0 скачиваний
  • Прикрепленный файл  15.jpg   124,03К   0 скачиваний
  • Прикрепленный файл  16.jpg   113,84К   0 скачиваний
  • Прикрепленный файл  17.jpg   126,49К   0 скачиваний
  • Прикрепленный файл  18.jpg   124,91К   0 скачиваний
  • Прикрепленный файл  19.jpg   142,31К   0 скачиваний
  • Прикрепленный файл  20.jpg   114,84К   0 скачиваний


#3 marel1968

marel1968

    Полковник

  • Admin
  • PipPipPipPipPipPipPipPipPipPip
  • 8 689 сообщений
  • Пол:Женщина
  • Город:Санкт-Петербург

Отправлено 21 Июнь 2014 - 00:45

БОИ ЗА ЛИЕПАЮ

Кузнецов Н. Г. На флотах боевая тревога. — М..: Воениздат, 1971, с. 12—14.

Действия немецкого флота против нашего Балтийского фак­тически начались за несколько дней до войны. Фашистские под­водные лодки были высланы на позиции к нашим берегам по меньшей мере за два дня. Уже 21 июня немецкие и финские корабли начали ставить мины на вероятных путях движения советских кораблей в устье Финского залива.

Разведка нашего флота, находившаяся с 19 июня в готовности номер два, обнаружила подозрительные неопознанные корабли, но, чем они занимались, установлено не было. Нарушение наших воздушных границ, оживленное движение кораблей между фин­скими и немецкими портами и базами — все это наблюдалось давно и не вызывало особого беспокойства в штабе флота. Ко­мандование аккуратно доносило обо всем в Главный морской штаб, просило даже разрешения выставить оборонительные мин­ные заграждения, но, видя спокойствие в Наркомате ВМФ СССР, ограничилось предписанными мерами — «перейти на оперативную готовность номер два».

Факты упорно говорили о том, что война надвигается, но отсут­ствие указаний о переходе на готовность номер один, естественно, вызывало сомнения у командования на местах в правильности тех выводов, которые им подсказывала логика развития событий.

...В 23 часа 35 минут 21 июня командующий Балтийским флотом В. Ф. Трибуц получил мой устный приказ «перейти на готовность номер один и в случае нападения применить оружие».

Отдав распоряжение о повышении готовности, Главный Воен­ный совет флота стал анализировать обстановку, прикидывая, откуда и в каком направлении следует ожидать удара. Как в Таллине, так и в Москве самым опасным участком побережья представлялся район Лиепаи. Там наши сухопутные и морские границы примыкали непосредственно к Германии. И действительно, война для Балтийского флота началась на суше на участке Лиепаи.

Ход событий в Лиепае вкратце был таков.

Командир базы М. С. Клевенский 19 июня получил приказ о переводе частей базы на готовность номер два. Об этом он из­вестил командующего Прибалтийским особым военным округом и командира 67-й стрелковой дивизии генерала Н. А. Дедаева, с которым ему предстояло взаимодействовать. Около 23 часов 40 минут 21 июня приказом комфлота была объявлена готовность номер один с разрешением применять оружие в случае нападения и с предупреждением, что нападение возможно в ближайшую ночь. Командир базы немедленно оповестил об этом командира дивизии.

В 4 часа 22 июня гитлеровцы перешли в наступление в районе Паланги (Полангена), и одновременно их авиация начала бомбить аэродром в Лиепае. 291-я пехотная дивизия врага форсированным маршем по прибрежной дороге двигалась на город. Части еще не развернутой по военному времени 67-й стрелковой дивизии и военно-морской базы оказали противнику героическое сопротив­ление. С утра 22 июня наши корабли начали ставить мины у входа в базу; на позиции были высланы подводные лодки, а часть кораблей направлена в Вентспилс (Виндава) и Болдераю (Усть-Двинск).

Хотя противнику не удалось захватить с ходу Лиепаю и бойцы 67-й стрелковой дивизии, поддержанные береговыми батареями, отразили первый натиск, гитлеровцы к исходу 25 июня все же прорвались к судоремонтному заводу «Тосмаре». Командир эс­минца «Ленин» капитан-лейтенант Ю. Афанасьев как старший в группе ремонтирующихся кораблей приказал взорвать те из них, которые были не способны выйти в море. Это ответственное ре­шение являлось правильным. Тогда же были взорваны склады боеприпасов и топлива. В течение 25 и 26 июня продолжалась борьба за город и базу. Вечером 26 июня командиры дивизии и базы получили приказ отходить. Осуществить это удалось только частично: дороги на Вентспилс были уже заняты противником.

Сопротивление в различных точках Лиепаи продолжалось еще пять дней, и только на шестой смолкли последние выстрелы.

Первому сильному натиску врага на Лиепаю оказывали сопро­тивление помимо 67-й стрелковой дивизии и батарей береговой обороны флотские подразделения: училище ПВО, дислоцирован­ные в Лиепае эскадрилья МБР-2 и некоторые другие части. Сле­дует отметить участие в боях и моряков-пограничников.

Командир Лиепайской военно-морской базы, смелый и энергич­ный капитан 1-го ранга М. С. Клевенский позднее рассказывал, как тяжело было управлять обороной базы с суши при подавля­ющем превосходстве противника на земле и в воздухе.

Благодаря героизму защитников Лиепаи молниеносной атаки у немцев не получилось, они понесли большие потери. Мы обя­заны отдать должное командирам, политработникам и бойцам 67-й стрелковой дивизии, личному составу береговых батарей и кораблей Лиепайской базы: они сделали все, что могли, в той трудной обстановке. Изучая кратковременную оборону Лиепаи в самые первые дни войны, можно найти много поучительного в вопросах подготовки флотских частей базы и прикрывавшей ее дивизии, а также в области взаимодействия военного округа и флота.( Кузнецов Н. Г. — в 1939—1946 гг. нарком ВМФ СССР, председатель Главного Военного совета ВМФ и главнокомандующий ВМФ во время Великой Отечественной войны 1941—1945 гг.)

 

Прикрепленные файлы

  • Прикрепленный файл  21.jpg   121,74К   0 скачиваний
  • Прикрепленный файл  22.jpg   112,89К   0 скачиваний
  • Прикрепленный файл  23.jpg   123,81К   0 скачиваний
  • Прикрепленный файл  24.jpg   109,62К   0 скачиваний
  • Прикрепленный файл  25.jpg   114,04К   0 скачиваний
  • Прикрепленный файл  26.jpg   104,93К   0 скачиваний
  • Прикрепленный файл  27.jpg   126,29К   0 скачиваний
  • Прикрепленный файл  28.jpg   134,13К   0 скачиваний
  • Прикрепленный файл  29.jpg   120,65К   0 скачиваний
  • Прикрепленный файл  30.jpg   130,2К   0 скачиваний
  • Прикрепленный файл  31.jpg   103,15К   0 скачиваний
  • Прикрепленный файл  32.jpg   101,43К   0 скачиваний


#4 marel1968

marel1968

    Полковник

  • Admin
  • PipPipPipPipPipPipPipPipPipPip
  • 8 689 сообщений
  • Пол:Женщина
  • Город:Санкт-Петербург

Отправлено 21 Июнь 2014 - 01:14

С. С. СМИРНОВ,

лауреат Ленинской премии

НЕ ПОМЕРКНЕТ НИКОГДА

(Десять героических дней. - Правда, 1966, 7 февр.)

На нашей Советской земле есть немало городов и населенных пунктов, защита которых от нашествий врага сыграла особую роль в Великой Отечественной войне, — городов, где и войска, оборонявшие их, и гражданское население совершили подвиги высокой воинской доблести, показали образцы мужества и само­отверженности.

В числе таких городов следует назвать Лиепаю (бывшую Либаву) — индустриальный город Латвии и военно-морской порт, который издавна славился революционными традициями рабочего класса и военных моряков и в свое время сыграл немаловажную роль в революции 1905 года. Эти традиции, как и чувство сер­дечной близости и единства с рабочим классом России, пролета­риат Лиепаи пронес через все годы господства буржуазного режима в Латвии вплоть до того момента, когда в 1940 году восставший народ сверг господство капитализма и Латвийская Советская Социалистическая Республика вошла в состав Совет­ского Союза. Эти же традиции в полной мере сказались в герои­ческой обороне Лиепаи против гитлеровских захватчиков в июне 1941 года.

И все же до настоящего времени защита Лиепаи в 1941 году оставалась еще как бы эпизодом местного значения. Но своим упорством и стойкостью защитники Лиепаи вписали замечатель­ную страницу в историю первого периода Великой Отечественной войны. Об этом красноречиво говорят даже свидетельства врага.

В Западной Германии издана книга известного военного писа­теля Пауля Каррела «Операция Барбаросса». В ней рассказыва­ется о событиях, связанных с вторжением гитлеровских войск в Советский Союз. Основываясь на германских военных документах, на свидетельствах бывших гитлеровских генералов и офицеров, автор книги говорит, что в самые первые дни войны против СССР немецко-фашистские войска встретили упорное и стойкое сопро­тивление в ряде пунктов у советско-германской границы и в том числе особенно в прибалтийском порту Лиепае.

Глава, посвященная Лиепае, в этой книге носит характерное название: «Полученный сюрприз». Каррел рассказывает, как гитлеровские войска, уверенные в том, что они с ходу захватят этот город, неожиданно столкнулись с исключительно стойким сопротивлением советских войск, которые не только оборонялись, но и неоднократно переходили в контратаки. Только после дол­гих боев, ценой больших потерь гитлеровцы, используя свое превосходство в живой силе и технике, смогли, наконец, овладеть Лиепаей.

«На протяжении 48 часов, — пишет Пауль Каррел, — на улицах шли ожесточенные бои. Искусно закамуфлированные пулеметные гнезда, спрятанные в забаррикадированных до край­ности домах, могли быть приведены к молчанию одно за другим лишь тяжелыми орудиями, гаубицами и мортирами. Оборона была великолепно организована, простой солдат был хорошо поставлен на свое место и воодушевлен фанатичной храбростью...

29 июня морская крепость наконец была взята. Пехота 18-й армии одержала первую большую победу, но успех принес горь­кий урок. В Лиепае солдат Красной Армии впервые показал, на что он был способен, когда опирался на хорошо установленные позиции под командой хладнокровных и энергичных командиров». (Carell P. Unternehmen Barbarossa. Frankfurt а/М — Berlin — Wien, 1963, S. 30—31.)

 Западно-германского автора нужно кое в чем поправить. Во- первых, Лиепая пала не 29 июня. В этот день гитлеровцам только удалось ворваться в город. Но вплоть до 1 июля остатки наших войск и рабочих отрядов еще продолжали сопротивляться на баррикадах и в домах города. (Оборона города и военно-морской базы Лиепая 22-27 июня 1941 года. – В кН.: история второй мировой войны 1939-1945. – М.: Воениздат, 1975, т.4. с. 499). Во-вторых, назвать Лиепаю- крепостью никак нельзя. Остатки старинных земляных валов к рвов да несколько старых, периода первой империалистической войны, фортов — вот и все укрепления, которыми располагал лиепайский гарнизон. Здесь дорогу врагу преградили не укрепле­ния, а героическая стойкость и мужество советских воинов.

В этой борьбе силы были неравными. На Лиепаю наступала полнокровная 291-я пехотная дивизия, насчитывавшая более- 14 000 солдат. Ее наступление поддержали многочисленные танко­вые и артиллерийские части, морские отряды и большое количе­ство авиации. Этим силам врага на подступах к Лиепае противо­стояла только одна наша 67-я стрелковая дивизия, растянутая на широком фронте морского побережья. В ее составе было около 7000 человек (она содержалась по штатам мирного времени), и- к тому же один из полков находился на отшибе — в городе Вентспилсе. К обороняющимся в Лиепае следует добавить небольшие подразделения военно-морской базы, две батареи береговой ар­тиллерии, железнодорожную артиллерийскую батарею и отряд курсантов военно-морского училища командного состава противо­воздушной обороны. Что же касается авиации, то истребительный авиационный полк, стоявший в окрестностях города, участвовал в боях за Лиепаю лишь в первый день, после чего, понеся потери от бомбежек врага и в воздушных боях, был передислоцирован.

Командовал 67-й стрелковой дивизией человек героического характера и славной биографии — генерал-майор Николай Де­даев, в прошлом самарский большевик-подпольщик, участник штурма Зимнего дворца и гражданской войны. Он вместе с сек­ретарями Лиепайского горкома партии М. Букой, Я. Зарсом был одним из главных руководителей и организаторов обороны города на протяжении первых четырех дней.

Свое наступление по земле Советской Прибалтики гитлеровцы начали со страшного злодейства. На берегу моря, у самой гра­ницы, лежит небольшой курортный городок Паланга. Накануне войны здесь, на виллах, принадлежавших раньше богачам, был размещен межреспубликанский пионерский лагерь, где отдыхали ребята из Латвии, Литвы и Эстонии. Именно на этот район и были направлены первые артиллерийские залпы врага. Сотни детей погибли или были изувечены в то страшное утро.

Но когда вражеские передовые отряды автоматчиков 291-й пехотной дивизии вслед за артиллерийской подготовкой двинулись через государственный рубеж, пограничники встретили их губи­тельным огнем. Атакующие, волна за волной с пьяным упорством шли вперед и откатывались, оставляя на первых метрах советской земли сотни трупов.

Однако силы были неравные. Вынужденные постепенно отхо­дить под нажимом превосходящих сил врага, пограничники про­должали героически драться в течение всего первого дня войны. Особенно жестокие бои разгорелись в местечке Руцава,где оборо­ной руководил начальник штаба 12-го пограничного отряда майор Черников. Упорное сопротивление пограничников дало возможность генералу Дедаеву перебросить в этот район один из полков диви­зии, который контратаковал большую колонну гитлеровских войск, продвигавшуюся на восток, и заставил врага откатиться на этом участке назад, к границе.(По другим сведениям, в р-н Руцавы были направлены батальон и рота 67 СД, однако они туда не попали. Этот вопрос остается неисследованным).

Между тем город усиленно готовился к обороне. Зенитчикам на берегу и на кораблях приходилось отбивать атаки бомбарди­ровщиков врага. Большая часть кораблей военно-морской базы ушла сначала в Вентспилс, а затем в Таллин или вела боевые действия на морских подступах к городу. Лишь в бухте остались стоять эскадренный миноносец «Ленин» и несколько подводных лодок, находившихся в ремонте. Они не могли выйти в море, но своим огнем помогали зенитчикам в борьбе с бомбардировщиками противника.

С утра на предприятиях города прошли митинги. Рабочие Лиепаи заявили о своей решимости до последнего дыхания защи­щать родной город. Повсеместно началось формирование рабочих отрядов и дружин. Их возглавляли опытные, стойкие коммунисты, бывшие подпольщики — парторг завода «Тосмаре» Артур Петерсон, председатель завкома металлургического завода Э. Муцениек, секретарь уездного комитета комсомола Имантс Судмалис и другие. Бойцы этих отрядов мужественно сражались плечом к плечу с пехотинцами, моряками и пограничниками на подступах к Лиепае, а потом и на улицах города. Им уже пришлось вести борьбу и с «пятой колонной» врага. Гитлеровцы забрасывали в город переодетых парашютистов и десантников. В Лиепае и ее окрестностях начали действовать банды латышской фашистской организации — айзсаргов.

С утра 22 июня началась эвакуация гражданского населения и раненых на восток. Однако вскоре враг выбросил воздушные десанты и перерезал железную дорогу, соединявшую Лиепаю с Ригой. Неподалеку от границы эсэсовская часть захватила стан­цию Приекуле и готовый к отправлению поезд с женщинами и детьми, эвакуируемыми из приграничной полосы. Эсэсовцы вы­гнали из поезда пассажиров и, зная, что в Лиепае еще не известно о захвате Приекуле, решили отправить состав по расписанию, посадив в вагоны своих солдат. Достигнув Лиепаи, «железнодо­рожный десант» должен был занять мосты, важнейшие станцион­ные сооружения. (Станцию Приекуле заняли передовые подразделения 291-й немецкой пехотной дивизии).  

Этот план, громко названный «Операция Троянский конь», мог бы удасться врагу, если бы не бдительность начальника станции Гавиезе Ильи Огонькова. (И. Огоньков, по уточненным сведениям, являлся дежурным по станции Гавиезе). Когда поезд с притаившимися в нем эсэсовцами проходил через эту станцию, Илья Огоньков успел заметить сквозь окна фашистские мундиры. Он тотчас же позво­нил по селектору в Лиепаю. Замысел врага был сорван. Навстречу эшелону с немцами был отправлен паровоз; он столкнулся с поез­дом на перегоне, и почти все эсэсовцы погибли. Когда эвакуация по железной дороге стала невозможной, решено было отправить морем большой санитарный транспорт. В него погрузили 770 че­ловек — раненых, женщин и детей (По уточненным данным , тоннаж «Виенибы» позволял вместить не больше 500 человек).  Корабль отошел еще ночью, но рассвет застал его в нескольких километрах от берега. И хотя на нем были хорошо видны опознавательные полотнища с красным крестом, фашистские бомбардировщики, нарушая все междуна­родные законы, потопили корабль. Над тонущими женщинами,, детьми и беспомощными ранеными носились «мессершмитты». Это страшное злодеяние гитлеровцы совершили на глазах у за­щитников Лиепаи, вызвав у них новый прилив ненависти и гнева к врагу, умножив их силы в борьбе.

На второй день боев наступавшим гитлеровцам все же уда­лось выйти на ближние подступы к городу, и вскоре Лиепая ока­залась в кольце врага. Теперь основные бои развернулись к се­веро-востоку от города, где между озерами Лиепаяс и Тосмарес находились главные рубежи нашей обороны. Противник непре­рывно атаковал эти рубежи. Но каждый раз с большими поте­рями откатывался назад, под огнем нашей артиллерии и пехоты. Артиллеристы береговых батарей тоже повернули свои орудия в сторону суши и помогали отбивать атаки врага.

Плечом к плечу с пехотинцами и артиллеристами на самых ответственных рубежах Лиепайской обороны сражались моряки военно-морской базы. К защитникам Лиепаи присоединились и экипажи судов, стоявших в ремонте. По единодушному свидетель­ству всех защитников города, мужество и героизм моряков были поистине беспредельными. Краснофлотцы первыми поднимались в контратаки, навязывали гитлеровцам рукопашный бой, которого они смертельно боялись... Говорят, именно там, под стенами Лиепаи, гитлеровцы окрестили наших краснофлотцев «черными дьяволами». Это название потом не раз с превеликим ужасом повторяли они у стен Одессы и Севастополя, в боях за Новорос­сийск и Туапсе, в схватках на скалистых берегах Баренцева моря.

Защитники Лиепаи не только отбивали атаки противника на своих рубежах, но и наносили ему контрудары. 24 июня во время мощной контратаки они отбросили врага, вышли к его артиллерийским позициям и заставили бежать со своего командного пункта командира 291-й пехотной дивизии, едва не попавшего в плен. (Командный пункт покинул командир 505-го немецкого полка полковник Ломейер. — В кн.: Савченко В. И. Оборона Лиепаи. — Рига: Зинатне, 1981, с.73.)

Генерал-майор Дедаев не только руководил этими боями, но и порой участвовал сам в контратаках, идя с винтовкой наперевес в цепи бойцов. Когда однажды краснофлотцы начали уговаривать его не принимать участие в бою, генерал ответил: «Нет, ребята! Бывают моменты, когда и генерал должен идти в атаку». 25 июня он был смертельно ранен. Отправленный в военно-морской госпи­таль, генерал-майор Дедаев умер на руках у медиков. Командо­вать дивизией стал начальник штаба полковник Бобович.

Между тем наше командование принимало меры, чтобы помочь осажденной Лиепае. Полк 67-й дивизии, стоявший в Вентспилсе, вместе с отрядом курсантов рижского училища получил приказ прорваться на помощь защитникам Лиепаи. На другом участке фронта подобный же прорыв должен был осуществить один из наших механизированных полков. Развернулись тяжелые бои. Нашим частям удалось вклиниться в расположение противника, но гитлеровцы подтянули свежие силы, и пробиться на помощь к осажденным не удалось. Тогда Лиепайский гарнизон получил при­каз прорвать вражеское кольцо изнутри.

На рассвете 27 июня Защитники Лиепаи двумя колоннами двинулись на прорыв. Вслед за боевыми отрядами, в которых были сосредоточены все уцелевшие орудия и пулеметы, двинулись из города сотни повозок и грузовиков с ранеными, женщинами и детьми.

Поначалу морякам, пехотинцам и вооруженным рабочим Лиепаи удалось в яростной контратаке прорвать первые рубежи, занятые противником, захватить часть его оружия и минометов. Но при дальнейшем продвижении наши отряды попали под силь­нейший огонь врага — гитлеровцы стали подтягивать на опасные участки новые силы. В то же время колонна грузовиков и повозок, выехавшая из леса на открытое место, стала добычей гитлеров­ских налетов авиации. Фашистские самолеты бомбили и расстре­ливали из пулеметов женщин, детей и раненых. На северо-восточ­ном участке лишь немногим отрядам удалось пробиться сквозь кольцо врага. Успешнее был прорыв на севере — по приморскому шоссе, ведущему в Вентспилс, там более значительная часть ко­лонны сумела пробиться из окружения.

Те, кто уцелел в этих страшных боях 27 июня и не смог про­рваться сквозь вражеское кольцо, снова вернулись в Лиепаю и продолжали бороться и защищать город. Но силы гарнизона уже были на исходе. 28 июня гитлеровцы прорвали рубежи обороны в межозерном пространстве. Защитники города отошли к желез­нодорожному полотну, огибающему город с севера и северо-вос­тока. Но и этот рубеж гитлеровцы вскоре обошли. После многоча­сового боя в парке Райниса остатки наших войск и рабочие отряды отошли к каналу, разделяющему Лиепаю. Северная часть города оказалась в руках оккупантов. Вражеская авиация продолжала бомбить Лиепаю. Город был охвачен пожарами. Но в огне и дыму на его улицах дрались с врагом советские солдаты, моряки и рабочие. Только 1 июля неравная борьба закончилась и последние защитники города были рассеяны гитлеровскими войсками.

При прорыве 27 июня погибли смертью храбрых главные орга­низаторы и руководители обороны города — секретари горкома партии Микелис Бука и Янис Заре, начальник штаба 67-й стрел­ковой дивизии полковник Бобович. Захваченный предателями, гордо принял смерть от рук палачей в лиепайском гестапо вожак рабочих завода «Тосмаре» Артур Петерсон. Уцелел в этих боях и стал отважным партизаном и подпольщиком Имантс Судмалис, которого уже позднее схватили и казнили гитлеровцы. Ему по­смертно было присвоено звание Героя Советского Союза.

Героические события тех дней навсегда сохранились в памяти латышского народа, в памяти защитников Лиепаи, которые оста­лись в живых. Многие из них в своих письмах сообщают интерес­ные подробности этой мужественной эпопеи, называют новые, до сих пор еще не известные имена героев первых боев Великой Отечественной войны.

Война — жесточе нету слова.

Война — печальней нету слова.

Война — святее нету слова

В тоске и славе этих лет.

И на устах у нас иного

Еще не может быть и нет.

Александр Твардовский



#5 marel1968

marel1968

    Полковник

  • Admin
  • PipPipPipPipPipPipPipPipPipPip
  • 8 689 сообщений
  • Пол:Женщина
  • Город:Санкт-Петербург

Отправлено 22 Июнь 2014 - 00:59

В. И. ЯКУШЕВ,

майор,

начальник 12-го погранотряда в 1941 году

ЗАСТАВЫ ПОДНЯТЫ ПО ТРЕВОГЕ

Стрелки часов показывали два часа ночи, когда я возвратился иа квартиру из штаба пограничного отряда. Не успел раздеться, как зазвонил телефон. Звонил командир 67-й стрелковой дивизии генерал-майор Н. А. Дедаев: просил срочно прибыть в штаб диви­зии.

Погранотряд не был подчинен комдиву, но у нас со штабом и командованием дивизии поддерживались постоянные связи. Комдивом генерал-майор Николай Алексеевич Дедаев был назна­чен сравнительно недавно, но мы уже успели познакомиться, мно­гое о нем узнать. Это был высокообразованный человек, старый большевик, командовавший кавалерийским полком в годы граж­данской войны.

Через несколько минут я был в штабе дивизии. Меня неот­ступно преследовала мысль: по пустякам генерал не станет бес­покоить начальника пограничного отряда. Так оно и было. Войдя в кабинет, заметил, что произошло что-то серьезное. Здесь уже находилось несколько старших по званию командиров. Генерал, обычно спокойный и уравновешенный, сейчас был чем-то обеспо­коен, ходил по кабинету.

—   Сильный шторм с запада, — коротко сказал Дедаев и дал прочесть мне какой-то документ.

По всей вероятности, это была телеграмма из вышестоящего штаба, в которой говорилось о возможном нападении фашистской Германии на нашу страну. Хотя в ней не содержалось конкретных указаний, какие меры надо принять, было ясно, что как погранич­никам, так и войскам надлежит быть в боевой готовности.

— Что думаете предпринять? — спросил меня генерал.

Я доложил, что немедленно все пограничные заставы, комен­датуры и другие приданные нам подразделения будут подняты по тревоге, что будет усилена охрана государственной границы.

Дедаев, одобрив эти меры, попросил как можно чаще докла­дывать лично ему об обстановке на границе.

Для меня обстановка была совершенно ясна — гитлеровцы готовились напасть на Советский Союз. Признаков их подготовки было много. Например, за месяц до начала войны наши морские пограничники задержали в территориальных водах близ Лиепаи немецкий катер. Нарушение территориальных вод немцы объяс­нили поисками якобы затонувшего самолета. Фашистские само­леты появлялись у нас и раньше, однако никто не заметил, чтобы какой-нибудь из них падал.

И все-таки за задержание немецкого разведывательного катера- пограничники получили основательную взбучку. Не избежал ее и я.

Наступил рассвет, когда я вернулся в штаб отряда. Отдал распоряжения, позвонил по телефону в штаб соседнего погранич­ного отряда, находившегося на левом фланге участка. Из Паланги сообщили, что фашистская артиллерия и минометы бьют по городу и город горит. Едва положил трубку, — услышал взрывы. Понял: бомбят аэродром, где базируются наши истребители.

Война!

Двадцать пограничных застав, пять штабов комендатур и специальные подразделения встретили врага на всем участке отряда. Разумеется, силы были неравными. С одной стороны зако­ванный в броню, при поддержке артиллерии, минометов и авиации враг, с другой — пограничники, вооруженные легким стрелковым оружием и «карманной артиллерией» — гранатами. Сколько можна продержаться при таком неравенстве сил?

Только к исходу второго дня войны на левом фланге участка, где дислоцировались пять пограничных застав, фашисты, сломив героическое сопротивление наших бойцов, достигли штаба 5-й комендатуры в Руцаве. Достигли, но овладеть комендатурой с ходу не смогли, хотя имели численное превосходство.

Обороной застав и штаба комендатуры руководил начальник штаба отряда майор Виктор Алексеевич Черников. Он создал группы пограничников, которые с боями отходили от застав в сторону Руцавы, умело маневрируя, оставляя на рубежах бойцов, которые вели отвлекающий огонь. Основные же силы майор Чер­ников использовал для нанесения ударов гитлеровцам с флангов.

Фашисты несли большие потери в живой силе, на некоторое время они были остановлены. Это позволило не только дать ко­роткую передышку бойцам, но и произвести перегруппировку. Ведь к основной группе подтягивались с боями пограничники дру­гих застав.

Коммунист В. А. Черников был замечательным, всесторонне подготовленным командиром. В 1940 году он окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе (Черников Виктор Алексеевич окончил военную академию имени М В Фрунзе в 1940 году с отличием. — Центральный архив погранвойск (далее ЦАПВ), ф. 255, оп. 6936, д. 3497, л. 14.), много сил отдавал боевой подго­товке личного состава пограничного отряда. Вместе с Черниковым: оборонительными боями руководил комендант участка капитан Губенчук (Губенчук Владимир Захарович, капитан, комендант участка 5-й комен­датуры 12-го погранотряда. — ЦАПВ, ф. 255, оп. 6936, д. 3497, л. 14). Он был тоже опытным пограничником, командиром-че­кистом, все свои знания и силы отдававшим охране Государствен­ной границы СССР.

Таким образом, небольшой гарнизон пограничников (около сорока человек) занял круговую оборону вокруг здания коменда­туры. На участке наступал батальон пехоты фашистов при под­держке артиллерии, минометов и танков.

Начальник штаба отряда майор Черников доложил мне по телефону о положении на участке Руцавской комендатуры, под­черкнув, что все пограничники геройски сражаются с врагом. Он сообщил также о том, что 23-я, 24-я, и 25-я заставы отходят с тяжелыми боями к штабу комендатуры, о больших потерях и попросил артиллерийской поддержки.

Мужественно и храбро обороняли пограничники штаб коменда­туры. Небольшой гарнизон буквально истекал кровью, сдерживая мощный натиск противника. Пограничники не сложили оружия перед врагом даже тогда, когда их оставалась горстка. Примерно за два часа до захвата гитлеровцами штаба комендатуры связис­там каким-то чудом удалось восстановить телефонную связь со штабом отряда. Звонил военврач III ранга И. Г. Алесковский:

— Нас остается несколько человек, но мы держимся и будем стоять до конца.

Я спросил, где находится майор В. А. Черников. Последовал ответ: он руководит боем. Связь прервалась. Как позднее стало известно, военврач Алесковский проявил в этих боях с фашистами исключительное мужество и храбрость. Он не только оказывал раненым медицинскую помощь, но и вместе с пограничниками с оружием в руках отбивал атаки гитлеровцев. В мирной жизни Исидор Григорьевич Алесковский не походил на военного, это был сугубо штатский человек, очень спокойный, скромный. Большую часть времени он проводил на пограничных заставах, интересо­вался жизнью и бытом пограничников. Он был замечательным человеком, врачом, воином, советским пограничником.

По показаниям взятого в плен немецкого солдата, только в боях за Руцаву гитлеровцы потеряли убитыми около шестидесяти сол­дат и офицеров. Фашисты, захватив здание комендатуры, зверски расправились с находившимися там ранеными.

Отходившие с тяжелыми боями пограничники (застав 4-й и 5-й комендатур) уже в Лиепае влились в отдельную группу, в которую входили рота связи, комендантский и хозяйственные взводы и другие подразделения штаба отряда. Группа приняла активное участие в отражении вражеских атак на ближних под­ступах к Лиепае.

Гитлеровцы рвались к городу. На одном из участков обороны создалось крайне тяжелое положение, фашисты потеснили наших пограничников. Образовалась брешь, в которую вот-вот могли устремиться немцы. Надо было принимать меры. В срочном по­рядке сюда перебросили группу пограничников, которую возглавил техник-интендант Сокольчик. Эта группа, зайдя во фланг против­нику, сильным ударом остановила его, затем отбросила на исход­ные рубежи.

Отвагу и мужество в боях за Лиепаю проявил начальник сани­тарной службы погранотряда Г. И. Вахлис. Он оказывал медицин­скую помощь, руководил эвакуацией раненых. А в критические моменты боя тоже брался за оружие, вместе с пограничниками отражая вражеские атаки. В одной из контратак он был ранен в ногу и эвакуирован в военно-морской госпиталь.

За мужество и героизм, проявленные при защите Лиепаи, за большую антифашистскую деятельность в гитлеровских концла­герях Григорий Исаакович Вахлис в 1958 году был награжден орденом Отечественной войны 2-й степени.

В канун прорыва кольца вражеского окружения была создана разведывательная группа в составе двадцати пяти человек, кото­рую возглавил начальник пограничной заставы лейтенант А. П. Запорожец. Перед бойцами была поставлена задача произвести разведку боем, найти наиболее слабое место в кольце окружения. В их распоряжение была выделена автомашина, два пулемета. Группе удалось приблизиться к фашистским позициям, внезапным и дерзким ударом вклиниться в боевые порядки немцев. Завязался рукопашный бой во вражеских траншеях.

Пограничники под командованием лейтенанта Запорожца за­крепились в окопах противника. Такой дерзости фашисты не ожидали, им казалось, что измученные и обескровленные совет­ские воины не в состоянии наступать. Опомнившись, фашисты открыли ураганный артиллерийский и минометный огонь. Но как только фашистские солдаты приблизились к позициям погранич­ников, их встретил сильный пулеметный и ружейный огонь. Не­сколько раз повторялась контратака.

Тяжелый бой длился несколько часов. Во время одной из контратак рядовой пограничник Савенко штыком заколол трех солдат противника, но и сам получил смертельное ранение в голову. Храбро сражался, увлекая бойцов личным примером, лейтенант А. П. Запорожец. Он умело руководил боем, а когда был убит пулеметчик, забыв о собственном ранении, сам лег за пулемет.

 Только с наступлением вечерних сумерек оставшиеся в живых; пограничники вернулись с задания и принесли на руках своего- командира (Запорожец Андрей Порфирьевич, лейтенант, начальник 25-й погранза­ставы. Он был доставлен в Лиепайский военно-морской госпиталь, попал а плен, был вывезен в концлагерь в Восточной Пруссии. Как только поправился, совершил побег. В ноябре 1942 он уже командовал партизанским отрядом партизанской бригады имени И. В. Сталина в Белоруссии. С марта 1943 года — начальник штаба одного из батальонов этой бригады, потом комиссар партизанской бригады имени Г. К. Жукова. После войны работал в органах МВД Белорусской ССР. В 1964 году трагически погиб.).

Пошли пятые сутки непрерывных боев с превосходящими си­лами противника. На различных участках обороны сражались и пограничники, боевую выучку и дерзость которых уже изведали фашисты. Гитлеровцы, как огня, боялись «зеленых фуражек», как окрестили они наших пограничников, которые сражались до по­следнего патрона, до последнего вздоха.

На рассвете 27 июня группа разведчиков-пограничников снова ушла в тыл противника, стремясь найти брешь в местах намечен­ного прорыва. После короткой артиллерийской подготовки весь осажденный гарнизон перешел в стремительную атаку. На всем участке прорыва не затихал ожесточенный бой. Неся тяжелые потери, советские воины во многих местах вклинились в боевые порядки гитлеровцев. То в одном, то в другом месте вспыхивали рукопашные схватки. Группе пограничников даже удалось вор­ваться в расположение вражеской артиллерийской батареи; при­слуга, бросив орудия, разбежалась по лесу.

... Прошли годы. Но в памяти остались боевые друзья — жи­вые и павшие. Во всех сражениях впереди был лейтенант Василий Болканский. Дважды раненый, он не покидал поля боя и погиб при прорыве смертью героя. Рядом с ним был писарь хозяйствен­ной части штаба 12-го погранотряда Александр Николаевич Мо­розов. Перевязав тяжело раненного командира, А. Н. Морозов заметил вражеский пулемет, который вел огонь с железнодорож­ной насыпи. Фашистский пулеметчик буквально не давал головьь поднять нашим бойцам. А. Н. Морозов подполз к насыпи и унич­тожил огневую точку противника. В этом бою он тоже получил ранение.

Во время прорыва умело руководил группой бойцов старший помощник начальника 1-го отдела штаба погранотряда майор Гавриляк (Гавриляк Михаил Федорович умер в Ленинграде в 1979 году.). Начальник лиепайского контрольно-пропускного пункта, капитан Т. Н. Кужелев (Кужелев Тимофей Никитович живет в Ростове-на-Дону). и шифровальщик штаба отряда В. П. Чаркин были тяжело ранены в бою, захвачены в плен. Но и там они вели себя мужественно.

Многие пограничники отряда хорошо знали начальника 4-го отдела штаба майора М. И. Дудина. Участник первой мировой войны, он был награжден Георгиевским крестом 1-й степени. Был участником гражданской войны. Теперь в третий раз пришлось ему взяться за оружие.

На прорыв вражеского окружения майор М. И. Дудин пошел, спрятав под гимнастерку знамя нашего погранотряда. М. И. Ду­дин был высокодисциплинированным командиром и очень скром­ным человеком. Из рассказов пограничников, которым удалось прорваться из окружения, ясно, что среди них был и майор Дудин, которого видели в лесах Курземе. Как сложилась его судьба? Кто-то из пограничников после войны писал мне, что Дудин якобы попал в плен. Я много лет знал Дудина по совместной работе и убежден, что знамя не попало в руки врага.

Как и все наши пограничники, бойцы и командиры 12-го погранотряда не дрогнули в бою, до конца исполнив свой долг.



#6 marel1968

marel1968

    Полковник

  • Admin
  • PipPipPipPipPipPipPipPipPipPip
  • 8 689 сообщений
  • Пол:Женщина
  • Город:Санкт-Петербург

Отправлено 22 Июнь 2014 - 01:06

Ж. Ф. ПОПОВА,

старший научный сотрудник Лиеиайского исторического и художественного музея

ЧТОБЫ РОДИНА ЦВЕЛА...

Долго, очень долго искал место гибели своего отца сын майора А. А. Кнтехцяна Альберт Артович. На запросы приходил один ответ: «Пропал без вести на Северо-Западном фронте в июне 1941 года...»

Альберт Артович решил побывать в Лиепае, где в сорок пер­вом году располагался штаб 12-го пограничного отряда, и попы­тался найти кого-либо из бывших пограничников, воевавших с отцом, а может быть, и очевидцев его гибели. Но неудачи ждали его на каждом шагу.

И тогда в разные концы страны к пограничникам, оставшимся а живых, были отправлены письма. Ответы снова были неутеши­тельными.

Но однажды пришло письмо из города Электросталь Москов­ской области от бывшего пограничника 12-го погранотряда И. Н. Козлова. Он описал боевой эпизод во время прорыва из окружения: «Мы продвинулись на семь-восемь километров от ста­рых фортов на восток. На пути стояла ветряная мельница. От нее еще восточнее засели в одном доме, первый этаж которого был жилой, а второй еще не достроен. Там мы и приняли бой. Было нас человек пятнадцать и с нами один майор. В живых осталось трое...»

Один майор и пятнадцать солдат. Не о группе ли майора Кнтехцяна идет речь? Затеплилась надежда, и в Электросталь пошли письма с конкретными вопросами.

Пришлось изучить довоенные карты района. Оказалось, что ветряных мельниц к востоку от Лиепаи только две: одна — близ Гробини, другая — в районе Капседе.

Вблизи одной из мельниц на развилке дорог стоит дом, где живет семья Калниетис. В один из августовских дней 1975 года мы приехали на хутор, и нас приветливо встретил семидесятисемилетний Петер Карлович Калниетис, проживающий в здешних местах с 1925 года. Завязался разговор, несмотря на преклонный возраст, память у него оказалась цепкой. Благодаря рассказу Петера Карловича удалось восстановить недостающее звено в цепи событий тех дней.

27 июня 1941 года, выполняя приказ командования, защитники Лиепаи пошли на прорыв из окружения. Разгорелись бои к северу от города, на Шкедской дороге, идущей вдоль берега моря. Кро­вопролитные схватки с врагом происходили на дорогах Гризупской, Вентспилсской и к озеру Ташу. В этих местах свой послед­ний бой приняла группа пограничников во главе с майором Артаваздом Акоповичем Кнтехцяном, который с небольшой груп­пой около двадцати человек продвинулся вдоль железнодорожной ветки, идущей на Вентспилс. Но у развилки дорог в районе Кап­седе, возле старой ветряной мельницы, группе пришлось вступить, в бой с врагом. Потеряв более половины состава, группа Кнтех­цяна стала продвигаться на восток, к Ташскому озеру. На одном из хуторов горели строения, дым стелился по ржаному полю. Используя дымовую завесу, пограничники вынесли раненых к хутору «Ценсони», расположенному у проселочной дороги. Хутор был небольшой: двухэтажный дом с недостроенным вторым эта­жей, у дома — колодец, сарай. Нижний этаж был жилой, на верхнем разместились пограничники.

Устроив на полу раненых, бойцы заняли круговую оборону. Время перевалило за полдень. Вдруг к дому подъехали фашисты. Пришлось группе Кнтехцяна вступить в бой.

Когда утих бой, Петер Карлович Калниетис подошел к дому посмотреть, что там произошло. Возле дома он увидел нескольких убитых немцев. Видимо, гитлеровцы в спешке не успели их подо­брать. А на чердаке он обнаружил убитых русских солдат, среди которых был майор-пограничник.

— Выйдя из дома, сильно пострадавшего от огня, — вспоми­нает Калниетис, — я обошел вокруг и в канаве во ржи увидел молоденького солдата, которому на вид было не больше девятнад­цати лет.. Думал, что мертв, но оказалось, что ранен, потерял много крови. Дома я перевязал солдату раны, напоил, накормил и надежно спрятал от чужих глаз.

Когда стемнело, вышел во двор и увидел приближавшуюся группу военных, вначале подумал — фашисты. Но это были вы­ходившие из окружения моряки, красноармейцы, пограничники. Я обратился к командиру, сказал, что у меня спрятан раненый боец. Красноармеец, имя которого я не успел спросить, поблаго­дарив меня, простился и ушел с группой.

По всей вероятности, это была группа майора В. И. Якушева, начальника 12-го погранотряда, и раненый пограничник рассказал ему о бое и гибели А. А. Кнтехцяна, только из-за наступившей ночи не смог показать место боя.

Петер Карлович Калниетис и жители окрестных хуторов вы­рыли могилу, похоронили погибших в неравном бою советских воинов. А после войны останки их были перенесены на Капседское кладбище.

Вместе с Петером Карловичем мы обошли дом. Живо предста­вилась картина того далекого неравного боя. Даже много лет спустя можно было заметить его следы — пробоины, заложенные красным кирпичем. Мы смотрели на место последнего боя группы отважных защитников Лиепаи и думали, кто они, эти неизвестные герои? Требовались неопровержимые факты, чтобы доказать: это .действительно была группа майора А. А. Кнтехцяна.

Прошло еще несколько месяцев. Поиск продолжался. Однажды в Лиепайский объединенный горвоенкомат пришло письмо из Куй­бышевской области от бывшего пограничника Павла Михайловича Авралева. 27 или 28 июня (он не помнит точно), во время прорыва вдоль железнодорожного полотна с высокой насыпью бойцы, в том числе П. М. Авралев, из-за сильного огня фашистов с трудом добрались до леса. Здесь собралась группа военных, среди кото­рых были майор Якушев и майор Кингестян (вероятно, так запом­нилась ему трудная фамилия Кнтехцян). Решили выслать вперед группу разведчиков, командиром которой был назначен майор Кнтехцян. В группу входили моряки-подводники, пехотинцы, ар­тиллеристы, пограничники — всего около двадцати человек.

«Мы подошли к шоссейной дороге, ведущей на Вентспилс, с боем перевалили ее высокую насыпь у соединения с дорогой мест­ного значения, здесь завязался бой у одного из хуторов, потеряли более половины отряда (по свидетельству Калниетиса, одиннад­цать человек). Невдалеке горел сарай. Ветер дул с моря вдоль дороги. Дымовая полоса от горящего сарая густо закрывала боль­шое расстояние, и мы по приказу Кнтехцяна, прикрытые дымом, неся на руках двух раненых, дошли до второго дома. В колодце у дома был спущен бидон с молоком. Мы напоили раненых, под­няли их на второй этаж недостроенного дома и решили остано­виться здесь до наступления темноты, чтобы потом продолжить свой путь. Неожиданно к дому подъехали немцы (две машины с пушками, мотоциклисты и велосипедисты). Завязался бой. Мы открыли огонь, пошли в ход гранаты. Фашисты открыли огонь по дому из артиллерии. Храбро, как настоящий воин, как патриот нашей великой Родины, погиб майор Кнтехцян. Никто, наверное, не знает, как и где погиб старый большевик, а может быть, живы его родственники, дети или внуки. Это всю жизнь тревожит меня .до глубины души. Ведь в живых после этого боя нас осталось только трое».

В ответном письме П. М. Авралеву мы сообщили адрес сына его командира. И вот они оба в дни тридцатипятилетия обороны Лиепаи — на лиепайской земле, в гостеприимной семье Николая Филипповича Кобеца, тоже участника Великой Отечественной войны и неутомимого следопыта, который много занимается поис­ками неизвестных героев.

Вместе мы выехали в те места, где оборонялась, прорывалась и вела последний героический бой группа майора А. А. Кнтехцяна. П. М. Авралев вдоль и поперек исходил весь участок, мысленно сравнивая его с тем, который запечатлелся в памяти, уточняя мельчайшие подробности. Воспоминания привели нас к дому, о ко­тором рассказывал Петер Карлович Калниетис. Удалось найти и семью Брант, жившую на хуторе «Ценсони» в то время.

... П. М. Авралев долго ходил вокруг хутора. Мы не мешали взволнованному ветерану, не прерывали его размышлений ника­кими вопросами. По всему было видно: солдат нашел место того памятного боя.

— Это и есть тот дом, где погиб майор Кнтехцян, — сказал он после глубокого раздумья. — Как будто ничего даже не изме­нилось...

Оставалось уточнить, где же похоронены павшие в том бою защитники Лиепаи и их командир майор А. А. Кнтехцян. Беседы с местными жителями еще раз подтвердили свидетельство П. К- Калниетиса о том, что в послевоенный период проводились перезахоронения. Останки участников боя были перенесены на Капседское кладбище. Мы побывали и там. На братской могиле, на небольшой белой плите, выбита надпись:

«Вы погибли, чтобы Родина цвела!

Здесь похоронены защитники Лиепаи, павшие в бою 1941 г.

П. К. Полоротов и 24 неизвестных героя».

Нет, не двадцать четыре неизвестных, а двадцать три. Теперь с уверенностью можно сказать, что двадцать четвертый — майор пограничных войск Артавазд Акопович Кнтехцян, сын армянского народа, погибший на латвийской земле.

* * *

Артавазду Акоповичу Кнтехцяну не исполнилось тридцати шести, когда он, славный сын Армении, сложил голову в том нерав­ном бою. Он родился 17 декабря 1905 года в городе Александро- поле, ныне Ленинакане, Армянской ССР, в семье ремесленника- ювелира. В тринадцать лет остался без отца. Учился в индустри­альном техникуме. В 1925 году сдал экзамены и поступил на физико-математический факультет Ереванского государственного университета и одновременно стал работать в Ереванском совете физической культуры инструктором.

Видимо, молодой Артавазд в одинаковой степени любил мате­матику, физику и спорт. Но было одно обстоятельство, заставляв­шее молодого студента совмещать учебу с работой: нeобходимо было еще и зарабатывать на хлеб насущный. Математиком, однако, Кнтехцян не стал. Возможно, многим его товарищам неожидан­ными показались уход Артавазда со второго курса университета и поступление в Закавказскую пехотную школу в Тифлисе.

После окончания пехотного училища А. Кнтехцян был направ­лен помощником начальника заставы в Ленинградскую область. В 1937 году стал слушателем Высшей пограншколы. В том же году принят в члены ВКП(б). В Лиепае майор А. А. Кнтехцян с 1939 года. Он был начальником 1-го отделения штаба 12-го по­гранотряда и секретарем штабной партийной организации.



#7 marel1968

marel1968

    Полковник

  • Admin
  • PipPipPipPipPipPipPipPipPipPip
  • 8 689 сообщений
  • Пол:Женщина
  • Город:Санкт-Петербург

Отправлено 22 Июнь 2014 - 19:21

А. X. КЛЕЙН,

журналист

НА ВЫРУЧКУ

В штабе 27-й армии раздался телефонный звонок. Говорил председатель Совета Народных Комиссаров республики В. Лацис.

—   Командующий?

—   Так точно, генерал-майор Берзарин слушает.

—   Николай Эрастович, обращаюсь к Вам с большой просьбой. Немцы окружили с суши Лиепаю. Выручайте! Единственная на­дежда на Вас...

Генерал Берзарин не спешил с ответом. Это был опытный военачальник, привыкший принимать решения после тщательного обдумывания. Он участвовал во многих сражениях гражданской войны, в подавлении Кронштадтского мятежа, в боях с японскими захватчиками у озера Хасан. Но война, развязанная гитлеровской Германией два дня назад, коренным образом отличалась от всех прежних. Враг наступал стремительно, а Прибалтийский особый округ, преобразованный в Северо-Западный фронт, не располагал резервами. У него, Командарма-27, единственный резерв — Риж­ское пехотное училище. Но оставить в беде Лиепаю — военный и торговый порт, второй по величине город Латвии?..

—   Вы слышите меня? — голос председателя Совнаркома зву­чал нетерпеливо.

—  Да, Вилис Тенисович. Учитывая просьбу правительства республики, выделяю свой единственный резерв — училище.

—   Спасибо...

Училище было образовано в сентябре 1940 года и состояло из двух батальонов, в каждом — по четыре роты. 2-й батальон был укомплектован молодыми рабочими из городов и сел Латвии, л также солдатами народной армии, к тому времени преобразо­ванной в 24-й территориальный латвийский стрелковый корпус. Обучали курсантов и кадровые советские командиры, и присягнув­шие на верность народу офицеры бывшей буржуазной армии.

В первые дни войны личный состав училища охранял аэродром в Спилве и другие важные объекты, уничтожал вражеских пара­шютистов.

Теперь предстояла более серьезная операция, настоящий бой с регулярными войсками противника. Слушая приказ о выступле­нии, курсанты вспоминали декабрьский вечер, когда любимый ими писатель Вилис Лацис торжественно вручал училищу Красное знамя. Он говорил при этом, что на Западе собираются темные тучи и будущие командиры должны быть готовы в любой момент отразить нападение империалистов.

Не только лиепайчане — в училище их было мало — все горели желанием идти на помощь славному приморскому городу. Мог ли курсант Георгий Лялик знать, что пройдут годы и он, инвалид Великой Отечественной войны, будет направлен на работу именно в Лиепаю? Мог ли командир отделения 8-й роты Иван Курмелев предугадать, что с генералом Берзариным, по приказу которого они идут сейчас в бой, встретится в поверженном Берлине в мае 1945 года незадолго до трагической гибели известного командира, первого советского коменданта германской столицы?

Группа курсантов ехала по железной дороге до Скрунды, и там сразу началась стычка с гитлеровцами. Следующий бой раз­горелся возле церкви в населенном пункте Рудбаржи. Ночью время от времени вдали полыхали зарницы, небо разрезали лучи прожекторов, со стороны Лиепаи доносился грохот канонады.

26 июня утром 7-я рота и еще несколько взводов на бронепо­езде двинулись в направлении Лиепаи. Западнее озера Дурбес фашисты, засевшие на холмах по обе стороны железнодорожного полотна, обстреляли поезд. Курсанты открыли ответный огонь. Бой длился полтора часа. Противник обладал значительным чис­ленным превосходством, и вскоре нашим поступил приказ отсту­пить к Айзпуте.

Большинство курсантов выехали 24 июня из Риги на автома­шинах, за которыми следовали взвод 76-мм пушек на механиче­ской тяге и легкий танк. Ехали всю ночь. В темноте мелькали дачные поселки Рижского взморья, домики Тукумса, Кулдиги. Солнце было уже в зените, когда колонна остановилась в сосно­вом бору южнее Скрунды.

Следующая остановка была у красивого домика лесничего. Вдруг оттуда раздался винтовочный выстрел.

— Вперед! — крикнул командир 8-й пулеметной роты капитан Зелманис и, на ходу выхватив из кобуры пистолет, двинулся к дому. Но второй выстрел оборвал жизнь капитана. Тяжело воспри­няли курсанты смерть своего командира. По ближнему сараю, где укрывалась группа фашистских парашютистов, был открыт огонь из пулеметов и пушки. В дом лесничего ворвались курсанты Бриежкалнс, Гордин и Бабахин. Ни один вражеский лазутчик не уцелел.

26 июня едва забрезжил рассвет, когда колонна автомашин сделала остановку в четырех километрах восточнее Айзпуте. За­няли круговую оборону, выставили боевое охранение, выслали разведку, которая натолкнулась на немецких мотоциклистов. Фа­шисты были отчасти уничтожены.

5-ю роту направили разведать подступы к городу, остальные двинулись за ней. Уже можно было разглядеть окутанные утрен­ним туманом крыши домов, башню лютеранской церкви. Казалось, город спал, но тишина была обманчива.

По сигналу курсанты развернулись в цепь. Первыми огонь открыли фашисты. Стреляли из автоматов и пулеметов, длинными и короткими очередями, обычными и трассирующими пулями. За­работала и 37-мм пушка противника. Редела цепь курсантов. Первым был смертельно ранен в живот курсант Калниньш из 2-го взвода 8-й роты. Падали и другие. Но советские воины по прежнему старались сохранять интервалы, передвигались короткими перебежками — все в соответствии с уставными требованиями.

Вот залегли и дали очередь из автоматов ППД командиры отде­лений Лазурко и Курмелев. Вот поднялся в рост с ручным пуле­метом Лавринович, а вслед за ним, подхватив магазинные коробки,, побежал второй номер Дрель. Метко стреляли из карабинов Бриежкалн и Чекстер.

С могучим «ура» поднялись и пошли в штыковую атаку на< врага отделения, взводы и роты будущих красных командиров. Бой перекинулся на восточную окраину Айзпуте. Очередью из ручного пулемета курсанты Трофимов, Каугурс и Прокофьев уничтожили орудийный расчет противника и захватили трофеи: автомобиль, рацию и ящики с боеприпасами.

Гитлеровцы не выдержали стремительного натиска. Они остав­ляли квартал за кварталом. Замолк еще один вражеский пу­лемет, установленный за церковной оградой. Через полчаса город был очищен от противника. От Лиепаи курсантов отделяли лишь 50 километров.

Но фашисты ушли недалеко. Всего в каких-нибудь 200 метрах западнее Айзпуте, на шоссе, ведущем к Лиепае, снова разгорелся бой. Застрочил «максим» курсанта Чайковского. Бегущих врагов прямой наводкой с холма расстреливали из пушки. В высокой ржи бой то и дело переходил в рукопашную схватку.

Тем временем противник вторично занял Айзпуте, но снова был оттуда выбит. Курсанты и командиры ликовали. «Даешь Лие­паю!» — слышались восклицания. Ребята чувствовали себя окры­ленными. Первая победа! Казалось, вот-вот они двинутся дальше, к морю, прорвут кольцо вокруг Лиепаи и затем с ее защитниками погонят захватчиков до Самой границы.

Но тут курсанты заметили наш самолет, с которого был сбро­шен вымпел с пакетом. Командир батальона прочитал и с озабо­ченным видом приказал строиться.

— Нам приказано вернуться , в Ригу, — сказал он тихо. — К Лиепае не прорваться...

Неделю спустя под Псковом состоялся первый, досрочный выпуск двухсот четырнадцати лейтенантов. Училище было эваку­ировано в Башкирию. А зимой сотни командиров направились от­туда в 201-ю латышскую стрелковую дивизию, отважно сражавшу­юся с врагом на снежных просторах Подмосковья. Много было впереди боев, не все вернулись к родным очагам, но те, кто выжили, навсегда запомнили свое боевое крещение в Айзпуте, когда шли выручать окруженный лиепайский гарнизон.



#8 marel1968

marel1968

    Полковник

  • Admin
  • PipPipPipPipPipPipPipPipPipPip
  • 8 689 сообщений
  • Пол:Женщина
  • Город:Санкт-Петербург

Отправлено 22 Июнь 2014 - 19:35

 

Из доклада командования войск по охране тыла Северо-Запад­ного фронта о боевых действиях 12-го пограничного отряда 22—27 июня 1941 года.

«... 22 июня 1941 года... Бой за Руцаву продолжался до 24.00, после чего группа отошла в район железнодорожной станция Папе. При отходе из комендатуры семь раненых пограничников вместе с военврачом 3-го ранга Алесковским остались в окружении у немцев. Врач Алесковский отбивался из пистолета, а когда остался последний патрон, он позвонил начальнику отряда и до­ложил: «Немцы врываются в штаб, остался один патрон...»[1].

Каким был Алесковский? Есть ли у него родственники? Знают ли они о его гибели? Эти вопросы долгое время оставались без ответа. Выяснить один из них помог Центральный архив погран­войск.

«Военврач 3-го ранга Исидор Григорьевич Алесковский ро­дился 28 июня 1903 года в г. Николаеве на Украине. Хорошо владел русским и украинским языками. Окончил Одесский меди­цинский институт, лечебный факультет, врач-терапевт. В погранич­ных войсках с февраля 1940 года, служил младшим врачом 12-го погранотряда». О судьбе его в документе сказано: «Пропал без вести в боях с германским фашизмом 22 июня 1941 года. Есть предположение, что захвачен немцами с санитарной частью»[2].

Погиб ли в Руцаве? Захвачен ли раненым и потом погиб в фашистском концлагере? На это пока нет точного ответа.

От Руцавы оставшиеся в живых пограничники с боями отошли к Лиепае и влились в боевые порядки 281-го стрелкового полка 67-й стрелковой дивизии, занявшего оборону на реке Барта. Уже 23 июня здесь завязались бои.


[1]  Пограничные войска в годы Великой Отечественной войны 1941—1945 гг.:. Сборник документов. — М.: Наука, 1968, с. 146.

[2]  Там же.



#9 marel1968

marel1968

    Полковник

  • Admin
  • PipPipPipPipPipPipPipPipPipPip
  • 8 689 сообщений
  • Пол:Женщина
  • Город:Санкт-Петербург

Отправлено 23 Июнь 2014 - 00:07

О. Д. ИВАНОВ,

заведующий отделом Лиепайского горкома партии;

В. А. ЧЕЧЕТКИН,

журналист

КОМЕНДАНТ УКРЕПРАЙОНА

В июне 1966 года отмечалось 25-летие обороны Лиепаи. В том, что впервые здесь собрались вместе многие десятки моряков, пехо­тинцев, пограничников, летчиков, принявших первый удар врага в июньские дни сорок первого года, несомненная заслуга писателя, лауреата Ленинской премии Сергея Сергеевича Смирнова. На его выступления по радио и Центральному телевидению откликнулись многие участники боев за город.

С тех пор участники обороны Лиепаи собираются через каждые пять лет. Состоялось уже несколько таких встреч. Во время каж­дой называются имена ранее не известных героев, восстанавлива­ются эпизоды героической битвы в первые дни войны. В июне 1971 года во время празднования 30-летия обороны Лиепаи со всех кондов нашей страны приехали защитники города, чтобы поклониться праху погибших товарищей. Тогда-то и вспомнили имя дивизионного комиссара С. П. Николаева.

В предвоенные годы партия и правительство уделяли большое внимание строительству укрепленных районов. Незадолго до на­чала войны был создан лиепайский укрепрайон, комендантом кото­рого назначен дивизионный комиссар Серафим Петрович Николаев. Не вызывало сомнения, что этот ответственный участок должен возглавить специалист по фортификации — С. П. Николаев был таким специалистом.

Серафим Петрович Николаев родился в 1904 году в Петербурге в семье железнодорожного конторского служащего. В пятнадца­тилетнем возрасте добровольно вступает в Красную Армию. Рядо­вым красноармейцем сражается на фронтах гражданской войны, принимает участие в ликвидации банд Махно. После окончания гражданской войны С. П. Николаев продолжает службу в рядах Красной Армии. В 1921 году направлен во 2-ю Московскую во­енно-инженерную школу, после окончания которой назначен ко­мандиром саперного маскировочного взвода 3-й Бессарабской ка­валерийской дивизии.

Вот строки из служебной аттестации С. П. Николаева: «Обла­дает твердой силой воли, с большой разумной инициативой. Дис­циплинирован, вежлив и аккуратен. Среди товарищей пользуется должным авторитетом, любит свое дело. К порученной работе относится добросовестно. Много работает над собой по повышению своих военных и политических знаний. Общителен, честен, прямой в суждениях...» (ЦАМО СССР, личн. дело № 16228, л. 10.)

Несомненно, эти качества послужили основанием для направ­ления С. П. Николаева на учебу: с 1932 года он становится слу­шателем Военно-инженерной академии имени В. В. Куйбышева.

В 1927 году Серафим Петрович принят в члены ВКГ1(б). Бу­дучи слушателем Военно-инженерной академии, С. П. Николаев проявляет большой интерес к повышению политических знаний и становится пропагандистом.

Аттестации слушателя академии С. П. Николаева безупречны. Этим объясняется быстрое продвижение по службе. В 1937 году ему присваивается звание капитана, а еще через год — майора. В 1938 году С. П. Николаев уже в звании полкового комиссара направляется на Дальный Восток, где становится военным комис­саром Дальвоенстроя. Выпускник Военно-инженерной академии, специалист по фортификации и опытный пропагандист, С. П. Ни­колаев развивает кипучую деятельность по укреплению дальне­восточных рубежей нашей Родины.

В 1939 году он, уже в звании дивизионного комиссара, назна­чается членом военного совета Минской армейской группы, а затем членом военного совета 11-й армии Прибалтийского особого военного округа и, наконец, — комендантом 41-го укрепрайона.

К великому сожалению, в архивах мало сведений о лиепайском укрепрайоне. Он находился в стадии развития, существовал штаб, созданы службы. Для строительства оборонительных рубежей были выделены подразделения 67-й стрелковой дивизии.

В мае 1941 года командиром 67-й стрелковой дивизии назнача­ется генерал-майор Н. А. Дедаев.

Между комендантом укрепрайона и комдивом устанавливается тесный контакт. Семья С. П. Николаева из Вильнюса переезжает в Лиепаю. Генерал-майор Н. А. Дедаев не успел привезти к месту своей службы семью. Судя по отрывочной переписке, семьи были дружны между собой.

В открытке, отправленной в августе 1941 года и адресованной жене Николаева, Людмила Александровна Дедаева пишет: «До­рогая Верочка! Посылаю тебе письмо, где описала свое горе. Жду все время ответа. Что ты знаешь о наших, где Серафим Петрович? Верочка, ты мне ответь, а я тебе сообщу, что узнала о Никалае (генерал-майоре Н. А. Дедаеве. — прим. авторов). Он эвакуирован и умер от ран. Куда эвакуирован, я не знаю. Милая моя, такое горе, такое отчаяние... Напиши, как ты живешь. Целую тебя крепко. Твоя Мила Дедаева».

На этом переписка прекратилась. Да и что можно было тогда узнать о защитниках города? Неизвестна дальнейшая судьба коменданта 41-го укрепрайона дивизионного комиссара С. П. Ни­колаева. В личном деле скупые строчки: «Пропал без вести...»

По воспоминаниям некоторых участников обороны Лиепаи, ди­визионного комиссара С. П. Николаева видели, когда он поднимал красноармейцев в атаку. Прорвался ли он из окруженной фашис­тами Лиепаи? Возможно, погиб смертью героя и затерялся в кутерьме ожесточенных боев. Ясно одно, что такие люди, каким был дивизионный комиссар С. П. Николаев, сражались до послед­него патрона.

* * *

Как сложилась судьба других командиров, политработников, рядовых красноармейцев? Среди писем участников обороны Лиепаи, адресованных писателю Сергею Сергеевичу Смирнову, хранящихся в Центральном государственном архиве литературы и искусства, оказалось письмо Екатерины Демьяновны Васечкиной. Вот что она писала в 1966 году писателю после его выступления по Центральному телевидению: «Уважаемый Сергей Сергеевич! Мой муж, полковой комиссар Михаил Александрович Васечкин, 1900 года рождения, перед началом Великой Отечественной войны проходил военную службу в Лиепае в должности заместителя ко­менданта 41-го укрепрайона по политической части. Штаб 41-го укрепрайона располагался в Лиепае по улице Виестура, 57. Ко­мендантом укрепрайона был дивизионный комиссар Серафим Петрович Николаев. В первые дни войны я была эвакуирована из Лиепаи, и до сих пор мне ничего неизвестно о судьбе моего мужа» (Центральный государственный архив литературы и искусства (далее — ЦГАЛИ), ф. 2528, on. 1, ед. хр. 14.).

Михаил Александрович Васечкин родился в Смоленской губер­нии, в семье крестьянина-батрака. В 1918 году добровольцем по­шел в Красную Армию, воевал на фронте с белополяками, с бандами Махно. В 1921 году вступил в партию. В том же году был назначен комиссаром отряда по борьбе с бандитизмом; в 1922 году — комиссаром отдельной пограничной роты в Крыму; еще через год становится комиссаром черноморского пограничного судна «Коршун». А в 1924 году его переводят на Дальний Восток, где он служит на пограничной заставе в качестве инструктора по политработе.

В 1928 году М. А. Васечкин демобилизуется, переезжает в Смоленск. Является секретарем волостной ячейки ВКП(б), рабо­тает в потребительской кооперации. В 1930—1933 годах учится в Смоленском коммунистическом вузе. Михаила Александровича Васечкина снова призывают на службу в РККА, он инструктор пропаганды кавалерийского полка.

В сентябре 1940 года полковой комиссар М. А. Васечкин на­значается заместителем коменданта 41-го укрепрайона по полити­ческой части (ЦАМ0 СССР, личн. дело № 16227, л. 4.).

В Лиепайском историческом и художественном музее хранится письмо, которое прислал из далекого Магадана в 1983 году Генна­дий Самойлович Белобородое. «Обращаюсь к вам, — пишет он, — с просьбой не совсем обычной: помогите пожалуйста узнать что-нибудь о судьбе моего отца, который в свое время внес посильный вклад в оборону города. Прошло больше сорока лет с тех пор, как последний раз я видел отца. Начальник артиллерии укрепрайона Белобородов Самойло Евсеевич за две недели до начала войны в составе военной комиссии выехал на строящиеся объекты в районе Паланги. Отец должен был возвратиться из служебной командировки 22 июня 1941 года. Однако он не возвратился...

В первый день войны наша семья была эвакуирована в глубь страны поездом. В нашем доме жил полковой комиссар Васечкин, с дочерью которого в одном классе училась моя старшая сестра. Семья Васечкина тоже выехала из Лиепаи в первый день войны.

Мой отец, Самойло Евсеевич Белобородое, окончил артилле­рийское училище в Ленинграде, воевал в гражданскую войну, принимал участие в подавлении Кронштадтского мятежа. Он на­гражден медалью «XX лет РККА».

Вместе с моим отцом перед началом войны в составе комиссии выехал в район Паланги майор Завьялов, судьба которого также неизвестна.

Я живу в Магадане и работаю заведующим областной судебно- медицинской экспертизой» (Архив Лиепайского исторического и художественного музея, инв. № 10789.).

Итак, четыре человека из штаба 41-го укрепрайона уже из­вестны. Однако в 41-м укрепрайоне были и другие командиры, политработники, рядовые красноармейцы. Прошли десятилетия, но верится, что станет известна судьба всех героев обороны Лиепаи.



#10 marel1968

marel1968

    Полковник

  • Admin
  • PipPipPipPipPipPipPipPipPipPip
  • 8 689 сообщений
  • Пол:Женщина
  • Город:Санкт-Петербург

Отправлено 26 Июнь 2014 - 00:18

В. И. ШАРАНДАК,

капитан 3-го ранга

В БОЙ ВСТУПАЮТ МОРЯКИ-ПОГРАНИЧНИКИ

В конце июня 1940 года начальник штаба Одесского дивизиона погранкатеров капитан-лейтенант А. Финочко был вызван в Управление войск округа.

— На Балтике формируется второй Балтийский отряд погрансудов, — сказал заместитель начальника войск округа по морским частям военный инженер 2-го ранга Дедух. — Вам командование округа доверяет возглавить формирование и командование 2-м дивизионом этого отряда. А в помощь выделены опытные офицеры- пограничники, экипажи катеров Северного отряда...

Участник обороны Лиепаи, ветеран войны краснофлотец В. А. Маляржик, служивший на катере ПК-212, ставшем впослед­ствии МО-405 (ПК — пограничные катера — впоследствии стали именоваться малыми охотниками' за подводными лодками или, сокращенно, МО. Позднее журна­листы прозвали их «морскими охотниками»), в своих воспоминаниях пишет: «Северный отряд пограничных судов, несколько катеров МО сделали переход через Беломорканал, Ладожское и Онежское озера в Ленинград, затем в Таллин. Там были покрашены катера, затем уже под командова­нием командира 2-го дивизиона А. Финочко прибыли в Лиепаю. Дивизион охранял государственную границу от Паланги до Ирбенского пролива включительно...». (ЦАПВ, д. 20, оп. 230, ед. хр. 17, л. 109.)

Вскоре в помощь командиру дивизиона в Лиепаю прибыли военком батальонный комиссар А. И. Макаров, начальник штаба дивизиона старший лейтенант К. Н. Варламов, участник войны с белофиннами старший политрук М. Т. Овчарук, воентехники 2-го ранга П. Г. Юрченко, С. И. Павлов и другие опытные командиры и политработники.

В пограничной Лиепае и на охраняемом участке особенно ощущалось приближение грозы. Фашистская разведка стремилась любой ценой добыть сведения о дислокации кораблей, воинских частей, строительстве береговых укреплений в районе Лиепайской военно-морской базы. В прибрежных водах моряки-пограничники то и дело обнаруживали «заблудившиеся» немецкие суда и само­леты.

В мае сорок первого года нарушения границы на участке 2-го дивизиона участились. В одну из июньских ночей пограничники задержали фашистский катер, совсем близко подошедший к берегу.

—   Потеряли направление, — нагло заявили фашисты, хотя приборы и механизмы корабля, как выяснилось, были в полном порядке.

В июне сорок первого года не было дня, чтобы немецкие само­леты не нарушили границу. С 19 июня 1941 года на Краснознамен­ном Балтийском флоте была объявлена боевая готовность № 2. Пограничные морские отряды перешли на усиленный вариант охраны Государственной границы СССР.

Краснофлотец В. А. Маляржик об этих днях вспоминает: «Одна из смен по расписанию несет боевую вахту на постах, остальные две смены отдыхают у своих мест или в непосредственной бли­зости от них...»  (Из переписки автора с ветераном войны В. А. Маляржиком.)

Бывший механик дивизиона капитан 2-го ранга Н. В. Аникеев так описывает начало войны:

—   В первые же минуты вероломного нападения гитлеровцев на долю краснофлотцев, старшин и командиров нашего дивизиона выпала на редкость сложная и трудная задача по отражению атак противника с моря и воздуха. В районе Паланги два катера дивизиона несли дозорную службу по охране морской границы. Старший группы лейтенант В. В. Лавриков утром 22 июня отпра­вил радиограмму командиру дивизиона А. Финочко: «Немецкие войска перешли нашу границу в районе Паланги. Паланга горит...» (Таллин в огне. — Таллин, 1971, с. 330.)

В дивизионе была объявлена боевая тревога. С наступлением рассвета 22 июня 1941 года фашистская авиация начала бомбить аэродром, порт и другие объекты Лиепаи. Личный состав дивизи­она принял самое активное участие в отражении налетов фашист­ской авиации, массированным зенитным огнем препятствуя само­летам противника наносить удары по целям.

Пограничный катер ПК-212 встретил начало войны в дозоре. Командир катера лейтенант А. С. Левшин сделал запись в вах­тенном журнале: «22 июня 1941 года катер нес свою обычную пограничную службу. Получив сообщение о начале войны с Гер­манией, катер двинулся в базу и при переходе к рейду Лиепаи был атакован 23 июня 1941 года в 17.40 самолетом противника. Атака успешно отражена. Это было первое боевое столкновение с противником». (ЦВМА, ф. 72, д. 10947, л. 63, 64.)

Бывший начальник штаба 2-го Балтийского отряда погрансудов контр-адмирал запаса С. И. Кведло в письме к автору вспоминал: «2-й дивизион погранкатеров отличался высоким моральным и боевым духом, крепкой дисциплиной и хорошей мор­ской выучкой. А. Финочко был энергичным, смелым командиром. Под стать ему был и опытный комиссар А. Макаров, коммунист кристально чистой души, ленинской закалки. 22 июня 1941 года катера 2-го Балтийского отряда погрансудов и дивизион судов Наркомата Морского флота на Ханко были переданы в оператив­ное подчинение Краснознаменного Балтийского флота... Моряки- пограничники показывали образцы мужества и отваги, с первых боев с фашистами зарекомендовали себя с самой лучшей стороны...»

Двое суток без сна и. отдыха моряки-пограничники охраняли фарватеры на подступах к Лиепае, отражали налеты вражеской авиации, осуществляли противолодочную охрану кораблей. В результате совместных усилий флота и дивизиона противнику не удалось заминировать фарватер и воспрепятствовать нашим бо­евым кораблям и судам торгового флота выходить в море.

24 июня 1941 года усилился артиллерийский обстрел Лиепаи и порта. К этому времени на внутреннем рейде Вентспилса ско­пилось несколько судов. Противовоздушная оборона Вентспилсского порта была слабой. Командир дивизиона капитан-лейтенант А. Финочко получил приказ перебазировать пограничные катера в Вентспилс и осуществить там прикрытие судов от налетов ави­ации. Утром того же дня несколько пограничных катеров под командованием капитан-лейтенанта А. Финочко вышли из Лиепаи. Во время перехода катера несколько раз были атакованы враже­ской авиацией.

Из вахтенного журнала ПК-212: «За время перехода из Лие­паи в Вентспилс катер, следовавший в составе дивизиона, отразил четыре налета вражеской авиации...» (ЦВМА, ф. 72, д. 10947, л. 63.)

Трудно пришлось экипажу катера, которым командовал стар­ший лейтенант Г. Ф. Минин. Катер одновременно атаковали три вражеских самолета. Благодаря мужеству, стойкости и высокому боевому мастерству экипажа, особенно комендоров и самого ко­мандира, атаку удалось успешно отбить.

24 июня 1941 года в 13.00 катера дивизиона без потерь при­были в Вентспилс. Гитлеровцы непрерывно бомбили город, мор­ской порт. Пограничные катера сразу же вступили в схватку с вражеской авиацией, ведя интенсивный заградительный огонь. Вскоре фашисты убедились, что именно катера создали боевую устойчивость противовоздушной обороны. Авиация противника перенесла свои удары на пограничные катера. В тот день враже­ские самолеты произвели шесть налетов на них. Но каждый раз меткий огонь комендоров и пулеметчиков заставлял противника ломать строй, сбивал выход отдельных самолетов на боевой курс, вынуждая фашистских летчиков к беспорядочному бомбометанию.

С необыкновенной храбростью, не зная передышки, сражались с врагом моряки-пограничники. Об этом свидетельствует боевое донесение командира дивизиона капитан-лейтенанта А. Д. Фи- ночко: «26 июня противник предпринял торпедную атаку торговых судов, стоявших в аванпорту. Катера дивизиона приняли участие в отражении налета торпедных катеров, и их атака не увенчалась успехом. Три торпеды попали в мол, ограждающий аванпорт, а сами торпедные катера ушли, не приняв боя...» (ЦВМА, ф. 72, д. 10947, л. 64.)

В первые дни войны активное участие в обороне Лиепаи и Вентспилса, проявляя мужество и героизм, приняли командир катера главстаршина Васюк, рулевой Н. Лунгар, старшина 2-й статьи Аксютин, краснофлотцы Шагаренко, В. Маляржик, стар­ший политрук М. Овчарук, воентехники А. Трошин, А. Архипов, краснофлотец С. Юков и многие другие.

Вечером 27 июня возникла угроза захвата Вентспилсского порта. На следующий день командир дивизиона А. Д. Финочко получил приказ о передислокации на остров Сааремаа (Эзель). Дивизиону была поставлена боевая задача: при передислокации не оставлять в порту ни одного судна. Несмотря на яростное противо­действие противника моряки-пограничники 2-го дивизиона вывели из Вентспилса шестнадцать судов и кораблей.

Катер лейтенанта А. Левшина шел головным в колонне охра­нения транспортов. 28 июня моряки обнаружили вражеские тор­педные катера и огнем пушек и пулеметов заставили их отка­заться от атаки. Ирбенский пролив оказался заминированным, командование дивизиона приняло решение идти в бухту Трийги через пролив Соэла. Тем не менее, не доходя примерно пяти миль до поворота в пролив, два катера подорвались на минах и зато­нули. «Морские охотники» спасли оставшихся на плаву членов экипажей.

В эти напряженные дни, когда было не до сна и отдыха, капитан-лейтенант А. Д. Финочко дает короткую телеграмму ро­дителям: «С начала войны нахожусь в боях. Жив, здоров. Ваш Александр». В письме жене, эвакуированной вместе с другими семьями из Лиепаи 22 июня, он пишет: «Лиепаю мы оставили 24 июня утром. Сейчас я нахожусь на о. Эзель, пока жив, здоров, командую по-прежнему своим дивизионом. Все подчиненные мне люди, командиры живы. Находимся на передовых позициях в со­ставе действующего флота...»

В первые дни войны катера дивизиона базировались в гавани Kypgccaape (Кингисепп). К этому времени имя капитан-лейте­нанта А. Д. Финочко стало хорошо известно защитниками Моонзунда. В боях с противником моряки-пограничники показали об­разцы стойкости и героизма.

Начальник разведки гарнизона, оборонявшего Моонзунд, майор в отставке М. П. Павловский вспоминает о последних боях А. Д. Финочко: «Переправу личного состава и техники из порта Вирту поручили капитан-лейтенанту А. Финочко. В штабе знали: Алексей Дмитриевич ляжет костьми, но дело сделает. В мужестве и отваг.е этого замкнутого, малоразговорчивого моряка никто не сомневался, хотя знали мы его еще мало...» (Павловский М. П. На островах. — М.: Воениздат, 1963, е. 13—51.) Дивизион А. Финочко успешно справился с поставленной задачей.

В один из сентябрьских дней 1941 года два «морских охотника» под командованием А. Д. Финочко (со штабом дивизиона на борту) выполняли приказание снять с острова Рухну гарнизон. Когда они подходили к порту Куйвасту, гитлеровское командова­ние бросило против балтийцев авиацию с заданием любой ценой уничтожить катера. Вражеские самолеты образовали «карусель» таким образом, что наши катера все время находились под ударом. Начался пожар на одном из катеров, другой катер взрывной вол­ной выбросило на отмель. Но моряки-пограничники продолжали неравный бой. И все, кто был на береговом наблюдательном пункте (недалеко от порта Куйвасту) увидели, как сначала один, затем второй фашистский самолет, пустив шлейф дыма, врезались в воды залива.

До последнего сражался с врагом катер, на котором находился командир дивизиона А. Д. Финочко со своим штабом. Но прямым попаданием вражеской бомбы катер был уничтожен.

Так погибли мужественные защитники Лиепаи, Вентспилса и Моонзунда капитан-лейтенант А. Д. Финочко, батальонный комис­сар А. И. Макаров, старшие лейтенанты К. Н. Варламов, К. В. Долинин, Ф. И. Лысачев, воентехники 2-го ранга П. Г. Юрченко, С. И. Попов, старший политрук М. Т. Овчарук, старшина мото­ристов Ф. Н. Щербина и многие другие моряки-пограничники.

Оставшиеся катера дивизиона пробились в Кронштадт и вошли в состав истребительного отряда охраны водного района, где во­евали до полной победы над врагом. И в каждом бою моряки- пограничники были верны памяти павших, пулей и снарядом мстя врагу за смерть боевых друзей.



#11 marel1968

marel1968

    Полковник

  • Admin
  • PipPipPipPipPipPipPipPipPipPip
  • 8 689 сообщений
  • Пол:Женщина
  • Город:Санкт-Петербург

Отправлено 03 Январь 2015 - 22:02

В. И. САВЧЕНКО,

доктор исторических наук,

лауреат Государственных премий,

заслуженный деятель науки Латвийской ССР

ЧЕЛОВЕК ТРУДНОЙ СУДЬБЫ

В последнем, 12-м томе «Истории второй мировой войны» сде­ланы выводы и обобщения о всей войне. Интересно, что в ряду таких героических городов, как Ленинград, Одесса, Севастополь, Брест, сыгравших значительную роль на первом этапе сражений с фашистами, значится и военно-морская база Лиепая, гарнизон которой вместе с местным населением семь дней в полном окру­жении мужественно бился с врагом. Уже многое сделано в изуче­нии этого краткого по времени, но насыщенного большим содер­жанием эпизода первых дней Великой Отечественной войны. Отрадно и то, что исследование борьбы лиепайчан активно продолжается. В Лиепайском историческом и художественном музее с помощью Лиепайского горкома партии значительно пополнены фонды материалов по этой теме.

К сожалению, данных об обороне Лиепаи немного. Часть из них, очевидно, затерялись в ходе боев. Да и было их, наверное, мало: до документов ли было в напряженной обстановке уличных боев... Вот почему основными источниками для нас являются вос­поминания участников событий — сведения, таящие, к сожалению, много противоречий, неточностей, субъективных оценок. Именно этим, на наш взгляд, можно объяснить то, что до сих пор диску­тируется вопрос — кто же стоял во главе обороны Лиепаи. Сам факт упорной обороны города говорит о том, что руководили ею сильные, волевые люди. В экспозициях музеев республики, в публи­кациях по этой теме зачастую все сводится к одной личности — командиру 67-й стрелковой дивизии генерал-майору Н. А. Дедаеву, чье имя стало легендарным. Как старший по званию, он действи­тельно в первый же день войны возглавил гарнизон. Однако гене­рал погиб в первой половине дня 25 июня, то есть в середине боев. Кто же заменил его на боевом посту? Командир Лиепайской военно-морской базы, капитан 1-го ранга М. С. Клевенский. Его имя в некоторых послевоенных изданиях или совсем замалчива­ется, или упоминается вскользь. В этом, очевидно, сыграл свою роль факт, отмеченный Михаилом Корсунским в документальной повести «Адмирал Юрий Пантелеев», отрывок из которой опубли­кован в газете «Вечерний Таллин» 17 сентября 1981 года. Цитирую: «Клевенский защищал базу до конца и совершенно незаслуженно был судим. Тогда, в первые дни войны, казалось, что наказанием «виновного» можно изменить ход наступления противника. В конце концов Клевенский был реабилитирован с восстановлением воин­ского звания 11 сентября 1941 года.   (Савченко В. И. Семь огненных дней Лиепаи. — Рига: Зинатне, 1985, с. 51.)

Изучение биографических данных М. С. Клевенского показы­вает, что он был незаурядной, своеобразной личностью. В служеб­ной характеристике, составленной на него в 1940 году, отмечено: «Энергия выдающаяся, решает быстро, без колебаний, решения смелы, незаурядны. Ум живой, в любой обстановке быстро и уве­ренно ориентируется и дает правильную оценку... непримирим к нарушителям интересов службы. Твердый, прямой и правдивый человек». (ЦВМА, личн. дело № 165883, л. 38.)  Да, это был командир с большим стажем суровой службы в Военно-Морском Флоте. В ряды военных моряков М. С. Клевен­ский встал в сентябре 1924 года, когда по комсомольскому набору поступил в Высшее военно-морское училище имени М. В. Фрунзе. После окончания училища проходил службу на кораблях «Сунь Ятсен» и «Красный Восток» Амурской военной флотилии. С 1930 по 1933 год он слушатель Военно-морской академии имени Воро­шилова, которую окончил с отличием. Затем следует долголетнее пребывание на кораблях Тихоокеанского флота.

В газете «Известия» за 26 декабря 1936 года читаем: «Сегодня закончился автономный поход подводной лодки, которой командует т. Клевенский. Лодка т. Клевенского побила все существующие рекорды подводного плавания. Многие дни находилась она в море под жестокими ударами зимних тайфунов и прошла сотни миль, прорезая глубины морей, омывающих Советский Дальний Вос­ток». В этих походах в три-четыре раза перекрывались существо­вавшие тогда нормы пребывания под водой. Подвиг экипажа лодки получил высокую оценку командования — отмечен переходя­щим призом Народного Комиссариата Обороны СССР, а в личном деле М. С. Клевенского появилась в 1936 году следующая лаконич­ная запись: «Волевой и активен, за что пользуется большим автори­тетом среди личного состава». Пять лет жизни М. С. Клевенский отдал службе на подводных кораблях Тихоокеанского флота, по­ходы которых, как отмечает вице-адмирал М. Н. Захаров, «до сих пор изумляют отвагой и мастерством». Подводная лодка типа «щука» под командованием М. С. Клевенского, оборудованная специальным приспособлением, пробыла под водой 103 суток. Бывший нарком Военно-Морского Флота СССР Н. Г. Кузнецов по этому поводу позже писал: «Продолжительность пребывания4 наших подводных лодок в открытом море была по тем временам невиданной. О подводных рекордах не принято оповещать широкие круги, их не регистрируют международные спортивные органы, но, если бы устраивались подобные соревнования, многие наши подводники вполне могли бы стать мировыми чемпионами». (Кузнецов Н. Г. Накануне, с. 184)

Несомненно, что в числе таких мировых чемпионов находился бы и М. С. Клевенский.

В марте 1938 года М. С. Клевенский назначается начальником оперативного отдела штаба Тихоокеанского флота и становится, по признанию сослуживцев, «подлинным энтузиастом создания четкой системы готовности» флота. Сущность ее заключалась в том, чтобы в случае нападения врага по короткому сигналу (до­пустим, одному слову «пламя») корабли могли начать боевые действия. Буквально день и ночь трудился М. С. Клевенский над реализацией своей системы. «Этот человек, — пишет Н. Г. Куз­нецов, — обладал необычайной работоспособностью. С ним было нелегко не только подчиненным, которым приходилось выдержи­вать его темпы, но и начальству. Если у него возникал срочный вопрос, он не стеснялся разбудить любого даже глубокой ночью... Отличный штабной офицер, он мог заботиться обо всех, но поду­мать о себе у него не оставалось времени». (Кузнецов Н. Г. Накануне, с. 208.)

В конце июля 1938 года шли бои у озера Хасан — совсем близко от Владивостока. В разгроме японской военщины прини­мали участие и военные корабли Тихоокеанского флота, обеспечи­вавшие в условиях дальневосточного бездорожья подвоз боепри­пасов и снаряжения для сухопутных войск по водным магистралям. За активное участие в разработке и проведении этой операции М. С. Клевенский был награжден орденом Красной Звезды. Вскоре, в ноябре 1939 года последовало новое назначение — на Балтику. В мае 1940 года М. С. Клевенский прибывает в Лиепаю в качестве начальника штаба Лиепайской военно-морской базы, а через год становится ее командиром. Таким образом, ближайшую к границе военно-морскую базу Балтийского флота возглавил опытный ко­мандир. Важную роль в его становлении как командира, несом­ненно, сыграла продолжительная служба на Тихоокеанском флоте, который в предвоенные годы по праву считался отличной школой воспитания и закалки людей.

К сожалению, у исследователей не так много данных, которые проливали бы свет на лиепайский период деятельности М. С. Клевенского. Среди них лаконичное воспоминание его адъютанта Владимира Щуревича (по специальности учителя), проходившего в это время действительную военную службу на флоте. «Командир базы, — узнаем из писем Щуревича, — был ярый служака, требо­вал строгую дисциплину, любил во всем порядок. Помню, что даже свою жену не разрешал пропускать в штаб, говоря, что здесь не место для семейных разговоров... Одевался просто, по форме, что нам, краснофлотцам, нравилось». Это, конечно, штрих к личности командира военно-морской базы. Боевая же его работа отмечена как положительная в книгах видных военных деятелей того вре­мени — народного комиссара Военно-Морского Флота СССР Н. Г. Кузнецова и командующего Балтийским Военно-Морским Флотом В. Ф. Трибуца, а сам он характеризуется как «смелый и энергичный».

Нужно особо подчеркнуть, что М. С. Клевенский под свою от­ветственность поддержал просьбу Лиепайского городского коми­тета партии — вооружить рабочих — и распорядился выдать им винтовки. Именно с командиром военно-морской базы, а не с командованием 67-й стрелковой дивизии, во время обороны Лие­паи находился в тесном контакте городской комитет партии через своего представителя, секретаря Лиепайского уездного комитета партии Л. Я. Врублевского. В связи с этим интересно воспомина­ние последнего, где передана обстановка, царившая в те дни на командном пункте военно-морской базы. Л. Я. Врублевский пишет: «На командном пункте... чувствовалась спокойная деловитость. Капитан 1-го ранга М. С. Клевенский, приняв на себя командова­ние гарнизоном, непрерывно сидел у телефона и давал приказания по всем секторам фронта». (Рукописный фонд Института истории АН Латвийской ССР. Воспоминания Врублевского Л. Я.) Автор неоднократно подчеркивает: у него создалось впечатление, что оборону Лиепаи возглавляет коман­дование военно-морской базы. Добавим, что с 25 июня 1941 года (после гибели командира дивизии) управление войсками велось с командного пункта военно-морской базы, где имелась хорошо налаженная связь с различными участками обороны города и с вышестоящими штабами, располагавшимися в Риге.

Особенно нужно выделить тот факт, что под руководством М. С. Клевенского и его заместителя по политчасти, полкового комиссара П. И. Поручикова быстро и организованно проходило формирование флотских частей и их вывод на боевые участки. Именно М. С. Клевенский был автором известного обращения, изданного в начале боев за город — 24 июня, во второй половине дня. Его содержание было доведено «до всего личного состава базы, до отдельного бойца включительно». Лаконичным языком приказа в нем говорилось: «1. Зарыться в землю. Вырыть окопы во весь профиль. 2. Беречь патроны и стрелять только с действен­ной дистанции. 3. Держать связь со своими соседями и знать их лично. 4. Артиллерии держать связь с пехотой. Связь осуществ­лять пехоте. Держаться мужественно!».  (ЦВМА, ф. 102, on. 1, д. 140, л. 13.)

В целом объективная оценка сил, обеспечивших оборону Лие­паи, показывает, что ряд факторов (большие материальные воз­можности, огневая мощь, высокий моральный уровень краснофлотцев и командиров и другие) определил то, что военные моряки, возглавляемые командованием военно-морской базы под руковод­ством М. С. Клевенского, фактически являлись ведущей силой в защите Лиепаи. Понятно, что их действия согласовывались с командованием стрелковой дивизии и объединенным комитетом горкома и укома партии, который был самостоятельным боевым органом мобилизации трудящихся на оборону города. Иногда приходится слышать упрек в адрес М. С. Клевенского за то, что 27 июня в 3 часа 30 минут он ушел с базы на торпедном катере, тогда как остальным воинам пришлось прорываться по суше.

Во-первых, как отмечал В. Ф. Трибуц в беседе с автором, он сам указал М. С. Клевенскому средство эвакуации штаба базы с задачей перебраться в Вентспилс, организовать там командный пункт и установить связь с командованием дивизии. Как известно, в это время из Вентспилса уже уходили советские войска, и М. С. Клевенский пришел на остров Сааремаа (Эзель). Во-вторых, морской путь в то время был не менее рискованным, чем сухопутный. В море рыскали фашистские торпедные катера, подводные лодки, не говоря уже о вражеских самолетах. 17-й и 47-й торпед­ные катера, на которых находилась группа командиров штаба базы во главе с М. С. Клевенским, у Ужавы приняли бой с гитле­ровскими катерами, причем 47-й затонул, хотя его экипажу и удалось добраться до берега.

После обороны Лиепаи М. С. Клевенский командовал 1-м ди­визионом малых охотников Ладожской военной флотилии. Затем снова служил на Тихоокеанском флоте. С ноября 1943 года М. С. Клевенский участвовал в боевых действиях самого активного в годы Великой Отечественной войны Северного флота, где ко­мандовал сначала Краснознаменным дивизионом истребителей подводных лодок, а потом бригадой сторожевых кораблей. В октябре—ноябре 1944 года его имя дважды отмечалось в приказах Верховного Главнокомандующего: сначала в связи с освобожде­нием города Печенеги (Петсамо), а затем полным изгнанием ок­купантов из Печенегской (Петсамской) области.

Дальнейшая служба М. С. Клевенского проходила снова на Тихоокеанском флоте. 3 ноября 1951 года ему было присвоено звание контр-адмирала.

В 1954 году на боевом корабле во время выполнения служеб­ных обязанностей внезапно перестало биться сердце человека, отдавшего всю свою жизнь служению Родине и внесшего большой вклад в оборону Лиепаи. За успешное выполнение заданий ко­мандования и проявленный в годы войны героизм М. С. Клевен­ский был награжден двумя орденами Красного Знамени и орде­ном Отечественной войны I степени. М. С. Клевенский похоронен в Москве на Ваганьковском кладбище. На памятнике начертаны слова? «Контр-адмиралу Михаилу Сергеевичу Клевенскому от моряков-тихоокеанцев в знак уважения и светлой памяти».

Имя М. С. Клевенского должно занять достойное место среди главных организаторов обороны Лиепаи — таких, как генерал- майор Н. А. Дедаев, секретарь Лиепайского горкома партии М. Бука. Субъективной оценке деятельности М. С. Клевенского в Лиепае настало время положить конец.



#12 marel1968

marel1968

    Полковник

  • Admin
  • PipPipPipPipPipPipPipPipPipPip
  • 8 689 сообщений
  • Пол:Женщина
  • Город:Санкт-Петербург

Отправлено 03 Январь 2015 - 22:08

Ж. Ф. ПОПОВА

ПОЛКОВОЙ КОМИССАР ПОРУЧИКОВ

Среди военных моряков большим авторитетом пользовался заместитель командира военно-морской базы по политчасти пол­ковой комиссар Павел Иванович Поручиков, который с первых часов боев за город до последнего вздоха находился в первых рядах защитников приморской Лиепаи.

Это был человек умный и добрый, скромный и правдивый, обладавший большой силой воли, всего себя отдававший людям и службе на флоте. В документах Центрального военно-морского архива о нем говорится предельно лаконично: «...обладает живым умом. В сложной обстановке принимает правильное решение. Морскую службу и политическую работу любит. Учит подчиненных личным примером. Интересы дела ставит выше личных. Не счи­таясь со своим личным временем, всегда среди краснофлотцев, чутко относится к их запросам». ( ЦВМА, д. 40726, л. 24.)

Родился Павел Иванович Поручиков в городе Казани в 1904 году в семье чернорабочего. После окончания церковно-приходской школы десятилетним мальчишкой начал трудовую деятель­ность: сначала более трех лет был учеником портного, затем два года работал подручным слесаря на фабрике «Победа» в Казани. В пятнадцать лет он студент рабфака при Казанском государст­венном университете, здесь во время двухлетней учебы его прини­мают кандидатом в члены партии. Семнадцатилетний Павел По­ручиков — активный комсомолец, он выполняет ответственное по­ручение партии, работая в 1921—1922 годах в оперативной части ВЧК в городе Виннице Полтавской губернии. Возвратившись в Казань, продолжает свою деятельность в штабе частей Особого назначения, где в апреле 1923 года становится членом партии, много работает с комсомольцами, являясь секретарем ячейки РКСМ.

Трудное было время. Страна поднималась из руин, отстраивала разрушенное в период гражданской войны хозяйство, возрождала свой флот. Комсомол стал шефом Военно-Морского Флота СССР и свои лучшие кадры посылал служить на флот. 15 ноября 1923 года по разверстке комсомола прибыл на Черноморский флот т Павел Поручиков. Он закончил школу учебного отряда Черно­морского флота в Севастополе, был старшиной команды кочегаров на эсминцах «Шмидт», «Шаумян», «Петропавловск». В 1925 и 1926 годах коммунисты избирают Павла Поручикова членом Крым­ского областного комитета партии, а комсомольцы дивизиона эс­минцев — своим вожаком. В последующие годы Павел Иванович является секретарем партийной организации и преподавателем объединенной школы учебных отрядов морских сил Черномор­ского флота.

В 1931 году политрук Поручиков вновь возвращается в диви­зион эсминцев старшим инструктором политотдела, потом служит комиссаром на подводных лодках. (ЦВМА, д. 40726, л. 9, 10, 11, 13, 14, 25.)

В 1932 году за самоотверженную работу по укреплению боевой и технической мощи флота, за ударные темпы в овладении воен­ными знаниями Центральный Комитет ВЛКСМ в день 10-летия шефства комсомола над Военно-Морским флотом премирует П. И. Поручикова револьвером и гитарой. Документ о награжде­нии хранится в Лиепайскогом Доме офицеров.

В биографии Павла Ивановича Поручикова немало интересных страниц. Это — служба военным комиссаром на эсминце «Быст­рый», затем в первой бригаде эскадренных миноносцев. Это — поход на кораблях в Стамбул. Изо дня в день военком совершен­ствует свои знания. Он учится в Военно-политической академии.

В 1939 году П. И. Поручиков был переведен на Балтику и с момента прихода кораблей Балтийского флота в Лиепаю служил в должности заместителя командира военно-морской базы по политической части. Полковой комиссар Павел Иванович Пору­чиков был не только одним из организаторов обороны Лиепаи, но и ее активным участником. Он появлялся в самых жарких и опасных местах, участвуя в боевых действиях. Когда фашисты прорвались к судоремонтному заводу «Тосмаре», полковой комис­сар собрал группу краснофлотцев штабной команды, экипажей катеров и кораблей и вместе с ними участвовал в ликвидации прорыва. В этом бою П. И. Поручиков был ранен.

Большое внимание уделял полковой комиссар формированию отрядов военных моряков, отправке раненых и другим вопросам, возникавшим в ходе боев за Лиепаю. Много теплых слов говорят о нем все, кто знал его. Полкового комиссара П. И. Поручикова видели в рядах наступающих моряков во время прорыва на шкедском направлении 27 июня 1941 года. Здесь он и погиб. Пока нет подробных данных о месте гибели полкового комиссара, но теп­лится надежда, что нам об этом расскажут те, кто участвовал с ним в последнем бою.

 * * *

Через несколько месяцев после гибели полкового комиссара в далекой эвакуации родился его сын, которого назвали, как и отца, Павлом. Окончив Ленинградское высшее военно-морское училище имени А. С. Попова, Павел Павлович Поручиков служил на Тихо­океанском флоте, затем был переведен на Балтику. В настоящее время капитан 3-го ранга П. П. Поручиков является преподавате­лем военно-морского цикла в Ломоносовском мореходном училище.

Старшая дочь П. И. Поручикова Нелли окончила учительский институт в Ленинграде и педагогический институт в Челябинске и преподает химию в одной из ленинградских школ. Нелли и Па­вел гордятся своим отцом и с честью несут по жизни его имя.



#13 marel1968

marel1968

    Полковник

  • Admin
  • PipPipPipPipPipPipPipPipPipPip
  • 8 689 сообщений
  • Пол:Женщина
  • Город:Санкт-Петербург

Отправлено 03 Январь 2015 - 22:25

Ф. К. ТИМАШКОВ, старший лейтенант,

командир 841-й батареи

84-го отдельного зенитного артиллерийского дивизиона в 1941 году

 

ПЕРВЫЕ ЗАЛПЫ ВОЙНЫ

Весной сорок первого года чувствовалось, что сгущаются тучи войны. Фашистские самолеты часто нарушали границу и появля­лись над объектами нашего побережья. В мае были запрещены отпуска. Мне, например, не разрешили даже съездить на похороны отца.

Наше командование располагало определенными сведениями о сосредоточении немецко-фашистских войск на границе и пред­принимало меры по повышению боевой готовности частей и соеди­нений Красной Армии и Военно-Морского Флота, располагавшихся в Советской Прибалтике. Незадолго до начала войны командую­щий Краснознаменным Балтийским флотом вице-адмирал В. Ф. Трибуц, проверяя боевую готовность кораблей и береговых частей флота, побывал и на нашей 841-й батарее 84-го отдельного зенитного артиллерийского дивизиона.

19 июня 1941 года гарнизон Лиепайской военно-морской базы был переведен на повышенную боевую готовность. Части зенитной артиллерии участка ПВО базы несли оперативное дежурство, на которое выделяли по одной зенитной батарее от каждого дивизи­она. Зенитчики дежурных батарей бдительно несли службу воз­душного наблюдения. Например, 841-я зенитная батарея накануне нападения фашистов, 20—21 июня была на оперативном дежур­стве. Весь Личный состав батареи находился на огневой позиции У орудий и приборов. Туда же доставлялось краснофлотцам питание.

Помимо выносного наблюдательного пункта, располагавшегося в шести километрах от батареи, непосредственно на огневой по­зиции вели наблюдение по одному человеку от каждого орудия. Вечером накануне войны батарея сменилась с оперативного дежурства, весь личный состав перешел в казарму.

В субботу, 21 июня, увольнений в город не было. Около полу­ночи объявили боевую тревогу, и все части Лиепайской военно-морской базы, которой командовал капитан 1-го ранга М. С. Клевенский, были переведены на полную боевую готовность. Прибли­зительно в час ночи командир дивизиона В. С. Сорока передал по телефону, что возможны провокации со стороны противника.

Около четырех часов утра разведчик батареи краснофлотец Кукушкин доложил:

—   Шум моторов самолетов в морском секторе курсом на базу.

Донесение передали на дивизионный командный пункт.

Как стало потом известно, такое же донесение передал с поста 43-го отдельного зенитного артиллерийского дивизиона красно­флотец И. Колотенков.

Вот уже отчетливо слышен звук приближающихся самолетов. Нет сомнения, что это вражеские самолеты. Однако с командного пункта дивизиона после моего донесения последовал приказ огня без команды не открывать. Нервы напряжены до предела. Отсчет времени идет на секунды, Как быть? Еще мгновение, и бомбовый груз начнет падать на наши корабли, стоящие у стен судоремонт­ного завода. Недалеко от меня стоит политрук батареи Иван Ива­нович Савчук, вопросительно смотрит в мою сторону и, по всей вероятности, размышляет: «Чем все это кончится для командира, если он прикажет открыть огонь...»

—   Орудия боевыми заряжай!

Четко и быстро действуют орудийные расчеты. После докла­дов дальномерщика и прибориста утреннюю тишину взорвали первые залпы зенитных орудий. Вражеские самолеты, увидев разрывы снарядов, стали уклоняться, беспорядочно сбрасывать бомбы. Фашистские летчики никак не ожидали, что их внезапная атака будет сорвана огнем зенитчиков. А ведь фашисты намере­вались нанести первый удар по нашим аэродрому и кораблям внезапно, прицельно, с пикирования.

В первом же бою люди не растерялись, действуя четко, сла­женно. Особенно мне запомнились действия командира дально­мера старшего краснофлотца Скворцова, наводчиков Гуменюка и Вельбовца. Благодаря точности, с которой они измерили данные для стрельбы, снаряды зенитных орудий разрывались в гуще фа­шистских стервятников.

Примерно в то же время открыла огонь 503-я зенитная бата­рея, прикрывающая подступы к аэродрому, где находилась наша истребительная авиация. Командовал батареей старший лейтенант В. В. Рябухин. Володю я знал очень хорошо. С ним в одной группе учился в Севастопольском военно-морском училище. В сентябре 1938 года вместе с В. В. Рябухиным был направлен в 84-й отдельный зенитный артиллерийский дивизион. Я был назна­чен командиром 841-й батареи, лейтенант В. В. Рябухин — моим помощником на той же батарее. В сороковом году он был выдви­нут на должность командира 503-й батареи 43-го отдельного зе­нитного артиллерийского дивизиона. 501-й батареей командовал тоже наш однокурсник старший лейтенант А. Перепелкин. Во­обще случилось так, что командиры 842-й батареи старший лей­тенант Л. Р. Шранк, 843-й. батареи — старший лейтенант Д. С. Григорьян, командиры 27-й и 28-й береговых батарей старший лей­тенант М. Саввин и капитан С. Гордейчук были питомцами одного и того же училища.

Меня как командира батареи при первом вражеском налете волновало: не дрогнет ли кто-либо из наших артиллеристов. Эти сомнения, к счастью, оказались напрасными. Труд, который был вложен во время учебной подготовки и многочисленных трениро­вок, оправдал себя. Ведь не случайно наша батарея была пере­довой.

Первый успех батарее, несомненно, принесли командир дальномерного отделения старший краснофлотец С. В. Скворцов, командир приборного отделения И. Ф. Пилипенко, прибористы Вильбовец, Гуменюк, командиры орудий П. К. Петров, К. И. Федорищев, В. Н. Шапарь, Г. С. Барбарук. Успешно командовали своими подчиненными лейтенант И. Г. Кирничный, В. С. Дубровин.

Около шести часов утра вражеская авиация произвела второй налет. Короткая передышка была использована зенитчиками для всесторонней подготовки к отражению новой атаки. Все у зенит­чиков было под руками. На этот раз группа фашистских «юнкерсов» предприняла попытку прорваться к военно-морской базе с юго-востока. Поскольку самолеты шли с восточной стороны, они в первую очередь попали в зону огня 841-й батареи. Теперь уже обстрелянные, получившие первое боевое крещение зенитчики открыли дружный и точный огонь по фашистам.

После третьего или четвертого залпа один Ю-88 загорелся, резко потерял высоту и на виду у всех упал в море у береговой черты.

В отражении второго налета вражеской авиации принимали активное участие 842-я и 843-я зенитные батареи, зенитчики на­ших кораблей. Можно себе представить, какая радость охватила всех, кто наблюдал за боем, когда вражеский стервятник рухнул в море. Как только батарея прекратила огонь, командир 84-го дивизиона старший лейтенант В. С. Сорока поздравил личный состав с первым боевым успехом.

Около девяти часов утра был произведен третий налет. Основ­ная группа самолетов противника шла к базе на большой высоте. А три Ю-88 атаковали батарею с высоты трехсот метров. Задача фашистских летчиков была ясна: одним ударом разделаться с до­саждавшей своим огнем батареей. Внезапное появление самолетов, из-за леса сыграло свою роль. Командиры орудий Барбарук и Шапарь успели открыть огонь, но сделали только по три выстрела. Вражеские штурмовики прошли над батареей, сбросив несколько бомб, обстреляв огневую позицию зенитчиков из крупнокалибер­ных пулеметов. К счастью, бомбы упали за батареей. Однако фашистам удалось разбить дальномерный прибор, получил ране­ние лучший дальномерщик батареи старший краснофлотец Степа» Васильевич Скворцов. Ударной волной взорвавшейся бомбы убило пулеметчика Постольного.

Это были первые наши потери.

Теперь стало ясно, что фашистам удалось обнаружить нашу батарею, и при очередных налетах они попытаются ее уничтожить. Поэтому необходимо сменить хорошо оборудованную в инженер­ном отношении огневую позицию. Новая огневая позиция, распо­ложенная на поляне через дорогу, значительно уступала старой. Пришлось наспех произвести кое-какую инженерную подготовку орудийных двориков. При очередном налете вражеской авиации «уничтоженная» батарее открыла меткий огонь по фашистским самолетам.

В первый день войны самолеты противника произвели пятнад­цать воздушных налетов на Лиепаю.

Характеризуя действия зенитной артиллерии Лиепайской во­енно-морской базы в первые дни войны, бывший командующий Краснознаменным Балтийским флотом адмирал В. Ф. Трибуц в книге «Балтийцы вступают в бой» пишет: «... объекты флота, будучи надежно прикрыты зенитными артиллерийскими дивизи­онами, успешно отражали атаки противника и пострадали не­много... Вся тяжесть борьбы с налетами вражеской авиации из-за отсутствия истребительного прикрытия легла на плечи бойцов, отдельных артиллерийских дивизионов: 43-го майора В. X. Русских и 84-го старшего лейтенанта В. С. Сороки. Они сражались мужест­венно и самоотверженно. Особенно отличалась 841-я зенитная батарея старшего лейтенанта Ф. К. Тимашкова. Она первой в 4 часа утра 22 июня открыла огонь по фашистским самолетам, прикрывая корабли у стенки завода «Тосмаре». Фашисты пытались уничтожить батарею, но боевой расчет после каждого налета менял позицию. Доблестно сражались и бойцы 843-й зенитной батареи лейтенанта Григорьяна». (Трибуц В. Ф. Балтийцы вступают в бой. — Калининград, 1972, с. 52, 53.)

На второй день войны вражеские атаки с воздуха не прекра­щались. Авиация противника произвела несколько налетов, но, как и в первый день, особого успеха не имела из-за плотного прицельного огня зенитных дивизионов и артиллеристов-зенитчи­ков кораблей флота. Моральный дух бойцов оставался высоким. Непрерывные налеты не позволяли ни нормально отдыхать, ни обедать. В перерывах между налетами бойцы садились у прибо­ров и орудий, дремали, наскоро ели. Стоило скомандовать «К бою!», как все мгновенно занимали свои посты и четко выпол­няли обязанности по боевому расписанию.

24 июня около 12 часов дня авиация противника предприняла очередной налет. Вражеские бомбы упали в расположение бата­реи. Одновременно противник, подошедший вплотную к Лиепае, вел артиллерийский и минометный огонь. Одна из бомб попала в первое орудие. Несколько человек из орудийного расчета полу­чили ранения, осколком бомбы был убит командир орудия Павел Корнеевич Петров. Тут же вражеская мина угодила в штабель со снарядами. Ящики загорелись. Несколько секунд — и снаряды взорвутся.

В обычных условиях такой ящик могли поднять два человека. Но тогда старшина комендоров П. И. Хан, рискуя жизнью, пер­вым ворвался в горящий штабель и начал разбрасывать ящики. Его примеру последовали младшие командиры Д. 3. Коленик, К. И. Федорищев, повар батареи Мирошник, старшина батареи И. С. Бугаенко, писарь Випненко и многие другие. Героическими усилиями батарейцев пожар был ликвидирован. Особенно отли­чился Петр Иосифович Хан.

Хочется отметить фельдшера батареи старшего лейтенанта ме­дицинской службы Ивана Моисеевича Черненького, бывшего под­водника Тихоокеанского флота. Этот бесстрашный и честный человек всегда находился там, где труднее. Вместе с санинструк­тором батареи Кобелевым он под бомбежкой и минометным об­стрелом оказывал раненым неотложную медицинскую помощь, выносил их из-под огня.

В городе было три участка обороны: северный, восточный и южный. Береговая и зенитная артиллерия базы были закреплены за ними. Перед артиллеристами стояла задача — поддержать огнем сухопутные войска, уничтожить танки и огневые средства фашистов.

841-я батарея действовала в восточном секторе. Местность здесь пересеченная. Возле хутора «Аспазиясбирзе» простиралось озеро Тосмарес. С востока в город вели железная и шоссейная дороги. С огневой позиции открывался хороший обзор на юго-восток и северо-восток. Неподалеку от батареи тянулось болото, покрытое кустарником.

На оборонительных рубежах плечом к плечу сражались воины 67-й стрелковой дивизии, пограничники, курсантский батальон училища противовоздушной обороны, рабочие-ополченцы. В рай­оне нашей батареи держал оборону отряд краснофлотцев с эскад­ренного миноносца «Ленин». Мы снабжали его и боеприпасами, и питанием.

841-я батарея, помимо выполнения своей основной задачи — прикрытия объектов военно-морской базы с воздуха - оказывала огневую поддержку курсантскому батальону училища ПВО, ко­торым командовал полковник А. А. Томилов.

Начиная с 23 июня зенитчики неоднократно открывали огонь по наземным целям. Особенно напряженной была обстановка 25 и 26 июня. В эти дни батарея стреляла по наземным целям пря­мой наводкой, израсходовав около пятисот снарядов. На выгодной позиции, с которой хорошо простреливалась дорога, идущая к су­доремонтному заводу «Тосмаре» была размещена счетверенная пулеметная установка на автомашине.

В зоне восточного участка противник предпринял попытку прорваться по дороге к судоремонтному заводу. Вот тут и помогла морякам огневая поддержка зенитчиков.

В ходе сражений за город высокое мастерство, отвагу и му­жество проявили помощник командира батареи И. Г. Кирничный, руководивший орудийными расчетами, командир взвода лейтенант В. К. Дубровин и старшина комендоров П. И. Хан, успешно руко­водивший приборными отделениями, командиры орудий сержанты К. Н. Федорищев, В. Н. Шапарь, Г. С. Барбарук. Особенно следует отметить командира орудия старшего краснофлотца Павла Корнеевича Петрова, героически погибшего 24 июня при отраже­нии вражеского налета.

Стойко и мужественно выполняли свой воинский долг замести­тель политрука батареи К. И. Тороп, старшина батареи И. С. Бугаенко, краснофлотцы Вельбовец, Кулеша, Гуменюк, командиры отделений Цейхметрук, Д. 3. Коленик, Штока.

В ночь на 27 июня был получен приказ командира 84-го отдельного зенитного артиллерийского дивизиона старшего лейте­нанта В. С. Сороки сняться с огневой позиции. Ночью батарея совершила переход в новый район. Однако тут мы никого не встретили. Попытки связаться с командиром дивизиона остались безрезультатными.

Местность здесь ровная, поросшая кустарником. На всем обоз­римом пространстве разбросаны хутора, а возле них сады.

По приморской дороге двигался поток людей. Шли военные и гражданские, старики, женщины и дети. За плечами котомки, многие тянули тележки со скарбом и маленькими детьми.

Над дорогой на высоте ста—ста пятидесяти метров летали фашистские самолеты, расстреливая беззащитных людей.

Увидев все это, мы не могли бездействовать. Я приказал раз­вернуть орудия и пулеметную установку к бою. Батарея открыла огонь по вражеским штурмовикам. Но нам тоже надо было двигаться вперед. Я разделил батарею на два взвода по два орудия в каждом и приказал продвигаться по очереди: один взвод ведет огонь, второй — делает бросок на несколько сот метров и откры­вает огонь. В таком порядке сделали два—три броска. Фашисты навалились на передвигающиеся орудия. Тягачами у нас были тихоходные тракторы, максимальная скорость которых семь ки­лометров в час. На такой скорости от самолета не уйдешь. Вскоре прямым попаданием бомбы был разбит трактор и повреждено орудие.

К полудню обстановка ухудшилась. Гитлеровцы усилили на­тиск, стремясь прижать нас к морю и принудить к сдаче в плен. Но мы сумели прорваться из замыкавшегося кольца окружения и выйти в район южнее Акменьрагса.

Вспоминается такой эпизод. Под сильным минометным обстре­лом врага наши колонны, двигавшиеся по дороге, залегли. Надо было немедленно подавить минометную батарею. Я приказал лейтенанту Дубровину открыть из орудий огонь, а сам на машине с пулеметной установкой проскочил к хутору, вблизи которого стояли фашистские минометчики, рассчитывая уничтожить их ог­нем счетверенных пулеметов.

Как только наша машина развернулась у хутора и открыла огонь, минометы начали бить по ней. Прямым попаданием ее разбило, был убит шофер Олейник, тяжело ранен командир пулеметной установки Падельнюк, получил рану в плечо и я. Раненых из машины вытащили, фельдшер И. М. Черненький оказал им помощь.

Затем фашистам удалось поджечь второй тягач. Мы полностью лишились транспорта. Оставшиеся два орудия пришлось подорвать, а зенитчики, имея только личное оружие, продолжали двигаться вперед.

По пути натолкнулись на фашистскую засаду с крупнокали­берным пулеметом. Старшина Синкевич и несколько бойцов под­ползли к пулемету с тыла и уничтожили трех вражеских пулемет­чиков.

Прошли мы в тот трудный день 27 июня с боями около двад­цати километров. Вечером нас догнала прожекторная машина, в которую начальник штаба дивизиона старший лейтенант А. 3. Ткаленко посадил всех раненых.

На следующий день в Кулдиге мы встретили командира ди­визиона старшего лейтенанта В. С. Сороку и группу бойцов из нашего дивизиона. Он приказал начальнику штаба А. 3. Ткаленко на прожекторной машине сопровождать раненых до госпиталя в Лебяжье, куда мы и прибыли 30 июня.



#14 marel1968

marel1968

    Полковник

  • Admin
  • PipPipPipPipPipPipPipPipPipPip
  • 8 689 сообщений
  • Пол:Женщина
  • Город:Санкт-Петербург

Отправлено 03 Январь 2015 - 22:37

Ж. Ф. ПОПОВА

ПОСЛЕДНИЙ БОЙ

У самого моря, близ воздушного моста, сохранилась полураз­рушенная бетонная вышка. На мемориальной плите, прикреплен­ной к основанию вышки, лаконичная надпись: «Здесь, на дальнем павильоне старой крепости находился командный пункт 843-й зенитной батареи Краснознаменного Балтийского флота, героиче­ски защищавшей Лиепаю с 22 по 27 июня 1941 года».

Командовал батареей выпускник Севастопольского военно-морского артиллерийского училища старший лейтенант Давид Серопович Григорьян, требовательный командир и чуткий товарищ, армянин по национальности. Он хорошо знал турецкий язык, не­плохо владел английским, разговаривал на многих языках жите­лей Кавказа. Не по учебникам изучал он эти языки. Школой для него была сама жизнь: беспризорное голодное детство, детский дом с многонациональной семьей осиротевших в годы граждан­ской войны ребят, работа на новостройках молодой Советской республики, учеба в институте и, наконец, учеба в военном учи­лище. После его окончания был назначен командиром 843-й зе­нитной батареи 84-го отдельного зенитного артиллерийского ди­визиона Черноморского флота. Вместе с которым в конце 1939 года прибыл в Лиепаю.

Душой зенитной батареи был заместитель командира по поли­тической части Евгений Ильич Бирюков. За мужество и отвагу, проявленные в боях у озера Хасан, он был награжден медалью «За отвагу». Тогда, в 1938 году, Евгений Ильич проходил дейст­вительную военную службу, был танкистом, механиком-водителем. Много рассказывал Евгений Ильич зенитчикам батареи о боях у озера Хасан, о родной Коломне, где живут его отец и мать, сестра, четыре брата, о своей жизни, работе, учебе, мечте стать моряком...

По призыву ЦК ВЛКСМ Е. И. Бирюков пришел на флот. После окончания курсов он был направлен в 843-ю батарею. Молодой политработник постоянно был среди зенитчиков, вместе с ними боролся за то, чтобы батарея стала одной из лучших в дивизионе.

Обострявшееся международное положение требовало бдитель­ности, отличной боевой и политической подготовки личного со­става батареи. Над морем и городом неоднократно появлялись фа­шистские самолеты, но уходили безнаказанными: был строгий приказ огня не открывать, на провокации не поддаваться.

Охрану воздушных пространств над Лиепаей осуществляли шесть батарей двух отдельных зенитных артиллерийских дивизи­онов — 43-го и 84-го. Оба дивизиона входили в состав участка ПВО Лиепайской военно-морской базы, которую возглавлял майор С. С. Могила.

Батареи 84-го дивизиона были расположены в северной части города. Дивизионом командовал старший лейтенант В. С. Сорока, начальником штаба являлся старший лейтенант А. 3. Ткаленко, заместителем командира дивизиона по политической части был старший политрук А. Ф. Скоморохов.

В южной части города располагались батареи 43-го отдель­ного зенитного артиллерийского дивизиона, командовал которым майор В. X. Русских, начальником штаба был старший лейтенант Н. И. Сердюков, заместителем командира дивизиона по политиче­ской части политрук И. Е. Песочинский.

Оба дивизиона имели выдвинутые вперед наблюдательные пункты, расположенные в 12—14 километрах от огневых позиций и наблюдательные пункты в разных частях города. Помимо этого имелись пулеметная и прожекторная роты.

...На исходе последняя мирная ночь. К Лиепае уже устре­мились фашистские самолеты, на картах летчиков отмечены объ­екты, по которым будут нанесены бомбовые удары. В первую очередь это аэродромы, гавань, стоящие в ней корабли.

Около четырех часов утра наблюдательные посты зенитчиков обнаружили приближающиеся к городу вражеские самолеты. В исторической литературе принято считать первым днем героиче­ской обороны Лиепаи 23 июня 1941 года, когда в соприкоснове­ние с противником вошли наши сухопутные силы у стен города. По всей вероятности, надо внести поправку. Ведь, заслоняя собой мирный город, в самые первые минуты войны 22 июня 1941 года в бой с фашистской авиацией вступили морские зенитчики. По данным командования военно-морской базы, «ПВО и авиация до пятнадцати раз отражали воздушные налеты противника общим числом до 125—135 самолетов. Сбиты три самолета противника...». (ЦВМА, ф. 22, д. 143, л. 20.)

В этот день все зенитные батареи 43-го и 84-го отдельных артиллерийских дивизионов вели непрерывный огонь по фашист­ским стервятникам.

23 июня самолеты противника группами бомбили корабли, мор­ской порт, военный городок, зенитные батареи. (ЦВМА, ф. 22. д. 143, л. 21.)  Артиллеристы 843-й батареи старшего лейтенанта Д. С. Григорьяна защищали разводной мост, корабли. На их счету — сбитый вражеский самолет. А когда фашисты подошли к городу и на восточном участке обороны разгорелись ожесточенные бои, туда передисло­цировалась 843-я батарея. Здесь приходилось вести огонь не только по самолетам, но и по вражеской пехоте.

Последовал приказ о прорыве вражеского окружения. Прорыв проходил 27 июня под непрерывными бомбардировками фашист­ской авиации, артиллерийским и минометным огнем, в ожесточен­ных, порой рукопашных, схватках с фашистскими солдатами.

Израненные, но не потерявшие способности сражаться, зенит­чики 843-й и других батарей подошли к Тукумсу. В тот же день фашисты заняли Слоку, отрезав все пути отходившим от Лиепаи защитникам города. 1 июля 1941 года, около восьми часов утра, фашистская артиллерия открыла огонь из Слоки. Вероятно, где-то недалеко пробивалась из окружения большая группа наших бой­цов. А со стороны моря уже заходили фашистские самолеты. Вне­запно из ближайшего леса по ним ударили зенитные орудия 843-й батареи. Несколько самолетов, окутанные черным дымом, вреза­лись в землю.

Фашисты открыли по зенитчикам огонь. Горстка советских воинов заняла круговую оборону через речку Слоцене. В этом бою смертью героев пали 39 моряков-зенитчиков. Одиннадцать раненых, среди которых была девушка-санитарка, фашисты взяли в плен. Гитлеровцы подгоняли пленных прикладами, особенно грубо обращались с девушкой. Один из моряков заступился за нее, оттолкнув конвоира и плюнув ему в лицо. Моряк был убит на месте. По свидетельству местных жителей, очевидцев проис­шедшего, это был Михаил Иващенко.

Погибших моряков-зенитчиков местные жители похоронили на месте боя. А позже могила была перенесена на слокское Лесное кладбище. По документам погибших один из жителей Слоки со­ставил список героев-моряков.

О последнем бое моряков-зенитчиков, защитников Лиепаи, жи­тели Слоки рассказали юным следопытам Юрмальского Дома пионеров. Ребята начали поиск, в ходе которого им удалось уточ­нить имена девятнадцати из тех, кто погиб у Слоки. Это — ко­мандир 843-й зенитной батареи старший лейтенант Д. С. Григорьян, политрук 843-й батареи Е. И. Бирюков, начальник боепи­тания 84-го зенитного дивизиона Е. П. Бахтиузов, начфин того же дивизиона П. Н. Аникин, командир огневого взвода 503-й зенит­ной батареи 43-го отдельного зенитного артиллерийского дивизи­она Ф. Г. Алексеев, командир 842-й зенитной батареи старший лейтенант Л. Р. Шранк и другие. (Архив Юрмальского горисполкома, on. 1, ед. хр. 405, л. 65—67.)

Зенитчики огнем своих орудий прокладывали дорогу наступа­ющим во время прорыва 27 июня 1941 года, проявляя беззаветное мужество и героизм. Во время этого прорыва на Шкедской до­роге был ранен командир 842-й зенитной батареи лейтенант Л. Р. Шранк, одессит, выпускник Севастопольского военно-морского училища, коммунист. Тяжелое ранение получил командир 43-го зенитного дивизиона майор В. X. Русских. Командование дивизионом принял начальник штаба старший лейтенант И. И. Сер­дюков, участник войны с Финляндией, награжденный орденом Красной Звезды.

Н. И. Сердюков довел остатки дивизиона вместе с боевой техникой до Риги, но при форсировании Даугавы погиб. Вышли- из окружения и продолжали воевать до светлого дня Победы начальник штаба 84-го отдельного зенитного артиллерийского- дивизиона А. 3. Ткаленко, командир 841-й батареи Ф. К. Тимашков. Но это были лишь единицы, большинство зенитчиков пали в боях за Лиепаю, при прорыве вражеского окружения, в послед­них сражениях под Ригой...

* * *

Все дальше в прошлое уходят события июньских дней сорок первого года. Сменяются поколения юных следопытов. Первые из них стали взрослыми, на смену им пришли другие. В активную работу вкючились красные следопыты 7-й средней школы Лиепаи. Летят письма во многие города страны: в Коломну, где живут № трудятся Бирюковы, в далекий Магадан — сыну командира 843-й зенитной батареи Рубику Давидовичу Григорьяну, ветеранам-зе­нитчикам в Ригу и Киев, Москву и Ленинград, Владимир и Нов­город, Псков и Таганрог, в Нижний Тагил и Волгоград. Уточня­ются имена, события, детали.

Через сорок лет о судьбе Д. С. Григорьяна и Е. И. Бирюкова смогли узнать родные и близкие.

Память о морских зенитчиках из Лиепаи, погибших 1 июля 1941 года, хранят жители Слоки. Здесь у железнодорожной стан­ции в 1967 году открыт памятник. На постаменте замерла пушка. Бегут мимо нее поезда и автомобили, идут к ней с цветами пи­онеры и школьники, матросы и солдаты, будущие воины и седые ветераны, отдавая дань уважения героическим защитникам Лие­паи, навсегда оставшимся в огненном сорок первом, в самом начале трудного пути к победе.



#15 marel1968

marel1968

    Полковник

  • Admin
  • PipPipPipPipPipPipPipPipPipPip
  • 8 689 сообщений
  • Пол:Женщина
  • Город:Санкт-Петербург

Отправлено 03 Январь 2015 - 23:15

С. К. ЕРМИЛОВ,

полковник в отставке,

кандидат военно-морских наук

АВИАТОРЫ ФЛОТА НАНОСЯТ БОМБОВЫЕ УДАРЫ .

Осенью 1939 года после заключения договора Советского Со­юза с Прибалтийскими республиками на гидроаэродромы побе­режья Балтийского моря перебазировалось несколько эскадрилий МБР-2 (морской ближний разведчик) авиации Краснознаменного Балтийского флота.

Это были гидросамолеты типа «летающая лодка», предназна­ченные для воздушной разведки надводных кораблей, поиска подводных лодок при противолодочной обороне наших кораблей, для нанесения бомбовых ударов по объектам в военно-морских портах и базах, по кораблям и подводным лодкам противника.

Родная стихия МБР-2 — море.

Ближе других к Государственной границе с Германией и ее военно-морским базам была расположена 43-я отдельная эскад­рилья самолетов МБР-2, базировавшаяся на озере Дурбес. Она была укомплектована хорошо подготовленным летным составом. Тогда в частях МБР-2 много внимания уделялось подготовке к полетам в сложных метеорологических условиях и ночью. Требо­вание «ночью летать, как днем» стало основным. Целенаправлен­ная, напряженная работа командования, партийной и комсомоль­ской организаций над решением задач боевой подготовки в пред­военный год привела к достижению высоких результатов.

Лето и осень сорокового года прошли в освоении нового района базирования и действий. Обстановка торопила.

В раннее утро 22 июня 1941 года эскадрильи гидросамолетов, базировавшиеся в Прибалтике, вступили в сражение с врагом.

В течение 22 и 23 июня часть 43-й эскадрильи вела разведку в Балтийском море и обеспечивала выход торпедных катеров из Лиепайской военно-морской базы. Основной состав эскадрильи, летая с озера Дурбес, взаимодействуя с сухопутными войсками и береговыми батареями флота, бомбил и штурмовал танки, ар­тиллерию и живую силу противника. Одним из первых на удар по врагу, рвавшемуся со стороны Паланги к Лиепае, вылетел командир эскадрильи капитан И. Я. Вахтерман со своим штурма­ном А. Ф. Громаковским.

В те дни почти не было «чистых» вылетов на разведку. Боль­шинство экипажей после длительного поиска вражеских кораблей или обепечения выхода наших торпедных катеров из Лиепаи в море устремлялись на юг к шоссейной дороге Паланга—Бернаты. Там нуждались в их помощи сухопутные войска. Если на самолете оставались бомбы, авиаторы наносили по врагу бомбовые удары, В целях повышения точности бомбометания, несмотря на сильный, огонь врага, наносили удары по наземным целям только с малых, высот.

Если после выполнения боевой задачи на борту самолета бомб уже не было, МБР-2 снижались на высоту до ста метров и эки­пажи штурмовали вражеские колонны, обстреливая из пулеметов боевую технику и живую силу противника.

23 июня экипаж в составе старшего лейтенанта Арефина,. штурмана старшего лейтенанта Шугаева и стрелка-радиста стар­шины Струнникова вылетел на штурмовку фашистских танков район Руцавы. Несмотря на сильный зенитный огонь, экипаж МБР-2 с высоты восьмисот метров сделал два захода на цель,, уничтожив меткими ударами два танка противника. Затем, снизившись до двухсот метров, из пулеметов обстрелял механизиро­ванную танковую колонну. (ЦВМА, ф. 414, оп. 028047, д. 7, л. 338.)

В тот же день экипаж в составе лейтенанта Антонова, штурмана- лейтенанта Свердлова, стрелка-радиста старшины Белова тоже в районе Руцавы дважды бомбил и штурмовал вражеские танки.

К концу 23 июня в ходе напряженных боевых действий эскад­рилье пришлось перелететь на Кишэзерс, в Ригу, так как к 16.00- танки противника приблизились к озеру Дурбес, где базировались самолеты 43-й гидроэскадрильи.

Едва взлетели последние самолеты, как противник обстрелял гидроаэродром, а затем нанес по нему удар авиацией. Но аэро­дром уже был пуст, только группа подрывников делала свое дело.

Экипажи самолетов, перелетавшие в Ригу, взлетали с бомбами и, хотя приходилось летать в противоположном направлении, вы­ходили к побережью южнее Лиепаи на шоссейную дорогу Па­ланга—Бернаты и бомбили, штурмовали двигавшиеся по шоссе и проселочным дорогам танки и автомашины с вражеской пехотой.

Те экипажи, что вылетели на боевые задания до 17.00, возвра­щаясь и видя на аэродроме Дурбе Красный Крест, брали курс на Кишэзерс. Обстановка на ближних подступах к Лиепае была сложной. Противник, просачиваясь на север на разных направле­ниях южного сектора обороны, продвигался к городу. Поэтому вариант, исключающий возможность посадки на озере Дурбес, был проработан с экипажами заранее.

К 20.00 23 июня эскадрилья полностью перелетела на новый аэродром.

Так закончился для летчиков 43-й гидроэскадрильи второй день войны. На душе у морских авиаторов было неспокойно. Вол­новались за семьи, оставшиеся где-то там, в Лиепае, в лучшем случае находившиеся в пути. Утром следующего дня стало известно- о благополучном прибытии семей в Ригу и дальнейшем их следо­вании на восток. Это известие уменьшило тревогу за жен и детей.

Пошел третий день напряженных боевых действий. С рассве­том вновь начались бомбоштурмовые удары по живой силе и боевой технике противника на южных и юго-восточных подступах к Лиепае. Одновременно большинство экипажей вели воздушную разведку в прибрежном районе и поиск вражеских кораблей в море. Такими были и последующие два дня боевых действий ави­аторов.

26июня звено МБР-2 (ведущий старший лейтенант Малышев, штурман лейтенант Ярцев) с малой высоты нанесло бомбовый удар по скоплению фашистских войск и танков в районе Гробини. После налета на земле горело несколько вражеских автомашин и танков. Звено было еще в воздухе, а в штаб эскадрильи уже сообщили о высокой оценке командованием смелых и мастерских действий летчиков. (ЦВМА, ф. 3, on. 1, д. 452, л. 262.)

Шли упорные бои за город. В боевых действиях принимал участие и оставшийся в Лиепае личный состав вспомогательных служб эскадрильи под командованием начальника полигона стар­шего сержанта Василия Измайлова, сверхсрочника, служившего ранее в сухопутных войсках. В боях за город бойцы проявили большое мужество и отвагу, упорно сражаясь за каждый метр латвийской земли, до конца выполнив свой воинский долг перед Родиной.

27июня, в одной из контратак, раненный, но не покинувший поля боя, погиб старший сержант Василий Измайлов. С наступ­лением темноты товарищи, вырыв штыками могилу, отдав послед­ние почести своему командиру, похоронили его у небольшого озера близ завода «Тосмаре».

Завязались бои на подступах к Риге.

27 июня, в день формирования наземного эшелона 43-й эскад­рильи, противник дважды нанес по аэродрому на озере Кишэзерс удары авиацией. Оживились айзсарги. Из чердаков домов, распо­ложенных близ аэродрома, открыли по нему стрельбу из винтовок и пулеметов. Однако это не повлияло на отправку наших эшело­нов. Огонь айзсаргов был подавлен. (ЦВМА, ф. 414, оп. 028047, д. 12, л. 6)

В этот же день 43-я эскадрилья перелетела в Таллин, а на следующий день — на один из гидроаэродромов, расположенных близ Ленинграда.

 Так закончились действия эскадрильи в боях за Лиепаю. В ходе обороны города проявили мужество и отвагу летчики капи­таны И. Я. Вахтерман, А. Т. Кублицкий, А. И. Чернов, старшие лейтенанты Ф. Н. Тургенев, В. П.Арефин, В.Т.Кузнецов, А. В.Ма­лышев, Ф. Князев, штурманы старший лейтенант А. И. Курасов, лейтенант И. У. Свердлов, старший лейтенант А. М. Громаковский, лейтенант М. П. Ярцев.

В первые пять дней войны эскадрилья, взаимодействуя с вой­сками 67-й стрелковой дивизии и силами береговой обороны, совершила более пятидесяти самолетов-вылетов на бомбоштурмовые удары по живой силе, артиллерии и танкам врага. (ЦВМА, ф. 414, оп. 028047, д. 6, л. 5.)



#16 marel1968

marel1968

    Полковник

  • Admin
  • PipPipPipPipPipPipPipPipPipPip
  • 8 689 сообщений
  • Пол:Женщина
  • Город:Санкт-Петербург

Отправлено 03 Январь 2015 - 23:22

Б. А. ГУСЬКОВ,

старшина,

мастер по вооружению 43-й отдельной авиаэскадрильи

ТАК НАЧИНАЛАСЬ ВОИНА...

Встреча была неожиданной и радостной. В 1940 году после окончания школы младших авиаспециалистов мне и И. М. Апрелеву как отличникам было предоставлено право выбора места прохождения дальнейшей службы в морской авиации. Мы изъя­вили желание служить в 43-й отдельной авиаэскадрилье гидро­самолетов. Эскадрилья базировалась в это время в Лиепае. При­быв к месту службы, встретил здесь своего земляка Михаила Талалаева. Вместе мы учились в школе № 9 города Коломна. Он был старше меня. Я знал, что Михаил Талалаев окончил школу пилотов, летает на гидросамолете. И вот судьба свела нас. Всю войну мы прошли вместе, провоевав на Балтийском и Черном морях.

В эскадрилье было около двадцати самолетов типа МБР-2 (морской ближний разведчик). МБР-2 имел один мотор, развивал крейсерскую скорость — сто шестьдесят километров в час. Эки­паж состоял из летчика, штурмана и стрелка-радиста. На воору­жении у штурмана и стрелка-радиста пулеметы «ШКАС» (калибр 7,62 мм; скорострельность до двух тысяч выстрелов в минуту). Под плоскостями держатели, которые несли бомбовую нагрузку до 600 кг. Эти самолеты обслуживали авиаспециалисты — техники, механики, оружейники, прибористы, электрики.

На летний период сорок первого года эскадрилья перебазиро­валась на озеро Дурбес — глубоководное, тихое, очень удобное для гидросамолетов. Дни были заполнены напряженной учебой, полетами, выполнением заданий по разведке Балтийского моря. Это было большой нагрузкой как для летного, так и для техни­ческого состава эскадрильи.

Время было беспокойное. Примерно в течение месяца до на­чала войны не проходило дня без нарушений наших границ — на море, на суше и в воздухе.

Вечером 21 июня 1941 года я был назначен дежурным по эскадрилье (воинское звание у меня было младший сержант, должность — мастер по вооружению). Инструктаж проводил ко­мандир эскадрильи капитан Вахтерман. Обычно с 24.00 до 5—6 часов утра дежурные по эскадрилье могли отдыхать. На этот раз. капитан Вахтерман приказал ночью бдительно нести службу.

На рассвете я стоял с дневальным у наружной двери жилого помещения. Мы заметили девять самолетов, которые шли в на­правлении Лиепаи, затем зенитные разрывы вокруг самолетов. Помня инструктаж командира эскадрильи капитана Вахтермана, приказал дневальному находиться у сирены (для дачи сигнала тревоги), сам мгновенно разбудил капитана и доложил о заме­ченном, предположив, что это фашистские самолеты. Он посмот­рел в указанную мною сторону и произнес только одно слово: «Тревога!»

По сигналу сирены эскадрилья была поднята. Экипажи само­летов, приняв боекомплект для пулеметов, оружейники, подвесив бомбы под плоскости самолетов, рассредоточились на озере. Я находился рядом с капитаном Вахтерманом. На неоднократные попытки связаться по телефону с Лиепаей никто не отвечал. По всей вероятности, связь была повреждена. Тогда командир эскад­рильи принимает единственное правильное решение: садится в самолет и вылетает для выяснения обстановки в Лиепаю. Все самолеты эскадрильи были подготовлены к боевому вылету. В это же время со стороны моря на озеро опустилась утренняя дымка, и наш аэродром был прикрыт белесой пеленой.

Вскоре дымка рассеялась. Не прошло и часа, как самолет МБР-2 с капитаном Вахтерманом вернулся, и нам стало известно, что гитлеровцы бомбили военный городок, аэродром с базировав­шейся на нем истребительной авиацией.

Война!

Это слово вмиг преобразило весь личный состав гидроэскад­рильи. Над широкой гладью озера ревели двигатели летающих лодок. Звено за звеном разбегались по озеру и уходили на бом­бежку приближавшихся к Руцаве вражеских танков, пехоты. Ко­мандир эскадрильи капитан И. Я. Вахтерман находился на пирсе. Был он, как и пилоты, молод, быстр в движениях. Молча козырял, отвечая на приветствия.

По свидетельству авторов книги «Крепость без фортов» А. Лося и Р. Белевитнева, летчики нашей 43-й отдельной авиаэскадрильи в первый день войны сделали около десяти вылетов. Я могу ска­зать, что в то время нам было не до подсчета вылетов. Мы, ору­жейники, подвешивали бомбы, ввертывали взрыватели, дозаряжали пулеметы патронами, одновременно техники заправляли баки самолетов бензином, и по готовности самолеты взлетали и шли к границе. Каждый делал быстро и четко свое дело. Два дня под­ряд на самолетах МБР-2, не приспособленных к пикированию по наземным целям, наши морские летчики непрерывно бомбили и .штурмовали германские войска, которые, несмотря на героизм и мужество пограничников, рвались к Лиепае. Все были возбуж­дены, зная, что мы на самом переднем крае обороны Родины, что в эти часы за нами вся страна, вся армия и флот поднимаются по тревоге и мы должны сделать все, чтобы сдержать врага, принимая первый удар на себя.

Летчики бомбили и штурмовали механизированные колонны противника. Технический состав, эти боевые друзья летчиков: техники, мотористы, оружейники — своим самоотверженным трудом обеспечивали боевые вылеты. В это время каждый самолет в строю расценивался, образно говоря, чуть ли не на вес золота. Все повреждения, неисправности устранялись в кратчайшее время.

Припоминаю полеты командира летающей лодки лейтенанта В. П. Арефина. Вот натужно урча двигателями, морской ближний разведчик осторожно подошел к дощатому пирсу, и лейтенант Арефин выключил зажигание. По сырому пирсу спешили механики и оружейники, везли тележку с боеприпасами для пулеметов. Кто-то спросил, как слетали. Лейтенант только кивнул в сторону стрелка-радиста: «Быстрее сюда санинструктора, кажется Жорку нашего зацепило...» Больше двадцати пробоин насчитали в лета­ющей лодке. Стрелку-радисту Г. Сухову перевязали раненую ногу. После быстрого ремонта, взяв боекомплект, подвесив бомбы, они снова улетели на штурмовку вражеских войск...

Точные и ощутимые удары по врагу под Руцавой наносил на летающей лодке лейтенант В. П. Арефин. Немалый урон он нанес противнику, сев за штурвал ИЛ-2 — «летающего танка», защищая Севастополь. Погиб лейтенант В. П. Арефин в 1943 году под Темрюком.

Перебазировавшись на Кишэзерс в районе Риги, наша эскад­рилья еще четыре дня участвовала в боях. Вылетали в район Лиепаи, Рижского залива.

26 июня 1941 года 15 летающих лодок во главе с командиром эскадрильи капитаном И. Я. Вахтерманом вылетела на штурмовку колонны противника на дороге, идущей вдоль побережья Балтий­ского моря на Лиепаю. Подошли к цели на высоте 1200 метров, сбросили бомбы, а потом, спустившись до 400 метров, из пулеме­тов стали обстреливать скопления гитлеровцев. На этот раз было уничтожено больше двадцати автомашин, два танка, автоцистерна с горючим, подожжены и повреждены еще десятка полтора вра­жеских машин. Но враг приближался к Риге. Эскадрилья переба­зировалась на новое место. Потери на войне неизбежны. Но нелепой смертью командира гидроэскадрильи мы все были глу­боко опечалены.

С первых минут войны капитан И. Я. Вахтерман умело руко­водил действиями летного и технического состава. Этот смелый,, отважный командир, водивший морских летчиков на бомбежку и штурмовку вражеских войск в районе Паланги и Руцавы, Риж­ского залива, погиб трагически, нелепо на территории Эстонии,, куда перебазировалась эскадрилья, выбирая новое место для са­молетов на одном из озер.

Не все из тех, кто начал войну в небе Лиепаи, дожили до светлого дня победы.



#17 marel1968

marel1968

    Полковник

  • Admin
  • PipPipPipPipPipPipPipPipPipPip
  • 8 689 сообщений
  • Пол:Женщина
  • Город:Санкт-Петербург

Отправлено 03 Январь 2015 - 23:55

П. Д. ГРИЩЕНКО,

капитан 3-го ранга,

командир подводной лодки Л-3 в 1941 году

ВОЙНОЙ ПРОВЕРЕНЫ РУЛИ 1.

... Закончив атаку, мы всплыли за кормой нашего «противника» и тогда познакомились с ним поближе. Это оказался транспорт «Жданов», он следовал из Риги в Ленинград. Жалко было воз­вращаться на базу, не обнаружив и не атаковав «десант»; непо­нятно было, почему командование оборвало учение, приказав, вернуться в Лиепаю.

К утру море, шумевшее всю ночь, немного приутихло. Мы подходим к Лиепае. Навстречу идет подводная лодка. Поравняв­шись, приветствуем ее своим флагом первые, хотя по должности; командиры подводных лодок равны. На флоте принято отдавать, почести кораблю, уходящему в море. Ведь уходящий в море может не вернуться...

На рубке подводной лодки белой краской выведено: С-7. На мостике уже хорошо виден ее командир в кожаном реглане с биноклем в руках — Сергей Прокофьевич Лисин. Как и Николаи Павлович Египко, он вместе с испанскими патриотами сражался против фашизма, а вернувшись из Испании, стал командиром С-7.

Мы машем друг другу: счастливого плавания!

Лисин уходит в дальний дозор, не зная, что завтра будем уже воевать. Это было в субботу 21 июня 1941 года.

Нападение фашистской Германии было для нас неожиданным.. Накануне, в субботу вечером, я обратил внимание, что громко­говорители на территории военно-морской базы часто повторяли:

—   Граждане, проживающие в городке! Учение по местной противовоздушной обороне Лиепаи продолжается, следите за светомаскировкой.

Однако 22 июня в час ночи все командиры были вызваны че­рез посыльных на корабли и в части. Личный состав из береговых казарменных помещений перешел на подводные лодки.

Мы стояли с замполитом Бакановым на мостике, курили, га­дали, что будет дальше. То же происходило на соседних подвод­ных лодках: все ждали сигнала «отбой», но его не было. В четыре часа утра, спустившись на центральный пост, я решил не терять зря времени - провести учение по живучести и непотопляемости корабля. Обычно фоном для такого учения даются условное столк­новение с другим кораблем или пробоина в результате бомбоме­тания.

В самый разгар наших учений мне подали радиограмму с адресом: «По флоту». Я быстро прочел: «... последнее время мно­гие командиры занимаются тем, что строят догадки о возможности войны с Германией и даже пытаются назвать дату ее начала... Вместо того, чтобы... Приказываю прекратить подобные разговоры и каждый день, каждый час использовать для усиления боевой и политической подготовки... Комфлот Трибуц».

Все облегченно вздохнули. Но уже через минуту-другую штур­ман Алексей Петров доложил с мостика:

—   В гавани над подводными лодками на высоте 500—600 метров пролетают три самолета-бомбардировщика с черными крестами и фашистской свастикой.

Даю команду: «Воздушная тревога». Готовим к бою зенитное орудие. Но никто из командиров подводных лодок, помня указа­ние «огонь не открывать», не решается нарушить его. Между тем самолеты в третий раз пролетают над нами. Где-то в стороне — не то взрывы бомб, не то стрельба из орудий.

Все телефоны на пирсах заняты. Звоним во все инстанции, но ответ один: ждите указаний.

С нарастающей тревогой незаметно подкралось утро, тихое и настороженное. Стрельба прекратилась, самолеты скрылись. Но затишье это, казалось, предвещало бурю. С запада ползли темные тучи. Появившееся из-за леса солнце ослепляло наводчиков, сто­явших наготове возле орудий.

Рядом с нашей подводной лодкой Л-3 стояла у пирса «ма­лютка» с литерами на рубке М-83. Командиром на ней был Павел Шалаев, знакомый мне по службе на подлодке «Пантера».

—  Что-то не нравятся мне эти самолеты, — тревожно сказал Шалаев, — не ударить ли по ним?..

Настроение наше становилось все более тревожным. Нереши­тельность могла нам дорого обойтись. И только в шесть утра пришла страшная весть: Германия начала нападение на нашу страну.

Вскоре из штаба подводных лодок прибыл командир дивизиона Анатолий Кузьмич Аверочкин. Вручив мне пакет с грифом «особой важности», он минуту помолчал, пока я читал, затем спросил:

—   Задача ясна?

—   Так точно, товарищ капитан третьего ранга, но...

—   Что «но»? — строго прервал он меня.

—   Ничего, — ответил я, недоумевая.

Обидно было читать такой приказ: командиру Л-3 предписы­валось выйти в море и не далее как в пятнадцати милях от Лиепаи занять место в ближнем базовом дозоре. Это означало погрузиться под воду и ждать, когда появятся корабли противника, чтобы донести о них командиру Лиепайской военно-морской базы. Только после донесения разрешалось атаковать врага торпедами. Вместо того чтобы подводному минному заградителю идти к фа­шистским берегам и там, на выходе из баз, ставить мины, нам поручают роль обычных «малюток». Комдив развел руками, улыб­нулся:

—   Беда, когда командир с академическим образованием, ему все кажется, что не так делается, как его учили.

А потом, посмотрев мне в глаза, дружелюбно сказал:

—   Пойдемте в каюту.

Спустившись с мостика вниз, Аверочкин закрыл дверь моей каюты, присел на разножку и, глядя на меня, спросил:

—   Обиделись и сразу лезете в бутылку, так? Ну что вы, командир, не расстраивайтесь.

—   Мой корабль — минный заградитель...

—   Знаю, что не «малютка», сам командовал Л-3, но мы люди военные. Надеюсь только, что в дозоре вы долго стоять не будете. Не таков наш комбриг, чтобы с этим смириться!

-— Как бы вопрос не решился, прошу доложить капитану пер­вого ранга Николаю Павловичу Египко, что мины мы уже приняли и они готовы к постановке, — сказал я.

Комдив, вздохнув, спросил:

Когда минзаг будет готов к выполнению задачи?

—   На 18.00, товарищ комдив, прошу дать оповещение по флоту о выходе Л-3 в ближний базовый дозор.

На верхней палубе Анатолий Кузьмич задержался у трапа, как бы не решаясь сойти на берег. Затем, пожав мне руку, сердечно произнес:

—   Счастливого плавания вам и всему экипажу, желаю удачи и благополучного возвращения в базу.

Соцдя на стенку, Аверочкин повернулся к кораблю, постоял, подумал о чем-то, сказал:

—   Да, чуть не забыл: с вами пойдет в море дивизионный инженер-механик.

—   Есть, товарищ комдив! Он уже давно на корабле и прове­ряет готовность электромеханической боевой части.

Увидев на мостике стоявшего рядом с комиссаром курсанта Николая Синицына, комдив Аверочкин как бы с сожалением добавил:

—   А курсантов надо списать на берег, они будут отправлены в Ленинград.

—   Есть, — снова ответил я.

Жаль было расставаться с отличными ребятами-стажерами, но ничего не поделаешь, Аверочкин молча повернулся и напра­вился обратно в штаб.

Не пришлось нам больше увидеться с Анатолием Кузьмичом, которого любили и командиры, бывшие его ученики, и красно­флотцы — ко всем он относился с редким дружелюбием и душев­ностью.

В сентябре мы узнали, что комдив погиб при переходе из Таллина в Кронштадт на подводной лодке С-5. Она шла, как ни странно, в надводном положении под флагом комбрига. На море был полный штиль, поверхность воды сверкала, как зеркало. Где-то вблизи острова Готланд вся эскадра, включая крейсер «Киров», на котором был поднят флаг командующего флотом, попала на минное поле противника, была атакована авиацией. С-5 подорвалась на мине и мгновенно затонула. В живых остались лишь те, кто находился на мостике. Командир катера, бывший подводник и мой однокурсник по училищу капитан-лейтенант Бо­рис Иванов, оказался свидетелем гибели этой лодки и позже рас­сказывал мне:

—   Услышав сильный взрыв, я обнаружил слева по корме тонущую подводную лодку. Немедленно бросились на помощь, под­няли на палубу командира капитана 3-го ранга Александра Бащенко. Затем вытащили капитана 1-го ранга Египко, комиссара Обушенкова. Дав задний ход, мы подошли к Анатолию Кузьмичу Аверочкину, но он уже потерял силы и ушел под воду. Опоздали всего на две-три секунды.

Вряд ли было правильно, что командирам подводных лодок приказали форсировать финский залив в надводном положении. Ведь стоило лодке уйти на глубину, и минная опасность для нее значительно уменьшилась бы.

«Фрунзенец» (Л-3) был почти готов к выходу в море. Торпеды, мины и артиллерийские снаряды — все было в полном комплекте. На месяц хватало топлива, продуктов питания и неприкосновен­ного запаса.

В 18 часов мы вышли в аванпорт для пробного погружения, или, как принято говорить, дифферентовки. Три «малютки»: М-79,

М-81 и М-83 — к нашему приходу уже отдифферентовались и в кильватерной колонне ушли из гавани в море на свои позиции.

Вскоре ушли и мы. Задача была проста — находиться на подступах к Лиепае и ждать вражеских кораблей. Если появятся — сообщить командиру базы и только после этого атаковать.

Идти на позицию было недалеко — всего полтора часа. Катера, охранявшие нас, дали полный ход, повернули обратно в порт, а мы нырнули под воду.

—   Принимайте на себя управление кораблем, — приказываю своему помощнику Владимиру Коновалову.

—   Есть заступить на вахту, — последовал ответ, и Коновалов повторил мои указания для вахтенного командира:

—   Курс двести семьдесят, с приходом в середину нашего квад­рата приказано ходить курсами 180—360 градусов. Ход — два узла, глубина погружения — перископная. Подводная лодка отдифферентована, слушается рулей хорошо. В уравнительной цис­терне пять тонн, в носовой дифферентной — полторы, в кормо­вой — две тонны водяного балласта.

Один за другим на боевых постах рулевые, трюмные, элект­рики, вахтенный командир инженерной службы на посту погру­жения и всплытия просят разрешения у Коновалова заступить на вахту.

Кивнув головой в знак одобрения, я направился в командир­ский отсек.

Взяв из ящика объемистую тетрадь, я сел на единственную разножку и начал писать. Это были первые страницы того воен­ного дневника командира подводной лодки, который я хранил долгие годы, поверяя ему свои нелегкие думы.

Все предвоенные годы я, как и другие, был убежден, что «воевать будем на территории противника». Но когда на второй день получил первое и последнее указание командира Лиепайской базы: «В Лиепаю не заходить», я был буквально потрясен. Не­ужели так быстро гитлеровские войска оказались у города?

В понедельник вечером мне, наконец, удалось увидеть в пери­скоп какой-то корабль. В том, что он вражеский, подозрение у меня появилось сразу. Почему он движется не в Лиепаю, а в противо­положную сторону? Уже на боевом курсе я определил, что это подводная лодка. Когда же в первый отсек лейтенанту Дубинскому была дана команда: «Аппараты, товсь», а расстояние до цели составляло не более трех кабельтовых (кабельтов — 185 метров), я поднял перископ и прочел на борту цели С-3. Я был поражен.

С-3 командовал мой приятель капитан-лейтенант Н. А. Костромичев. Мы знали, что С-1 и С-3 стояли в ремонте, но какова готовность их к выходу в море, было неизвестно. Как могли выпустить подводную лодку в море без оповещения по флоту и, что еще хуже, без охранения в пределах базовых вод? Ведь здесь, на подходах к Лиепае, четыре подводных лодки, и любая могла атаковать. Я уже не говорю о подводных лодках против­ника.

Пока я рассматривал С-3 в перископ, она повернула на девя­носто градусов вправо и курсом на север начала быстро уда­ляться. Море было слегка взбудоражено — три-четыре балла, поэтому ни Костромичев, ни его вахтенные на мостике не обнару­жили перископа нашей лодки. Если бы я знал, что случится с друзьями всего через час...

Только придя в Таллин, мы узнали, что С-3 не суждено было дойти до Вентспилса, куда она направлялась. Из-за неисправ­ности системы погружения идти под водой она не смогла. На полпути, недалеко от маяка Ужава, С-3 была обнаружена враже­скими катерами. Полтора часа шел неравный бой. Атаки четырех катеров Костромичев стойко и искусно отражал артиллерийским огнем и уклонялся от них маневром. Орудийный расчет и часть командиров, находившихся на мостике, были убиты или тяжело ранены. Николай Костромичев, не сдаваясь, пытался маневром подводной лодки выброситься на берег, но в это время последо­вала новая атака. Выпущенные катерами две торпеды разбили С-3 на три части. Начальник наблюдательного поста на маяке Ужава вскоре сообщил в Таллин о трагической гибели С-3.

... Шли третьи сутки войны, мы не имели точных сведений о том, что делается в стране, на фронтах и даже в Лиепае, кото­рая была видна нам в перископ. Когда всплывали для зарядки аккумуляторной батареи, то с мостика отчетливо видели, что порт и город в огне. Горели топливные склады, завод «Тосмаре», штаб военно-морской базы и наши казармы. С болью глядя на горящий город, я невольно вспомнил такой же июньский день, вернее, ночь — год тому назад, в то, другое, мирное лето, от которого теперь, казалось, нас отделяла вечность. Тогда тоже было много огня по всей Латвии, но то горели праздничные кос­тры, играла музыка, а не гремела канонада, люди кружились в хороводах, а не прятались в укрытиях. Из года в год ночь на 24 июня самая короткая летняя ночь, проводилась в Лиепае, как и во всех городах и селениях Латвии, с песнями и танцами. По всей Юрмале, на пляжах и в рощах, горели поднятые на высокие столбы бочки со смолой, пылали костры, пели песни и молодые и старые.

— Лиго, лиго, лиго... — разносилось по всем окрестностям. У костров на почетных местах сидели те, кто носил самое распро­страненное в народе имя — Янис. Их головы украшали огромные венки из зеленых дубовых листьев. Пили пенящееся, янтарем переливающееся в свете огня домашнее пиво. «Теперь, — думал я тогда, — настали иные дни, иные ночи — время тревоги нашей, время суровых испытаний».

Те, кто видел киноэпопею «Великая Отечественная», названную американцами «Неизвестная война», несомненно, запомнили в од­ной из серий кадры о Лиепае — «тихом городке под липами»: пустынный берег Балтийского моря, медленно набегающие на ослепительно белый песок волны омывают останки павших вои­нов, пограничников, моряков, рыбаков.

Эти кадры никого не могут оставить равнодушными. Своей героической борьбой защитники Лиепаи не только остановили и изрядно потрепали гитлеровские войска, штурмовавшие город, но и отвлекли на себя значительные силы других частей группы армий «Север», наступавших на Ленинград.

... Четвертые сутки пребывания Л-3 на позиции у Лиепаи. О нас, казалось, забыли.

На мои донесения — «Противник не обнаружен, продолжаю нести дозор» — никто не отвечал. Потом мы узнали, что в это время в ночь на 25 июня вражеские торпедные катера атаковали и чуть не потопили С-7 недалеко от Ужавы.

В дымке дизелей, работавших на гребные винты и на зарядку батарей, командир С-7 Сергей Прокофьевич Лисин заметил, что за подлодкой следуют два катера.

—  Сигнальщик, запросите у катеров опознавательные! — приказал командир.

—  Есть запросить опознавательные! — отрапортовал сигналь­щик Алексей Оленин и быстро передал специальным фонарем, как было указано в «Таблице опознавательных» на 25 июня, ус­ловный сигнал. С головного катера последовал точный ответ.

—   Значит, наши, — сказал Лисин. — Доктора наверх.

Лисин решил воспользоваться оказией и передать на катер

тяжело заболевшего краснофлотца.

—   Передать на катер, — снова скомандовал Лисин сигналь­щику Оленину, — подойти к борту подводной лодки.

—   Ответ: «Ясно вижу», — доложил Оленин.

И вдруг с правого борта, где-то совсем близко, послышалась работа винтов торпеды. Штурман Михаил Хрусталев, появившийся на мостике, крикнул:

—   Торпеда справа!

—  Срочное погружение! — Лисин понял: фашистские катера атаковали С-7, но промазали.

Закрывая за собою люк, он услышал, как над ним ударило несколько очередей из крупнокалиберных пулеметов. А когда подлодка была уже на глубине, послышались сильные разрывы глу­бинных бомб.

Через сальники стала просачиваться вода, начали «плакать» заклепки. Из всех отсеков поступали доклады о полученных по­вреждениях. В шестом начался пожар.

—   Стоп электромоторы, — приказал Лисин.

Как ни хотелось оторваться от катеров, все же пришлось лечь на грунт. Выключили электропитание. Горевший кабель быстро загасили. В шестом отсеке дышать было невозможно, люди пе­решли в седьмой.

Наверху вражеские катера остановили моторы и прослушивали глубину в надежде, что подводная лодка подаст признак жизни.

—   Надо же, первая боевая стычка с врагом, — сокрушался комиссар Василий Семенович Гусев, — сразу нас загнали на грунт.

—   Не пойму, как секретные опознавательные попали к врагу,— со злостью сказал Лисин.

А в это время шли неутешительные доклады. Вода в трюмах грозила залить палубу, где расположены электромеханизмы. В отсеки стал просачиваться дым. Неожиданно катера начали бом­бометание. Взрывом С-7 подбросило и ударило о грунт, стрелка глубиномера запрыгала. Еще несколько резких взрывов и ударов по корпусу — и опять тишина.

—   Осмотреться в отсеках, — приказал Лисин.

Люди не спускали глаз с командира и комиссара. Лица у Лисина и Гусева были невозмутимы.

В отсеках с каждой минутой труднее дышать. Явно не хватает воздуха. Машины с патронами регенерации для очистки воздуха пускать нельзя, можно выдать себя. Катера, видимо, снова за­мерли. На подводной лодке по-прежнему никакого движения, тишина, но чего это стоит! Лица в поту. Вены надулись, посинели, у некоторых из носа и ушей появились капельки крови. Вода из трюмов вышла на палубу и начала подходить к механизмам. Хотя все сальники поджали, но немного пропускает сальник пнев­матической машинки. Капли редкие. Они падают на резину, при­крывающую электроконтроллер, и едва слышны. Но всем кажется, что в наступившей тишине они гремят, словно бомбы. Трюмный Валентин Куница осторожно подходит к этому месту и кладет под капли кусок пакли. Теперь уже ничто не нарушает тишины. Медленно тянутся минуты. Но вот в переговорных трубах чуть слышный свист.

—   Есть — первый отсек, второй, третий... пятый, седьмой... — быстро отвечают боевые посты.

—   По местам стоять к всплытию. Артрасчету приготовиться к бою, — приказывают из центрального поста.

Это значит, что в создавшейся обстановке все выбегут на верхнюю палубу и будут бить фашистов в упор из пушек и пуле­метов, винтовок, забросают гранатами. А дело мотористов — обес­печить С-7 максимальный ход.

—  Продуть балласт! — приказывает Лисин.

Подводная лодка начала вздрагивать. Со свистом врывается воздух в междубортные цистерны, но ил, видимо, крепко присосал С-7 и не пускает ее наверх.

—  Прибавить давление в магистраль, — командует инженер- механик.

Подводная лодка начала отрываться от грунта кормой. Нос как будто закреплен ко дну — ни с места. Валентин Куница прекращает продувать кормовую группу и дает воздух в носовую группу. С-7 быстро поднимается наверх.

Лисин, взяв с собой ручной пулемет, спешит по трапу, откры­вает рубочный люк и выходит на мостик. За ним быстро выскаки­вают остальные. Кругом тишина, только чайки в сотне метров от подводной лодки кружатся над морем, сплошь покрытым оглу­шенной рыбой.

Огляделись. В носовой части несколько пулевых пробоин — это и не давало возможности нормально всплыть, поскольку на­рушилась герметичность цистерн. Подводная лодка находилась в видимости Вентспилсского маяка. Командир решил по радио ничего не доносить — лишние данные для вражеской радиораз­ведки. Дав полный ход, С-7 прибыла в Вентспилс. В течение дня повреждения были исправлены, и лодка снова вышла в море...

Мы получаем первое боевое задание. Наконец-то!

Ранним утром 26 июня от капитана 1-го ранга Египко поступил приказ: «Идти к вражескому порту Мемель (Клайпеда) и выста­вить минное заграждение». (По данным Института военной истории Министерства обороны СССР, на минах, выставленных подводной лодкой Л-3 («Фрунзенец»), у порта Клайпеды 27 июня 1941 года подорвались и затонули тральщик «Гюнтер», транспорты «Эгерау», «Хенни», «Полукс». На минах, выставленных в июле на подходах к Данцигской бухте, подорвался и затонул транспорт водоизмещением в 3 тысячи тонн.)

—   Вспомнили, наконец, о нас, — сказал с удовлетворением Баканов.

Стало ясно: кончилось временное подчинение командиру Лие­пайской базы (мы не знали, что в это время он уже был в Таллине), и Л-3 начинает нормальные боевые действия.

Чтобы произвести расчеты, я зашел в штурманский пост, и мы вместе с Петровым начали детально готовиться к выполнению задания.

Как нарочно, наверху в этот день установилась отличная по­года. Небо чистое. На море штиль. В такую погоду нужна исклю­чительная осторожность. Перископ, поднятый даже на несколько секунд, оставляет на поверхности пенистый след, который виден далеко с берега или с катера-охотника. Легко может обнаружить в такую погоду подводную лодку и самолет.

 Даю команду вахтенному командиру ложиться на курс. До­волен и счастлив безмерно. Нам поручено закупорить минами «выход из фашистского порта. Задача нелегкая и исключительно сважная. И это доверено нам, фрунзенцам — без всяких скидок на вторую молодость корабля и на нашу малоопытность. (Накануне войны подводная лодка прошла модернизацию и капитальный ремонт.) Пред­ставляю, с какой радостью встретит это сообщение команда!

— Задача, — говорю минерам, — требует от экипажа, и осо­бенно от вашей боевой части, настойчивости, мужества и умения.

—   У нас все готово, — докладывает лейтенант Дубинский.

—   Если откажет автоматика минных труб, как быть? — спра­шивает, слегка покашливая, худой и бледный, с капельками пота «а верхней губе главстаршина Николай Овчаров. Я знал, что он нездоров, но Овчаров так настойчиво просил меня взять его в поход, — «хоть на один боевой выход!», — что я не смог отказать.

— Немедленно переходить на постановку вручную.

—   Есть, — отвечают в один голос Дубинский, Овчаров и мичман Сидоров. По их лицам видно, что они довольны и горды заданием.

—   А теперь идите в кормовой отсек и еще раз проверьте го­товность всех механизмов и аппаратуры. Пока время есть...

Мы шли медленно, каждый час приближаясь к цели всего на две мили. Это самый экономичный ход Л-3. В перископ, кроме зеркальной поверхности моря да надоедливых чаек, ничего не было видно. Но вот, наконец, и поворот на курс девяносто граду­сов. На вахту заступил Коновалов. Он настойчиво ищет корабли «ли самолеты противника. Каждые пять-шесть минут запрашивает акустика:

—   Что слышно на горизонте?

—   Горизонт чист! — следует ответ.

Подходим ближе к цели. Даю команду: «боевая тревога!» Люди занимают свои места. Держим курс прямо в порт. Новая команда — «уменьшить ход». Теперь он самый минимальный.

До места постановки мин восемнадцать миль, но уже слышны резкие щелчки: это катера-охотники время от времени сбрасывают глубинные бомбы. Первые разрывы настораживают всех. Хорошо, думаю про себя, что бомбы не рвутся сразу у борта: глядишь, пока подойдем к порту, несколько попривыкнем. Акустик уже слышит шум винтов резво бегающих «охотников», а вскоре до­кладывает и о крупном транспорте. Он идет из порта. Оставшееся расстояние в десять миль мы идем по едва заметным створным знакам (ориентиры для указания движения судна, самолета).

Взрывы глубинных бомб теперь сильны и кажутся настолько близкими, что трудно определить направление на них. В послед­ний раз решаю поднять перископ, чтобы окончательно проверить свои расчеты. За несколько секунд успеваю взять два пеленга: один на лютеранскую церковь, второй на заводскую трубу. Транс­порт уже вышел из порта и, не доходя до буя, повернул влево и пошел вдоль берега в южном направлении.

Ложимся на боевой курс. Все на своих местах, каждый готов выполнить свой долг. Старшина Овчаров докладывает на команд­ный пункт, что кормовой отсек готов к минным постановкам. Не успеваю дать команду — «начать постановку», как раздается сильный взрыв. За ним второй, третий, четвертый... Многие падают на палубу, но тут же быстро встают на свои места. Гаснет осве­щение. Часть электроламп разбита. На этот раз бомбы упали рядом с Л-3. Но корпус подводной лодки, сделанный из высших сортов стали, был очень прочным.

Из всех отсеков идут доклады: никаких повреждений корпуса и механизмов нет. Можно приступить к минной постановке. По­скольку мы пришли к заключению, что плавать в подводном по­ложении следует с отрицательной плавучестью, то Л-3 больше «тонет», чем всплывает. Иногда она опускается ниже заданной: глубины, задевая килем грунт. Глубина моря у порта всего во­семнадцать метров. Боцман Настюхин волнуется, ему с трудом удается держать глубину двенадцать метров.

—   Пусть лучше старушка потонет, чем покажет свою рубку катерам, — успокаиваю Настюхина и тут же даю команду: — Начать постановку мин.

Ритмично защелкали счетчики. После каждой вышедшей за корму мины слышу по переговорной трубе голос Овчарова:

—   Вышла первая... вторая... третья...

Акустик докладывает:

—   Катера полным ходом идут на подводную лодку, пеленг меняется на нос!

—   Прекрасно, Дима, — отвечаю громко, чтобы слышали все. Напряжение растет. Прямо по носу Л-3 раздаются четыре силь­ных взрыва, вслед за ними еще четыре — наступает тишина. Снова доклад Жеведя:

—   Катера удаляются.

—   Вышла двадцатая, — слышу доклад из кормового отсека.

Отовсюду идут сообщения в центральный пост об устранении

последствий бомбежки. Собраны осколки электроламп и плафо­нов. Большинство уцелевших ламп горит очень ярко — спутаны нити накала. Теперь мы убедились, насколько прав был М. Крастелев, начавший еще задолго до войны и без каких-либо директив сверху самостоятельную и самодельную амортизацию наиболее важных приборов и некоторых светильников. Порой мне не нра­вились висящие на резиновых жгутах и нелепо качающиеся ко­робки приборов и корпуса плафонов. Зато они уцелели при бомбежке! Вот когда я оценил усилия нашего непоседливого инже­нера. Жаль, что он не успел закончить работу до выхода в море.

Смотрю сейчас в центральном посту на Крастелева, уставшего, но собранного до предела, четко командующего людьми, думаю: «Чудесный ты человек, Михаил Андроникович. Каким был на берегу, до войны, таким же спокойным, чуточку ворчливым, ос­тался в бою».

Пользуясь тишиной и тем, что Л-3 на курсе отхода, Баканов пошел по отсекам поговорить с людьми. Такова обязанность ко­миссара (в этот день, в субботу 28 июня, мы получили радиограмму: «Замполитам кораблей и частей вступить в должность комиссаров»).

Привести в порядок технику корабля оказалось делом нетруд­ным. Но нервное напряжение не отпускало. Я понимал, что людям нужны отдых, сон, тишина. Но как это осуществить?

До сих пор мне трудно объяснить, почему я тогда пошел на риск, дав отдых двум боевым сменам в условиях незакончившейся операции. Вероятно, решение оставить одну смену на вахте было продиктовано крайней усталостью всего экипажа.

Глубина погружения — пятнадцать метров, скорость — те же два узла, курс — двести семьдесят градусов. Вахтенный коман­дир Дубинский через каждые пять минут поднимает перископ для осмотра поверхности моря. Время ночное, но наверху светло. Мы под водой двадцать часов. Дышать очень тяжело. Нужно всплывать, вентилировать отсеки и, главное, зарядить аккумуля­торную батарею.

В полученной нами ранее радиограмме комбриг Египко сооб­щал, что в районе вражеского порта находится подводная лодка С-4, которая во время нашей минной постановки выйдет за мери­диан двадцать градусов.

Не пересекая этого меридиана, всплываем — только под бое­вую рубку. Вечерний бриз волнует поверхность моря, сплошная облачность создает подобие сумерек. Вокруг ни единого корабля. .Решаю всплыть полностью.

Но тишина оказалась обманчивой. Л-3 всплыла и дала ход дизелями, но тут же была обнаружена подводной лодкой С-4. Ее командир Дмитрий Сергеевич Абросимов позже доносил в штаб: «28 июня в 23 часа 30 минут обнаружил подводную лодку, вышел в атаку, а через двенадцать минут опознал в ней нашу Л-3. Чтобы убедиться в этом, подозвал к перископу комиссара и помощника. Они подтвердили, что это Л-3. От атаки отказался».

Так мы едва не стали жертвой своей же подводной лодки.

Закончив зарядку, вентилирование, мы снова ушли на глубину.

Акустик и радист исправно несут вахты. Находясь уже под водой, Василий Титков принял сводку Совинформбюро: «Остав­лен порт Лиепая». Радость нашего успеха была омрачена тяжелым известием.

Это была большая потеря для нас также потому, что мы остались без мин. Теперь за ними надо идти в Кронштадт, туда и обратно — 1500 миль!

Сообщение нас сильно потрясло. Несмотря на усталость, — я почти трое суток не отдыхал, — уснуть не смог. Лежа на койке, видел, как Баканов ходил по отсеку, от одной переборки к дру­гой. Заметив, что я не сплю, он зашел ко мне в каюту, присел на кровать и почти шепотом сказал:

—  Зря ты, командир, списал на берег курсантов. Погибли они, видимо, в Лиепае. Надо было оставить хоть бы Синицына или Григорьева...

—   Почему Синицына или Григорьева? — удивился я. — Мне, например, хотелось бы оставить всех восьмерых. Но пойми, Алек­сандр Иванович, на подводной лодке, уходящей на боевую пози­цию, возить пассажиров без всякой надобности — преступно.

—  Да, ты прав, конечно, хорошо, что Овчарову разрешили идти в море, — уже успокоившись, сказал Баканов.

—   Не будь такого старшины, как Овчаров, не знаю, удалось бы нам в этом походе так успешно выполнить минную постановку.

(Тогда мы еще не знали, что вскоре у Мемеля на наших минах погибнут четыре фашистских корабля.)

Как развивались события в Лиепае после нашего выхода на позицию, что стало с курсантами-стажерами, мы узнали по воз­вращении в Таллин, и то довольно отрывочно. Более подробно эту печальную историю мне рассказал уже после войны капитан 3-го ранга Николай Алексеевич Прусаков.

22 июня на береговой базе подплава командование объявило решение о создании боевой группы из курсантов. На следующий день отряд моряков из флотского экипажа, где почти все курсанты училища стали старшинами взводов, получил новые пятнадцати- зарядные винтовки, гранаты, патроны, пулеметы. Вечером 23 июня батальон во главе с начальником политического отдела Лиепай­ской военно-морской базы полковым комиссаром Павлом Ивано­вичем Поручиковым встал в первые ряды защитников города.

Поручикова я знал еще по Черному морю, он был моим ко­миссаром на подводной лодке Д-5. В Лиепае нам так и не уда­лось встретиться.

Утром 25 июня враг перешел в наступление. Основной удар на город гитлеровцы наносили вдоль шоссе Гробиня—Лиепая. Первая атака была отбита. Позиции защитников города находи­лись под сильным минометным огнем. Местами натиск врага принимал такой ожесточенный характер, что вспыхивали рукопаш­ные схватки. В бою героически погибли курсанты Болдырев, Назаров, Григорьев. Осколком мины был ранен в голову Н. Прусаков. Курсантов Никулина и Матвеева в тяжелом состоянии до­ставили на санитарный транспорт для эвакуации. Но транспорт был потоплен вражескими самолетами после выхода из Лиепаи.

Весь день защитники города вели неравный бой с врагом, но силы иссякали. Не хватало патронов и ручных гранат. Погиб главный руководитель и организатор обороны города генерал- майор Н. А. Дедаев, командир 67-й дивизии, которая вместе с моряками и рабочими защищала город.

В результате упорного сопротивления наших сил противник к вечеру 25 июня вынужден был временно приостановить наступ­ление. Эта задержка позволила выйти из Лиепайского порта танкеру, восьми транспортам и шести подводным лодкам.

Но на заводе еще стояли корабли, которые не могли выйти в море. Когда враг подошел к окраинам города и отдельные его части прорвались к «Тосмаре», старший в группе ремонтирующихся кораблей командир эскадренного миноносца «Ленин» ка­питан-лейтенант Юрий Михайлович Афанасьев приказал экипа­жам сойти на берег и встать в ряды защитников города. Корабли, склады боезапаса и топлива по приказу Афанасьева были взор­ваны. Это нелегкое, но единственно верное решение было продик­товано сложившейся обстановкой.

В боях за Лиепаю погиб мой товарищ, мой первый комиссар Павел Иванович Поручиков. Из восьми курсантов-стажеров на Л-3 прорвался из окружения только один — Николай Прусаков. С ним я встретился спустя шесть лет после войны. Он работал в Высшем военно-морском училище подводного плавания старшим преподавателем.

Горечь неволи испытал Николай Синицын. Раненного, его эвакуировали с линии фронта в Лиепайский военно-морской гос­питаль. Утром 29 июня, очнувшись в палате, он увидел гитлеров­ского офицера и автоматчика. Так начался плен. Попытки побе­гов кончались неудачами и жестокими наказаниями. Синицын был- освобожден нашими войсками в конце апреля 1945 года.

За мужество и героизм, проявленные в годы фашистской не­воли, ленинградскому инженеру-конструктору Николаю Михай­ловичу Синицыну в 1958 году был вручен орден Красного Зна­мени.

Лишь пятнадцати из шестидесяти восьми курсантов Высшего военно-морского училища имени М. В. Фрунзе удалось вырваться из окруженной врагом пылающей Лиепаи. Они прибыли в учи­лище, где получили назначения на командные должности в части флота и на корабли.

* * *

В 1981 году в канун Дня Победы над гитлеровской Германией к лиепайчанам — морякам, рыбакам, ветеранам Великой Отечественной войны — прибыли гости, ветераны-балтийцы из Москвы, Ленинграда. Те, кто в грозные для нашей Родины годы ко­вал победу над фашизмом и до конца выполнил свой воинский и патриотический долг: Герой Советского Союза, бывший командир подводной лодки С-7 С. Лисин; командир соединения подводных лодок, ныне вице-адмирал в отставке Л. Курников; командиры гвардейских лодок «Лембит» и Л-3 А. Матиясевич, П. Грищенко и многие другие.

Нас, как родных, тепло и радушно встретили бывшие сослу­живцы, матросы, старшины, офицеры, проживающие ныне в городе морской славы — Лиепае. Среди них особенно приятно было видеть капитан-лейтенанта в отставке В. Андрущака, бывшего краснофлотца, рулевого сигнальщика с подводной лодки Л-3, вдову бывшего комдива лодок Г. Гольдберга Ксению Дмитриевну вместе с ее дочерью, внучкой и правнуком Гришей, названным именем прадеда.

С Владимиром Андрущаком мы не виделись 40 лет, с тех пор как он ушел с лодки — ушел учиться, имея на груди боевые ордена Красного Знамени, Красной Звезды и медали. Началась для него нелегкая лейтенантская служба на тральщиках — не менее опасная, чем на подводной лодке в дни войны. Нужно было очистить от мин финский и Рижский заливы, побережье восточной Прибалтики до города Балтийска.

На это ушло много лет тяжелого и опасного труда. Только в 1956 году Владимир Леонтьевич уволился в запас и обосновался с семьей в Лиепае, стал капитаном рыболовного траулера. Младший сын Евгений — инженер-электрик, работает главным инженером по капитальному строительству Лиепаи.

Вместе обходим священные места города: памятник основателю Советского государства В. И. Ленину, монумент героическим за­щитникам Лиепаи; подходим к центральному парку города, где на берегу Балтийского моря высится символическая фигура жен­щины, скорбящей о своих сыновьях — моряках, солдатах, рыба­ках, погибших в седых водах Балтики.

Идут годы, десятилетия, а подвиг защитников Лиепаи будет вечно жить в благодарной памяти потомков.



#18 marel1968

marel1968

    Полковник

  • Admin
  • PipPipPipPipPipPipPipPipPipPip
  • 8 689 сообщений
  • Пол:Женщина
  • Город:Санкт-Петербург

Отправлено 04 Январь 2015 - 00:06

Н. С. КАРЛОВСКИИ, В. А ЧЕЧЕТКИН,

журналисты

ДВА СОЛДАТА

Суббота есть суббота. Даже если ты командир батареи. Хо­чется пораньше прийти домой, в семью, сесть за домашний уютный стол, потом повозиться с ребятишками. Сынишка уже, наверное, строит тысячи планов насчет завтрашнего воскресенья. Навер­няка потянет на рыбалку. Он уже звонил на батарею.

— Пап, ну, скоро ты?..

А потом в телефонной трубке слышались сопение и писклявый голосочек младшей, Галочки:

— Папочка, а мы тебя уже заждались. Приходи скорее...

Уже темнело, но капитан Гордейчук не уходил с батареи. Нет, не потому, что в его «хозяйстве» было что-то неладно. Все в порядке. Просто сказывалась старая привычка: какое-то время побыть одному. После напряженного армейского дня немного рас­слабиться и не торопясь подумать. О чем? Конечно же, о делах своей батареи. Эта привычка укрепилась давно, когда он еще в: тридцатых годах после окончания Одесской артиллерийской школы имени М. В. Фрунзе служил в Севастополе, будучи командиром огневого взвода.

Вот и сейчас, уединившись под навесом, где обычно проводятся политзанятия, он вынул заветную тетрадь в коленкоровом пере­плете, стал перелистывать ее.

«Заметил, у краснофлотцев сапоги со стоптанными каблуками.. Сделать замечание старшине». Рядом пометка красным каранда­шом: «выполнено».

«У М. подавленное настроение. Парень чем-то расстроен. Ре­бята говорят, письмо получил из дома нехорошее. Девушка его,, кажется, замуж вышла. Побеседовать».

«Со вторым орудием поработать насчет нормативов».

Прочитав пометку, вспомнил учебные стрельбы. Проходили они в начале июня. Готовились к ним тщательно. Порядком поволно­вались. Ведь это первое испытание в стационарных условиях. Дело в.том, что 23-я батарея сформирована в ноябре 1939 года и тогда же прибыла в Лиепаю. Была поставлена задача: в крат­чайший срок ввести батарею в строй. На временном, деревянном основании. Железобетонные сооружения появились позднее. 5 мая 1941 года государственная комиссия приняла батарею с оценкой «хорошо». А за маскировку огневой позиции, наблюдательного пункта и других объектов была выставлена высшая оценка. Дей­ствительно, ребята постарались: не жалея сил, сажали деревья, укладывали дерн, поливали посадки... 17,мая 1941 года приказом Наркома ВМФ батарея была введена в строй. (ЦВМА, ф. 161, оп. 6, д. 71, л. 28.)

Хоть и поволновались во время учебных стрельб командир ба­тареи и его подчиненные, да, видно, не зря. Начальник артилле­рийского сектора береговой обороны Лиепайской военно-морской базы А. П. Кашин похвалил: «Молодцы! Попадание отличное!»

А потом поступило новое задание: готовить данные для стрельбы по наземным целям. Батарея — береговая. Сектор обстрела — оре. От сих до сих. А почему наземные цели? Значит, так надо. И капитан Гордейчук снова и снова тщательно просматривает подготовленные данные по огневым рубежам — азимут, угломер... Ох как пригодились эти данные потом! Раньше, чем думал ка­питан...

На дворе уже была почти ночь. Только необычная для быв­шего севастопольца — светлая, светлая... Около второго орудия капитан Гордейчук встретил своего помощника — лейтенанта Кормильцева.

—- Ну, что, Сергей Андреевич, пора бы и по домам, наверное.

Думали ли они — командир батареи и его помощник, — что уже не встретят светлого, спокойного, безоблачного, утра?

Гордейчук пришел домой около двенадцати. Ребята - Володя, Галочка и четырехмесячная Оленька — уже в кроватях. Подошел к кроваткам, погладил каждого по головке... Как-то тоскливо на душе стало. Видимо, от того, что не сдержал слова прийти по­раньше.

Шура готовила ужин, по-домашнему ворчала на мужа:

—   Вечно торчишь на своей батарее. Совсем забыл дом. Надо дров наколоть. Английский замок когда купил? Целый месяц уже прошел. А все врезать не можешь. Хозяин!

Гордейчук обнял жену:

—   Служба, Шурок. Ну, ладно, ладно. Не ворчи. Вот завтра воскресенье. И дров приготовлю, и замок сделаю, и с ребятами в лес сходим.

А через часа полтора в доме командиров, где жил Гордей­чук, — резкий звонок. Шура, вскочившая с кровати вместе с му­жем, поморщилась:

—   Господи, опять тревога. Сколько можно!

Гордейчук, выбежав из дома, вскочил на велосипед. Он при­вык им пользоваться во время учебных тревог. Смотришь, капитан уже на батарее. А потом к велосипеду настолько привык, что всегда держал его под рукой. Но на этот раз, не успев отъехать и ста метров, увидел машину, которая специально приехала за командным составом.

В боевой рубке капитан первым встретил лейтенанта Кор­мильцева. «Этот уже здесь, — мелькнуло в голове. — Молодец!» Лейтенант понравился командиру батареи при первой же встрече, еще когда готовился для отправки в Лиепаю. Был он стройный, подтянутый, сухощавый. Кормильцева назначили командиром взвода управления. Помощником командира батареи стал потом, в сороковом году. Но все это время присматриваясь к С. Кормильцеву, командир батареи капитан С. Гордейчук как-то невольно отмечал: хороший парень, дело знает, с солдатами на батарее держится ровно, требовательно. Солдаты его тоже уважали. Доб­рый командир!

Через несколько минут после прибытия на батарею капитан Гордейчук доложил по телефону:

—   23-я батарея готовность номер один приняла!

Стрелки на часах в боевой рубке двигались медленно. Десять минут, двадцать... полчаса... час...

Дальномерщик доложил:

—   Товарищ капитан, слышу звук мотора неизвестного само­лета.

—   Продолжайте наблюдение.

И тут же по телефону капитан Кашин со своего командного пункта:

-— Капитан Гордейчук. Ставлю вас в известность — горит Паланга. Обстреляли фашисты.

—   Война?!

—   Действуйте по обстановке.

Страшная новость облетела батарею. Теперь уже каждый по­нял: война! Значит, сегодняшняя тревога — не учебная. И все- таки в глубине души было маленькое, едва теплившееся сомне­ние — а может, просто провокация? Местный инцидент? Увы, все вскоре стало более чем ясно.

Примерно около четырех часов утра над батареей береговой обороны, которой командовал капитан С. Гордейчук, надрывно гудя, прошли вражеские самолеты. Теперь в этом не было ника­кого сомнения. Орудия тщательно укрыты. А сосны и ели как бы дополняли надежность маскировки.

Самолеты, сделав разворот, в стороне от батареи стали сбра­сывать смертоносный груз. Ухнули один за другим тяжелые взрывы. Командир точно определил, что фашисты бомбят аэро­дром. Томительно тянулись часы. Артиллеристы не отходили от орудий, готовые в любую минуту открыть огонь. Капитан Гор­дейчук обходил одно за другим орудия. Взглядываясь в лица людей, замечал, как суровые складки появились у каждого, од­ного не мог приметить — растерянности. Наоборот, была собран­ность, подчеркнутая собранность.

К вечеру 22 июня с командного пункта базы получили приказ:

—   Подготовить по двадцать пять выстрелов на орудие!

И батарея вступила в бой. Не успели отгреметь выстрелы по одной цели, как в боевую рубку поступил новый приказ:

—   Фашисты приближаются к нашему аэродрому. Перенести огонь по цели!

А потом, тяжело ухая, орудия вели огонь по целям в районе Барты. У этой речушки врага задержали пехотинцы 67-й стрел­ковой дивизии.

—   Огонь по станции Гробиня!

И так — до 26 июня. Почерневший, осунувшийся от усталости,, с воспаленными от бессонницы глазами капитан Гордейчук порой выскакивал из боевой рубки, на ходу бросая своему помощнику лейтенанту Кормильцеву: «Я к орудиям».

Заградительный и прицельный огонь береговых батарей сор­вал немало замыслов немецко-фашистского командования, причи­нил врагу большой ущерб. 23 июня была уничтожена крупная мотоколонна противника— машины с пехотой, орудия, танки, двигавшиеся к Гробине с юго-востока.

24 июня огнем 23-й и 27-й батарей был уничтожен фашистский бронепоезд, который прорвался к разъезду Крустоюмс, нанесен удар по группе танков, остановившихся, по всей вероятности, на заправку.

26 июня батарея Гордейчука сделала мощный огневой налет на аэродром, где было замечено скопление автоматчиков и тех­ники. Враг понес большие потери. Были разрушены постройки аэродрома и повреждено летное поле.

Береговые батареи создавали мощный заслон на пути захват­чиков, ведя заградительный огонь. Артиллерия и авиация против­ника с особым упорством пытались уничтожить батареи Гордей­чука и Саввина. Но попытки были бесплодны. Фашисты так и не смогли обнаружить 23-ю батарею. Они бомбили временную, де­ревянную огневую позицию, а на основную не упала ни одна вражеская бомба. Личный состав не потерял ни одного человека. Вот когда были вознаграждены артиллеристы за свой труд па визуальной и акустической маскировке батареи.

... Стаи фашистских пикировщиков неслись одна за другой и, скользя на крыло, разворачиваясь, стремительно падали вниз над, береговой батареей. Огромные столбы черного дыма окутывали побережье, содрогалась земля. Красноармейцы смотрели вверх со щемящей болью: неужели все? Самолеты ушли, дым чуть раз­веялся. Стало на какое-то мгновение тихо-тихо... Но вот разда­лось мощное «га-эх!» тяжелых орудий. Через головы бойцов, со свистом разрезая воздух, в сторону врага снова полетели сна­ряды.

Радовались бойцы на рубежах обороны:

— Живы ребята! Молодцы!

Опять несутся стервятники со свастикой на крыльях. Встре­чает их плотный огонь зениток.

А потом наступило самое тяжелое. Стало ясно, что город не удержать. Тревогой отозвалась в сердце весть, принесенная кем-то на батарею: тяжело ранен и скончался в госпитале на операци­онном столе комдив генерал Н. А. Дедаев. На батарее Гордей­чука осталось по два снаряда на орудие. Примчался на мотоцикле заместитель начальника отдела политической пропаганды базы Михаил Иванович Дьяченко.

—   Будем эвакуировать семьи! На пароходе «Виениба».

На всю жизнь у Сидора Евдокимовича Гордейчука остались в памяти эти мгновения. Грузовик. Шум. Суматоха. Жена Шура с окаменешвим от горя лицом.

—   Ты знаешь, я ничего не взяла с собой. Даже Олечку не во что завернуть.

А глупышка Галочка свое:

—   Эти проклятые фашисты спать не дают.

Близкие, родные, милые. Шура, Володька, Галка, Олечка. В голову не могло прийти, что видит их в последний раз. Так же, как в последний раз видел своих жену и дочь лейтенант Кор­мильцев. ..

Уже потом, прорываясь из окруженной врагом Лиепаи, спаса­ясь от града пуль, сыплющихся с пикирующих стервятников, Гор­дейчук услышал чей-то возглас:

—   Товарищи, «Виениба» тонет!

И он, схватив бинокль, только успел заметить, как недалеко от берега погружались в воду мачта и капитанский мостик судна, на котором находились самые близкие ему люди. Надрывно гу­дели моторы фашистских самолетов, входивших в пике, строчили крупнокалиберные пулеметы.

...Прежде чем уходить с позиции согласно приказу надо было уничтожить материальную часть батареи. Ни одно из орудий не пострадало за время напряженных боев. По последнему снаряду подали к орудиям. По последнему выстрелу в сторону врага.

—   Подготовить орудия к взрыву!

И вот уже разворочены взрывом орудия, те самые, которыми так гордились батарейцы, за которыми так тщательно ухаживали. Механизмы по частям выброшены в море. Легкий ветерок развеял пепел от бумаг, сожженных самим командиром батареи. Батарея капитана С. Гордейчука сделала все, что могла. А дальше что? Что делать?

Начался горький путь отступления. Попытки вырваться из кольца. Падали сраженные артиллеристы, пробиваясь вперед шты­ком и прикладом. Таяли их ряды, как тает под мартовским солн­цем снег. Труден был путь на Кулдигу, Тукумс, Елгаву. Голод, полнейшее изнеможение. Гноящиеся раны.

Последний неравный бой под Ригой... В надежде выйти, про­биться к своим, блуждая по лесам, С. Гордейчук и С. Кормильцев потеряли друг друга.

* * *

Они встретились четверть века спустя. Все было как в волшеб­ном сне. Двое шли на то место, где батарея сражалась в первые дни войны, ничего не ведая друг о друге. Бывший командир батареи увлеченно рассказывал морякам о тех суровых днях, когда сюда же пришел и его бывший помощник.

—   Гордейчук!

Плотный пожилой человек с крупной седой головой вздрогнул от неожиданности. Впился глазами в того, кто его окликнул. Что-то знакомое было в худощавом лице, которое он сейчас видел' перед собой... И в следующее мгновение рванулся навстречу тому, кого уже двадцать пять лет считал погибшим.

—   Кормильцев! Сережа!

Они тискали друг друга в сильных мужских объятиях. Загля­дывали друг другу в глаза.

—   Ну, как же ты... Жив остался?

—   Ну, а ты-то как... Я же тебя считал...

Они плакали, эти двое мужчин, прожившие уже немалук> жизнь, прошедшие в свое время длинную дорогу страданий и мук, унижений, издевательств, пыток в фашистских лагерях. Как-то неловко чувствовали себя ребята в матросских форменках. Не так часто почти навзрыд плачут мужчины.

Июньский ветерок раскачивал сосны и ели...


[1]



#19 marel1968

marel1968

    Полковник

  • Admin
  • PipPipPipPipPipPipPipPipPipPip
  • 8 689 сообщений
  • Пол:Женщина
  • Город:Санкт-Петербург

Отправлено 04 Январь 2015 - 00:32

 

А. Б. СТРЕЛОВ,

капитан запаса 1-го ранга

КУРСАНТЫ СТОЯЛИ НАСМЕРТЬ

Выполняя план Барбаросса, сухопутные войска фашистской Германии стремились как можно быстрее ликвидировать совет­ские военно-морские базы, прежде всего на Балтийском и Черном морях, путем захвата их с суши, блокадой с моря силами авиации и постановкой минных заграждений. (Совершенно секретно! Только для командования! — М.: Наука, 1967, с. 153, 167.)

За несколько часов до вероломного нападения на Советский Союз фашистская авиация, корабли и подводные лодки произвели постановку минных заграждений на подходах к передовым базам Краснознаменного Балтийского флота Лиепае и Вентспилсу, а также в Ирбенском проливе, на подходах к Кронштадту и в дру­гих районах Балтийского моря. Противник использовал новые не­контактные донные мины, способы борьбы с которыми еще не были известны.

Советское Верховное командование своевременно раскрыло за­мысел противника и организовало на приморских направлениях отпор врагу. Оборона баз заняла большое место в деятельности наших флотов в первом периоде Великой Отечественной войны. Советские воины, оборонявшие Лиепаю, Таллин, Ханко, Ленин­град, Одессу, Севастополь, Новороссийск, Керчь, проявили беспри­мерное мужество и стойкость, беспредельную верность Родине. Отважно сражались с немецко-фашистскими захватчиками при обороне военно-морских баз и курсанты военно-морских училищ.

Ближайшей к Государственной границе СССР в Прибалтике была Лиепайская военно-морская база. Здесь весной 1941 года базировались легкие силы Балтийского флота и бригада подвод­ных лодок. В состав базы входили торпедные катера, корабли охраны водного района, две береговые и железнодорожная артил­лерийская батареи. (Советская военная энциклопедия. — М.: Воениздат, 1977, т. 4, с. 643.) Моряки тесно взаимодействовали с 67-й стрел­ковой дивизией. Вместе они представляли собой достаточную силу, и оставить его без внимания при подготовке к военным дей­ствиям гитлеровцы не могли.

Вот почему для захвата Лиепаи фашисты выделили одну из сильнейших — 291-ю пехотную дивизию, в которой насчитывалось около 17 тысяч человек, до 300 орудий и минометов. Кроме того, ее усилили двумя батальонами морской пехоты, батальоном ве­лосипедистов, обеспечив поддержку авиацией. Этим силам поста­вили самостоятельную задачу — захватить Лиепаю, на что отво­дилось двое суток, а затем после взятия других городов Курземе они должны были выйти на направление генерального наступле­ния гитлеровцев в Прибалтике — на Ленинград.

Так планировалось...

Лиепайская военно-морская база приняла на себя первый на Балтике удар врага. Самоотверженно. Героически.

22 июня в 3 часа 30 минут над Лиепаей появились фашистские самолеты. Гитлеровцы начали бомбардировку города, порта и при­городного аэродрома еще до перехода фашистскими армейскими соединениями границы Советского Союза. На военно-морской базе была объявлена боевая тревога. Вместе с командирами и красно­флотцами заняли свои места на боевых постах 68 курсантов-мич­манов, которые проходили предвыпускную стажировку на подвод­ных лодках. Из Ленинградского высшего военно-морского училища имени М. В. Фрунзе были 43 человека: Н. М. Синицын, А.Ф.Гри­горьев, Н. А. Снегирев, В. Е. Московчук, С. А. Глотов, Н. В. Мат­веев, Н. А. Прусаков, П. В. Болдырев, Г. Л. Русскевич, В. А, Фе­доров, Е. С. Мараев, Г. Пупков, Е. М. Воловников и другие. С ними вместе находились прибывшие из Владивостока 18 выпуск­ников Тихоокеанского высшего военно-морского училища имени С. О. Макарова и 7 мичманов-севастопольцев из Черноморского высшего военно-морского училища имени П. С. Нахимова. Были в Лиепае еще 10 курсантов-стажеров на торпедных катерах.

Командиры подводных лодок и торпедных катеров несколько дней назад получили указание откомандировать всех курсантов в Ленинград: 25 июня должен был состояться их выпуск. Однако начало войны и стремительное развитие событий на флоте при­вели к тому, что только 10 из них, участвовавшие 21 июня в тре­нировочном походе на подводной лодке «С-6», к рассвету 22 июня оказались в Риге и затем смогли выехать в Ленинград. 68 кур­сантов-выпускников остались в Лиепае.

После отбоя первой тревоги курсантов собрали в казарме бе­реговой базы. Им объявили решение командования создать из их числа боевую группу и включить ее в формировавшийся сводный отряд моряков. Днем 22 июня после переданного по радио прави­тельственного сообщения о начале войны с Германией курсантам выдали оружие: обычные винтовки, по< два подсумка патронов и по паре ручных осколочных гранат. Мичманам Вадиму Ицковичу и Геннадию Пупкову вручили ручные пулеметы.

Ночь была тревожной. Фашистская авиация бомбила стояв­шие в порту корабли, топливные цистерны на берегу. Неточным было это бомбометание, и в этом заслуга корабельных и береговых зенитчиков. Утром следующего дня фрунзенцы получили первое боевое задание: оборонять 27-ю береговую батарею, в район ко­торой, к южной окраине города, их и других бойцов сводного отряда моряков перебросили на автомашинах.

Враг наступал. К полудню 23 июня линия фронта проходила в семнадцати километрах южнее Лиепаи. Здесь, на берегах Барты, разгорелся жаркий бой. Орудийные выстрелы, взрывы снарядов и мин доносились до курсантских позиций. Фронт проходил сов­сем рядом, но вступить в боевое соприкосновение с противником в этот день курсантам не довелось. Гитлеровцы не смогли сломить сопротивление наших бойцов на приморском участке. Враг был остановлен пограничниками и бойцами 281-го стрелкового полка. В глубине обороны в течение дня стали располагаться рабочие отряда, прибыл отряд комсомольцев, сформированный по инициа­тиве секретаря Лиепайского уездного комитета комсомола Имантса Судмалиса, замечательного советского патриота, геройски погиб­шего за Советскую Родину, которому посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

27-я батарея, которую прикрывали фрунзенские и другие бойцы сводного отряда моряков, играла важную роль в обороне военно- морской базы. Ее четыре 130-мм орудия обладали значительной огневой мощью и большой дальностью стрельбы. Командовал ба­тареей выпускник Высшего военно-морского училища имени М. В. Фрунзе капитан-лейтенант М. Н. Саввин. Наряду с обороной морского сектора батарея держала под обстрелом часть южного и восточного участков обороны города с суши, и в частности же­лезную и шоссейную дороги. Она решала боевые задачи в огневом взаимодействии с аналогичной по мощи 23-й береговой батареей, располагавшейся чуть севернее Лиепаи.

В вечерних сумерках 23 июня 27-я батарея с 22.00 до полуночи вела огонь в северо-восточном направлении через озеро Лиепаяс. Есть основания утверждать, что целью наших бойцов было унич­тожение вражеского поезда с войсками, остановленного в резуль­тате столкновения встречного паровоза на подходе к станции Крустоюмс. Стреляла она также по эшелону гитлеровцев, остано­вившемуся на железнодорожной станции Ечи в- 18 км от батареи. Артиллеристы успешно вели огневую поддержку защитников Лие­паи на южном и восточном участках обороны.

27-я береговая батарея, прикрывавшие ее бойцы сводного от­ряда моряков и батарея противотанковых орудий 99-го отдельного противотанкового дивизиона 67-й стрелковой дивизии в ходе боев за город полностью выполнили свои боевые задачи.

Не сумев овладеть городом с ходу, командование 291-й гитле­ровской дивизии утром 24 июня пыталась организовать наступле­ние на военно-морскую базу с востока, между озерами Лиепаяс и Тосмарес. Сюда к этому времени смогли наконец выйти основ­ные силы дивизии, выполнявшие обход города с целью его бло­кады и последующего уничтожения гарнизона, — обычная, как стало понятно вскоре, тактика немецко-фашистских сухопутных войск. За ночь накопив силы, утром после авиационного налета и мино­метного обстрела позиций защитников города гитлеровцы начали очередное наступление. Однако за ночь произошли немалые из­менения и в расположении сил защитников Лиепаи. С южного участка обороны, где ночью наступило относительное затишье, часть сил решили перебросить на восточный, где явно намечалась активизация действий фашистов. Рано утром 24 июня часть мо­ряков, в их числе оказалось большинство курсантов-фрунзенцев, на грузовых автомашинах перебросили из расположения 27-й бе­реговой батареи к Гробиньскому шоссе. Здесь же были красно­флотцы береговой базы и другие бойцы сводного отряда моряков. Часть же отряда, около ста человек, оставили выполнять преж­нюю задачу по прикрытию 27-й батареи. Среди них — всех кур­сантов-черноморцев, большинство тихоокеанцев и незначительную часть фрунзенцев.

Уже на подходе к назначенной позиции, находившейся правее Гробиньского шоссе, курсанты попали под сильный минометный обстрел. Тем не менее они благополучно добрались до одного из старых укреплений, возведенных еще перед первой мировой вой­ной, которому теперь предстояло стать опорным пунктом правого фланга защитников Лиепаи.

Здесь командир курсантов-мичманов, интендант 1-го ранга К. П. Павлов отдал приказ: стоять насмерть! Невысокого роста, тучный сороколетний мужчина спокойно и уверенно, а главное - очень понятно разъяснял особенности нового участка обороны.

Тактическая грамотность командира, его храбрость вызвали ува­жение подчиненных.

Несколько левее находились курсанты военно-морского учи­лища ПВО ВМФ. Они прибыли несколько раньше и успели обо­рудовать свои позиции. В одном из старых казематов был развер­нут медицинский пункт для оказания первой помощи раненым.

Противнику уже удалось перерезать железную дорогу Лиепая— Рига. Обстановка складывалась напряженной, яростные бои про­должались в течение всего дня. Периоды затишья использовались для рытья окопов и ходов сообщения. Шли третьи сутки тяжелых боев, без сна и отдыха. 24 июня на позиции были доставлены консервы, хлеб. Это заметно подняло настроение.

К концу дня появились первые раненые среди курсантов-фрунзенцев: разрывом мины был тяжело ранен в ногу курсант С. Ле­бедев. Уложив его на плащ-палатку, с кем-то вдвоем А. Мицке­вич под огнем противника доставил раненого в медпункт.

Из быстротечных событий этого дня Алексей Александрович Мицкевич, ныне капитан 1-го ранга в отставке, вспоминает такой эпизод. Возвращаясь из медпункта, он обратил внимание на силу­эты танков позади вражеских позиций. Было странно, что в ходе боя они оставались неподвижными и не стреляли. Вдруг по бо­ковой дороге, не достигнув шоссе, несколько красноармейцев вы­катили противотанковую пушку. Командовал расчетом молодень­кий лейтенант. Встав рядом с орудием, он отдал короткие ко­манды. Раздался выстрел в направлении танковых силуэтов. И вдруг наша пушка была накрыта минометным огнем фашистов. Прямое попадание разбило орудие, уничтожило расчет, а лейте­нант-артиллерист (бывает же-такое!) остался невредим. Он бро­сился в окоп к морякам. Запомнились его слова: «Это была последняя моя пушка...» И столько горечи и досады звучало в его голосе! Моряки дали ему подобранную на поле боя снайпер­скую винтовку. Прополз он метров с полсотни вперед из окопа, замаскировался и открыл огонь по гитлеровцам...

24 июня моряки сыграли решающую роль в отражении атак противника. В течение дня при поддержке береговых батарей было сорвано несколько попыток гитлеровцев ворваться в Лиепаю со стороны поселка Гробиня. Восточный участок обороны стал основным.

Утром 25 июня фашисты предприняли «психическую атаку». Гитлеровцы шли во весь рост, беспрерывно стреляя из автоматов. Атаку поддерживали артиллерия, минометы и авиация. Курсанты- фрунзенцы держали оборону рядом с Гробиньским шоссе, чуть правее него. Здесь было особенно тяжело: они оказались в зоне главного удара фашистских войск. Позиции защитников города находились _под интенсивным минометным обстрелом. Захватчики настойчиво пытались достигнуть линии нашей обороны, но сосре­доточенный ружейно-пулеметный огонь моряков прижимал про­тивника к земле. Завязывались рукопашные схватки. В одной из них героически погиб фрунзенец П. В. Болдырев. Автоматные очереди скосили Г. Л. Русскевича и А. Ф. Григорьева. Пулевое ранение получил Я. Р. Шека, осколком вражеской мины в голову был ранен Н. А. Прусаков. Однако оба остались на позиции. Тя­желое ранение — сложный перелом черепа — получил Евгений, Воловников, его эвакуировали в городскую больницу, где он вскоре скончался. (ЦГИА Латв. ССР, ф. 2225, оп. 1, д. 636, л. 152. РЕГ. № 4558-А)

Весь день горстка защитников города отражала натиск пре­восходящих сил противника. Укрывшись за бетонными сводами; старых укреплений, окружающих Лиепаю, мужественно сража­лись с фашистами фрунзенцы В. И. Седов, Н. А. Прусаков, Н. М. Синицын, В. Н. Ицкович, курсанты-тихоокеанцы Н. Г. Ры­жов, К. Ф. Савчук, А. А. Капитонов и другие. Они продолжали стрелять по врагу из развалин старых укреплений, взорванных много лет назад, из неглубоких окопов и ячеек, вырытых минув­шей ночью.

В числе первых был Николай Лавров. В училище он занимался в стрелковом кружке и, когда вооружали курсантов, попросил снайперскую винтовку с оптическим прицелом. В боях у Гробиньского шоссе моряк-снайпер уничтожил точным огнем не одного- фашиста.

25 июня защитников города поддержали огнем 23-я и 27-я береговые батареи. Они вели точную стрельбу. С 23-й батареей была установлена телефонная связь, и ее корректировщик с пе­редовой позиции оборонявшихся вносил необходимые поправки. Под мощным артиллерийским обстрелом «психическая атака» фашистов захлебнулась. Последовавшие за ней неоднократные попытки штурма нашей линии обороны успеха гитлеровцам не принесли.

К вечеру 25 июня в журнале боевых действий группы армий «Север» появилась запись: «Наступление 291-й пехотной дивизий в районе Лиепаи было приостановлено ввиду сильного сопротив­ления противника, поддержанного огнем стационарных батарей». (Военно-исторически-й журнал, 1962, № 4, с. 46.)

С наступлением темноты, когда напряжение боя несколько- спало, десять курсантов во главе с фрунзенцем Е. И. Никулиным, стажировавшимся на торпедных катерах, совершили вылазку в расположение противника. Они проникли в траншею гитлеровцев. Оказалось, что противник покинул ее и отошел, оставив много убитых. Курсанты подобрали автоматы и боеприпасы. Это ока­залось весьма кстати.

Утром 26 июня возобновился ожесточенный бой. Были тяжело ранены тихоокеанец В. П. Фельснер, фрунзенцы Е. И. Никулин, В. Ф. Ульянов и Н. В. Матвеев, вторично был ранен Я. Р. Шека. Их вместе с другими ранеными доставили на предназначенный для эвакуации тяжелораненых транспорт «Виениба». В порту бу­шевал пожар, территория порта и оставшиеся в нем судна под­вергались авиационной бомбежке и артобстрелу. Тем не менее пароход «Виениба» вышел в море. Фашисты зверски потопили транспорт. Здесь погибли и тяжелораненые курсанты.

Е. И. Никулин пришел в училище в августе 1938 года по комсомольской путевке горкома комсомола города Гусь-Хрусталь­ный. Он прожил всего двадцать два года. Его последнее письмо родителям датировано 10 июня 1941 года. За день до гибели Никулину и его товарищам было присвоено воинское звание лей­тенанта. Но они так и не узнали об этом. И сейчас в музее училища хранится «Диплом с отличием», который при выпуске должны были вручить помощнику командира курсантского взвода Я. Р. Шеке.

Лиепая продолжала сражаться. Она превратилась в город- фронт. На улицах и на побережье озера шли бои с просочивши­мися группами противника. Город находился в тяжелом положе­нии: вышел из строя водопровод, горели портовые склады, нача­лись пожары. К тому же кончались боеприпасы. Вечером 26 июня на артиллерийских батареях оставалось всего по нескольку сна­рядов на орудие, не хватало патронов. А противник усиливал натиск р в южном секторе обороны. Здесь, на подступах к 27-й береговой батарее и Старой Лиепае, продолжала сопротивление теперь уже смешанная группа защитников: красноармейцы, рабо­чие, комсомольские группы, группы моряков, в числе которых находились и курсанты-севастопольцы В. В. Гузенко, А. И. Куп­цов, К- А. Карасев, С. Д. Румянцев, тихоокеанцы А. Д. Замоткин, А. А. Капитонов, И. М. Подстрелов, Н. Е. Чумаков, фрунзенцы Н. А. Снегирев, Л. К. Суходолец и другие.

Между тем гитлеровцы продолжали наращивать силы. Они перебросили к Лиепае некоторые части из-под Салдуса и Елгавы и намеревались перерезать последнюю дорогу, ведущую вдоль берега моря на север к местечку Шкеде и далее на Вентспилс. На восточном берегу озера Тосмарес гитлеровцы установили тя­желые орудия, предназначенные для обстрела города.

Бойцы сражались до последнего патрона. Раненный в голову осколком мины и вдобавок еще получивший контузию курсант Н. А. Прусаков оставался в строю, пока хватало сил держать оружие. Тех, кто истекал кровью и не мог передвигаться, укрывали в полевом лазарете — в разрушенном каземате слева от Гробиньского шоссе. Теперь уже не было возможности их эвакуировать.

К исходу 26 июня восточная линия обороны города проходила в самом узком месте между озерами Лиепаяс и Тосмарес немного севернее военного городка, а с юга противник рвался к окраинам

Старой Лиепаи. Командование приняло решение о выводе героиче­ского гарнизона из Лиепаи. В городе взрывали склады морского порта, готовили к уничтожению береговые батареи, которые ста­нут бесполезными, как только кончатся снаряды. Еще 23 июня в аванпорту были взорваны и затоплены эскадренный миноносец «Ленин», ледокол, несколько других кораблей, не имевших воз­можности выйти в море из-за неоконченного ремонта. Их команды влились в ряды защитников города.

В ночь на 27 июня севернее военного городка, у линии старых лиепайских укреплений, сосредоточились подразделения защитни­ков города. Вдоль дороги на Шкеде готовился прорыв кольца гитлеровских войск. Сюда в северный сектор обороны, где дер­жали оборону военные моряки 32-го отдельного стрелкового ба­тальона под командованием капитана И. С. Пышкина, прибывали бойцы армейских частей, пограничники, курсанты Военно-морского училища ПВО, бойцы рабочих отрядов. Сюда же прибывали по­лучившие приказ об отходе некоторые курсанты высших военно- морских училищ. Однако немало самоотверженных защитников продолжали сдерживать врага на прежних рубежах. Прорыв не был тщательно запланирован по направлениям и времени. Около девяти часов утра, расходуя последние боеприпасы, артиллерия и береговые батареи гарнизона произвели артподготовку участка трехкилометровой ширины севернее города. Затем на совершенно открытой песчаной местности, простреливаемой пулеметным и ми­нометным огнем врага, начался прорыв, в результате которого- около двух тысяч бойцов, оборонявших Лиепаю вырвались из вражеского окружения. В дальнейшем они участвовали в обороне Риги, Таллина. Многие затем влились в ряды защитников Ленин­града.

Прибыли 2 июля в Ленинград, в Высшее военно-морское учи­лище имени М. В. Фрунзе, тихоокеанцы А. А. Капитонов, А. Д. За- моткин, Н. Е. Чумаков, И. М. Подстрелов, вернулись в родное училище Е. С. Мараев, Г. А. Пупков, К- Ф. Савчук, Н. А. Пру­саков, А. А. Мицкевич, Н. А. Снегирев. (ЦВМА, ф. 881, оп. 1697, д. 5, л. 106—107). Нелегким был их путь.

В училище курсантов-стажеров встретили заботливо: дали воз­можность отдохнуть, обстоятельно расспросили о происшедшем. На следующий день выдали новое обмундирование. Вскоре, офор­мив, как положено при выпуске, документы, их направили уже лейтенантами в действующие части и на корабли.

Только на седьмой день боев, 28 июня, гитлеровцы прорвались к окраине города. Бой шел за каждую улицу, за каждый дом. В соответствии с приказом командира военно-морской базы, взорвав орудия, личный состав 27-й батареи покидал Лиепаю последним. С " моряками-артиллеристами отходили бойцы батареи 99-го

 

отдельного противотанкового дивизиона 67-й стрелковой дивизии и курсанты-мичманы. Отступая с тяжелыми боями, они уничтожали объекты, производили минирование, взрывали мосты. (ЦВМА, ф. 881, оп. 1697, д. 5, л. 106—108.) Почти все бойцы этой группы остались в Лиепае навечно.

В тот же день по пути на Капседе удалось оторваться от противника курсантам Е. С. Мараеву, Г. А. Пупкову, А. А. Капи­тонову, сопровождавшим на грузовой автомашине большую группу раненых. На лесной дороге они догнали идущих Н. А. Прусакова и К. Ф. Савчука, взяли их с собой. После контузии у Н. А. Пру­сакова стали опухать ноги, была высокая температура, товарищи, как могли, старались облегчить его страдания. Машину заправили в Тукумсе и вскоре прибыли в Ригу, где удалось поместить Пру­сакова в отходивший санитарный поезд.

Сопровождая раненых на двух подводах, вдоль восточного бе­рега озера Тосмарес, где еще вчера шел жестокий бой, беспрепят­ственно смогли проехать проселочной дорогой А. А. Мицкевич, В. А. Кузьмичев, Я. М. Назаров. Вскоре обнаружили несколько разбитых артиллерией автомашин. Одну из них удалось завести. С помощью медсестер Маши и Инги (фамилии не установлены), работавших с курсантами еще в обороне, перенесли раненых, установили на кабине станковый пулемет и продолжали путь. Через несколько километров на обочине дороги увидели еще один грузовик. Красноармеец-водитель, раненный в голову и руку, что- то исправлял в моторе. Теперь уже на двух машинах двинулись на север.

Уже при въезде в Вентспилс утром 29 июня машины обстре­ляли. Курсанты ответили огнем, отбили нападение противника, но автоматной очередью был убит Яков Назаров, и его похоронили в наскоро вырытой могиле. В Ригу прибыли на следующий день.

26 июня в бою у Гробиньского шоссе был тяжело ранен кур­сант Н. М. Синицын. Его эвакуировали с линии фронта в Лиепайский военно-морской госпиталь. 27 июня врачи госпиталя пыта­лись отправить хотя бы часть раненых из Лиепаи. Но не всем автомашинам удалось пробиться через вражеское огненное кольцо. Некоторые грузовики вернулись. Синицын находился без сознания и утром 29 июня, очнувшись в госпитальной палате, увидел гит­леровского офицера и автоматчиков.

Некоторые раненые решили вырваться из плена и стали гото­вить побег. Фашисты узнали об этом. Патриотов отправили в лагерь военнопленных. На пути Н. М. Синицына было много ла­герей — в Лиепае, Каунасе, затем в Германии близ Якобшталя, близ Мюльберга, где в последний раз он встретил В. Е. Московчука. Попытки бежать не удавались. Через год Синицына пере­вели в лагерь смерти в Торгау. Отсюда еще раз пытался бежать

и вновь неудачно. А за каждой неудачей следовали страшные издевательства, муки и пытки. Много шрамов на теле Синицына оставили гитлеровские тюремщики. В конце апреля 1945 года наши войска освободили заключенных.

За мужество и героизм инженер-конструктор Н. М. Синицын в 1958 году награжден орденом Красной Звезды.

Нелегкой была и судьба фрунзенца Н. Г. Лаврова. Он пришел в училище по комсомольскому набору в 1937 году. В Лиепае проходил стажировку на подводной лодке С-9 и вместе с другими товарищами 22 июня был включен в боевую группу. 23 июня в составе сводного отряда моряков находился на Клайпедском шоссе, южнее Лиепаи, прикрывая береговую батарею, а 24 и 25 июня — участвовал в боях у озера Тосмарес, где курсанты контр­атаковали прорвавшихся фашистов, потом с другими моряками обо­роняли шоссе Лиепая—Гробиня. Группа Лаврова стойко держала оборону в правофланговом доте, но 28 июня противнику удалось окружить его, отрезав от города и своих частей. Трое суток группа вела неравный бой и понесла большие потери. Способных держать оружие оставалось всего около двадцати человек, неко­торые из которых были ранены. 1 июля взрывом артиллерийского снаряда Лавров был контужен. В ночь на 2 июля вместе с остав­шимися бойцами (в группе было 15—17 человек) он прорвался из окружения. Группа с боями продвигалась на Вентспилс и Ригу. 7 июля под Ригой при попытке переправиться через Даугаву Лав­ров был тяжело ранен. В течение двадцати дней он скрывался от фашистов, но 27 июля был схвачен. Лишь через год ему уда­лось бежать вместе с товарищем по учебе в училище В. Федоро­вым. Переплывая реку, Федоров погиб.

После долгих мытарств Лаврову удалось перейти линию фронта в районе Великих Лук. С 15 января 1942 года он сражался стрелком-автоматчиком на Ленинградском фронте в составе 8-го отдельного штурмового батальона. 25 июня 1944 его назначили командиром стрелкового взвода. С боями он прошел путь от Ленинграда до Пскова, где вновь был тяжело ранен. В августе 1944 года Лаврова направили из госпиталя на Тихоокеанский флот, где он участвовал в войне с Японией. Лавров награжден тремя орденами Красной Звезды, многими медалями. В декабре 1960 года капитан 2-го ранга Н. Г. Лавров был уволен в запас и стал работать радиоинженером Акустического института Акаде­мии наук СССР.

В дальнейшем курсанты-фрунзенцы, лейтенанты-выпускники, получившие боевое крещение у стен Лиепаи, приняли участие в обороне Таллина.



#20 marel1968

marel1968

    Полковник

  • Admin
  • PipPipPipPipPipPipPipPipPipPip
  • 8 689 сообщений
  • Пол:Женщина
  • Город:Санкт-Петербург

Отправлено 04 Январь 2015 - 00:37

В. Е. МОСКОВЧУК,

курсант Высшего военно-морского училища

имени М. В. Фрунзе в 1941 году

СТАЖИРОВКА... В БОЮ

В моей жизни все складывалось как нельзя лучше. Четыре года учебы в Высшем военно-морском училище имени М. В. Фрунзе пролетели незаметно. В марте 1941 года сдан последний выпуск­ной экзамен. Отпраздновав 240-летие училища, фрунзенцы вместе с выпускниками Тихоокеанского и Черноморского высших военно- морских училищ были направлены на базу подводных лодок. Пройдя курс обучения в классах и лабораториях, в начале мая 1941 года мы разъехались по базам Краснознаменного Балтийского флота для стажировки на подводных лодках.

Группа в составе шестидесяти восьми человек, в которой ока­зался и я, прибыла на Лиепайскую военно-морскую базу. Воз­главлял группу старшина Яков Романович Шека. Всех нас рас­пределили по подводным лодкам, часть из которых находилась в ремонте на заводе «Тосмаре». Фрунзенцы Яша Назаров и я, черноморец Румянцев и дальневосточник Фельснер Вячеслав Пав­лович были назначены на «Лембит» — бывшую эстонскую подвод­ную лодку. Командовал лодкой капитан-лейтенант В. А. Полищук, а старпомом был (хорошо помню) старший лейтенант В. Н. Бур­денко, сын главного хирурга Красной Армии.

Быстро текло время. Походы, дозоры, погружения с посадкой на грунт — все очень интересно и поучительно. Мы как губка впитывали премудрости будущей профессии. Приближался день отъезда в Ленинград — на 25 июня в училище намечался выпуск молодых командиров. Обстановка была тревожная, нам об этом говорил нарком Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецов на встрече в день 240-летия училища.

Субботний вечер 21 июня провели в парке военного городка и в положенный час легли отдыхать. На рассвете, около четырех часов, были разбужены гулом самолетов и грохотом взрывов. Вскочив с кроватей, бросились к окнам. Дневальный, стоявший во дворе, на наши вопросы в недоумении пожимал плечами: «Видимо, учения идут...» Снова легли в кровати. Вторично были разбужены гулом самолетов и новыми взрывами около 6 утра. И тогда нам все стало ясно.

После завтрака прибыли на подводную лодку. Командир лодки капитан-лейтенант В. А. Полищук сказал нашей четверке: «Война началась. Отправляйтесь в распоряжение командира береговой базы подводных лодок и добивайтесь быстрейшей отправки в Ленинград». В ожидании указаний из Ленинграда провели на базе еще одну тревожную ночь. Утром 23 июня выяснилось, что фашистские войска находятся на подступах к Лиепае. Ответ так и не пришел. По приказу командира базы интенданта 1-го ранга Р. Н. Павлова получили винтовки и гранаты (было еще несколько ручных пулеметов) и снова стали ждать.

В полдень к пирсу, напротив береговой базы подводных лодок, начал швартовку эскадренный миноносец «Ленин». Мы вышли на пирс, приняли швартовы. С борта на причал сошел командир эсминца капитан-лейтенант Ю. М. Афанасьев (никто еще не знал, что ему присвоено звание капитана 3-го ранга). С ним мы позна­комились еще в сороковом году, когда на большом Кронштадт­ском рейде проходили учебные торпедные стрельбы на эсминце «Ленин». Разговор был коротким и доверительным.

—   Нет ответа на запрос? — спросил командир. — Я посовето­вал бы вот что: пробивайтесь в Ленинград. Вас там, наверное, ждут...

Разумный совет. Но каждый из нас призадумался. В самом деле, как можно без разрешения командования базы уйти теперь же с передовой. Мы опять отправились к командиру береговой базы подводных лодок, снова пытались узнать об отправке в Ленинград.

—   Дезертировать собираетесь? У меня краснофлотцы не дезер­тируют, а вы командный состав флота...

—   В том-то и дело, что мы командный состав, — робко пы­тались возражать интенданту 1-го ранга Павлову. — Нас ждет флот, ждут на подводных лодках.

Вскоре наша мичманская группа во главе с политруком (фа­милию его не помню) погрузилась на машины и направилась на южный участок обороны города прикрывать 27-ю береговую ар­тиллерийскую батарею. Заняли оборону и, наскоро окопавшись, стали ждать. Тишина. Но затишье всегда обманчиво. Вечером и ночью 23 июня было слышно урчанье моторов со стороны озера Лиепаяс. Совершенно не зная обстановки, расположения наших войск и сил противника, мы считали, что фашисты пошли в обход озера.

В полночь в районе озера Тосмарес загрохотали взрывы, потом высоко взметнулось пламя, высветив небо. Утром 24 июня на на­шем участке снова воцарилась тишина; но на северо-востоке от города слышна была артиллерийская и минометная стрельба. В премежутках между взрывами раздавались треск автоматов, хлопки ружейных выстрелов, стрекот пулеметов.

Возвратился уезжавший в город наш политрук, принес тревож­ную весть. Взорвав эскадренный миноносец «Ленин» и находив­шиеся в доке подводные лодки, их экипажи влились в ряды за­щитников Лиепаи.

 На нашем направлении весь день было тихо. Лишь время от времени мы стреляли по фашистским самолетам, которые возвра­щались группами с севера на юг после очередных бомбежек го­рода и позиций обороны. Бои севернее озера не утихали до позд­него вечера. Ночью поступил приказ быть готовыми к переброске нашего отряда на гробиньское направление. Там сложилось тя­желое положение.

На рассвете, около четырех часов, выехали с южного направ­ления на северо-восточное. Высадились на окраине города, где-то вблизи судоремонтного завода «Тосмаре». Рассыпавшись цепью, с винтовками наперевес, стали продвигаться к передовой, которая, как мне тогда показалось, находилась примерно в полутора кило­метрах от места нашей высадки.

Никто из нас в то время точно не знал, где свои, где противник: вокруг рвались снаряды, слышалась стрельба — впереди, по флангам и даже с тыла. Помню только, что когда прибыли на новое направление, то рядом с машиной находился командир бе­реговой базы подводных лодок интендант 1-го ранга Павлов с пистолетом в руке.

— Вперед! — в сплошном грохоте артиллерийской и миномет­ной канонады прозвучала команда, которую мы скорее поняли по движениям губ и взмаху руки.

Надрывно, с треском рвались снаряды, тявкали, шлепаясь о землю, мины, свистели пули. Группами, поодиночке, где ползком, где короткими перебежками, медленно, но уверенно продвигались вперед к передовой. На нашем пути оказалось небольшое поле созревающей ржи. Я оказался рядом с Женей Воловниковым. Продвигались правее Гробиньского шоссе (в направлении на Гробиню). И в самом деле, огонь усилился с тыла. Пришлось залечь в небольшую канаву, идущую вдоль ржаного поля. Чуть пригнув голову, снова услыхал выстрелы, словно чьей-то рукой чуть сдви­нуло берет на голове. В бой мы пошли не в касках, которыми нас не успели снабдить, а в своих морских беретах. Вот мне и пока­залось, что мой берет прострелили. Какая наивность! Случись такое, мне бы не пришлось его снимать.

Ползком стали пробираться по дну канавы, высохшей под жарким июньским солнцем. Теперь уже до передовой — рукой подать. Впереди видна была- небольшая насыпь между Гробиньским шоссе и северной частью озера Лиепаяс. К этой насыпи уже многие наши курсанты пробились. На пути в канаве лежал невзорвавшийся снаряд. Решили его не трогать. Первым перепрыг­нув снаряд, я оглянулся: Женя, застыв на мгновенье в воздухе, стал падать. Бросившись назад к другу, увидел: голова его про­бита. Невольно из моей груди вырвался крик: «На помощь! Женя убит!» Кто-то из товарищей открыл огонь по дому, оказавшемуся позади нас, откуда стреляли. Женя подавал слабые признаки жизни. Перебинтовав ему голову, доставили Воловникова на пере­вязочный пункт, который был оборудован возле шоссе в полураз­рушенном старинном форту.

Как стало мне потом известно, Евгений Маркович Воловников был отправлен в городскую больницу, где и умер в тот же день.

Несколько курсантов обошли с обеих сторон дом, из которого стреляли. Один из айзсаргов, находившийся на чердаке, был унич­тожен. Пока группа добиралась до укрытий, ранило еще двоих курсантов. К сожалению, фамилии их не запомнил.

Так наша курсантская группа закрепилась на передовой. Те­перь уже лицом к лицу с врагом. Мы заняли позиции с правой сто­роны от шоссе вблизи озера Лиепаяс. Правее от нас сражались мо­ряки и пограничники. После шквального артиллерийско-минометного обстрела гитлеровцы пошли в атаку. Она захлебнулась, натолкнувшись на дружный ружейный и пулеметный огонь. В ход пошли и ручные гранаты.

До наступления темноты фашисты несколько раз повторяли атаки, поддержанные огнем минометов и орудий разных калибров. Передышка наступила после 23.00. Наспех ели откуда-то прине­сенные бутерброды, запивая компотом. Песок был везде, даже на зубах хрустел. Тщательнее всего оберегали от него затворы ору­жия — только бы не отказало в бою.

Во время трехчасового затишья на нашем участке собирались группами. Обсуждали события прошедшего дня. Обменивались мнениями. Высказывали предположения, что прорыв фашистов на лиепайском направлении случаен, что к нам идет помощь, надо только продержаться два-три дня, и все стабилизируется.

А между тем курсантский отряд поредел: ранены Ульянов, Синицын, Шека, Матвеев, политрук береговой базы подводных лодок Серафим Леонидович Соколов, который все время шел с нами. Он с Шекой и Матвеевым находился в одном окопе, куда угодила вражеская мина. А со мной в одном окопе были черно­морец Румянцев, фамилию третьего не помню.

Утром 26 июня бой возобновился. Противник вел сильный артиллерийский и минометный обстрел наших позиций. Новые атаки были также успешно отбиты. Но и мы понесли значительные потери. Получили ранения Береснев, Никулин, несколько человек убиты.

Прошла еще одна тревожная ночь. На рассвете 27 июня про­тивник после ожесточенного огневого налета снова устремился в атаку. Измученные, уставшие, мы стойко оборонялись, сдержи­вая натиск гитлеровцев, которые шли напролом. И вот, отбивая очередную волну наступавших фашистов, узнали неприятную но­вость. Севернее озера захватчики, сломив сопротивление наших, прорвались и стали просачиваться к парку.

Создав группу, в которую вошел и я, бросились на правый фланг, чтобы закрыть образовавшуюся в обороне брешь между озером и шоссе. Комайдного состава у нас уже не было. Все делалось по личной инициативе мичманов и краснофлотцев. Мы с ходу вступили в бой с наседавшим противником. Оборона на этом участке действительно оказалась под серьезной угрозой. Кру­гом лежали убитые и раненые.

Приток свежих сил приостановил наступление противника. Атакующие отпрянули назад. А на нас обрушился огонь враже­ской артиллерии и минометов. Не успев укрыться в окопах, мы оказались не защищенными от вражеских мин. Рядом со мной разорвалась мина, и я почувствовал тепло в ноге. Свалился в окоп, находившийся рядом, упал на трупы двух пограничников. Посмотрел на ногу — ботинок разбит, вокруг запеклась кровь. Снова наступило затишье. Выбрался из окопа, товарищи, подхва­тив меня под руки, повели к шоссе, к перевязочному пункту.

По пути у наших позиций, поблизости от шоссе, я увидел лежащего Сергея Глотова. Он был тяжело ранен и не мог пере­двигаться. Я сказал ребятам, что сам доберусь до перевязочного пункта, а они пусть помогут С. Глотову. Перебежав шоссе, кото­рое простреливалось фашистами, свалился в кювет. Санитары пе­ревязали мне раненую ногу, подготовили к отправке в госпиталь. В это же время принесли Глотова. Во время ожидания машины к нам с Сергеем Глотовым подошла группа мичманов, среди кото­рых были наши фрунзенцы Женя Мараев и Яша Назаров. От товарищей я узнал, что организуется прорыв вражеского кольца окружения с выходом на Ригу. Это было 27 июня около полудня. Мы простились, и мои товарищи ушли на прорыв. Позже мне стало известно, что несколько человек из нашей группы все-таки прорвались из окруженной Лиепаи, добрались до Ленинграда, были произведены в лейтенанты и продолжали сражаться с гит­леровцами на флотах нашей Родины.

... Вскоре подошел небольшой автобус, в который усадили раненых, мы поехали по шоссе к городу. По автобусу ударили из автоматов — полетели разбитые стекла. Раненые улеглись друг на друга на полу. Водитель выжимал из машины все, что мог — она буквально влетела в город. Нас доставили в город­скую больницу. Врачи и медсестры оказали нам помощь, помыли, разместили по палатам. При этом я потерял из виду Сергея Глотова.

Встретились мы с ним в Ленинграде... через сорок лет.

* * *

... Вот и Высшее военно-морское училище имени М. В. Фрунзе. Приехав в Ленинград в 1981 году на сорокалетнюю годовщину со дня окончания училища, встретился с немногими оставшимися

в живых однокурсниками, с которыми был направлен на стажи­ровку в Лиепаю. Экзамен на боевую зрелость нам, курсантам- фрунзенцам, пришлось пройти под Лиепаей.

Не довелось мне стать военным моряком. Однако я не рас­ставался с морем.

Да, больше тридцати лет плавания на судах торгового флота было за плечами. Возвратившись после демобилизации в конце сорок пятого года в родную Одессу, стал четвертым помощником капитана. В 1957 году получил назначение старпомом на пароход «Адмирал Нахимов». В 1961 году приняли меня в члены КПСС, в том же году стал капитаном дальнего плавания. Около двад­цати двух лет проработал на больших сухогрузных судах в Черно­морском пароходстве.

Судьба сложилась так, что Великая Отечественная война 1941 —1945 годов была не последней в моей жизни. За время ра­боты капитаном дальнего плавания мне пришлось дважды попа­дать с судном в зону военных действий, происходивших на земном шаре. В 1967 году, будучи капитаном теплохода «Лениногорск», который в порту Хайон двенадцать дней стоял под разгрузкой, был свидетелем варварских бомбардировок американцами города и порта. Для нас, к счастью, все обошлось благополучно, хотя на других суднах были жертвы. Потом пришлось стать свидетелем военных действий Израиля против арабских стран.

Работа в Черноморском пароходстве капитаном дальнего пла­вания мне очень нравилась и приносила большое удовлетворение. Я был глубоко благодарен Родине за доверие и изо всех сил ста­рался работать честно, добросовестно, гордо неся флаг Родины по всем морям и океанам, по всем странам земного шара. В на­стоящее время работаю лоцманом-оператором Одесского морского порта.



#21 marel1968

marel1968

    Полковник

  • Admin
  • PipPipPipPipPipPipPipPipPipPip
  • 8 689 сообщений
  • Пол:Женщина
  • Город:Санкт-Петербург

Отправлено 04 Январь 2015 - 01:07

С. И. ЛЕПЕШКОВ,

журналист

ДРУЗЬЯ ПОЗНАЮТСЯ В БЕДЕ

На рассвете 22 июня 1941 года над мирной Балтикой прозву­чал сигнал бедствия: «Торпедирован... Прощайте...»

В 3 часа 20 минут латвийский пароход «Гайсма», направляв­шийся в Германию с грузом леса, на траверзе шведского острова Готланд окружили четыре гитлеровских торпедных катера. Без предупреждения фашисты открыли орудийный огонь по беззащит­ному судну, затем выпустили две торпеды. Взрывы огромной силы — и объятая пламенем «Гайсма» начала медленно погружаться в воду. По приказу капитана Николая Дувэ экипаж покинул тонущий пароход. Только радист Степан Савицкий оста­вался в радиорубке. Он посылал в эфир сигналы о пиратском нападении гитлеровских катеров. А фашисты с хладнокровной жесткостью расстреливали из пулеметов безоружных советских моряков в шлюпках. Вода окрасилась кровью.

В 3 часа 30 минут гитлеровским пикировщиком был обстрелян у острова Котлин и получил два десятка пробоин пароход «Луга». У входа в Ленинградский морской канал подорвался на магнитной мине, сброшенной с фашистского самолета, и затонул советский товаро-пассажирский пароход «Рухно».

Этой же ночью покидали порт и последние корабли. В 3 часа 30 минут из гавани вышли пароходы «Марта» и «Кримулда». Их сопровождали четыре торпедных катера из отряда капитан-лей­тенанта С. А. Осипова, на которых находилась оперативная группа штаба военно-морской базы. Катер Осипова отходил от пирса последним.

Головной катер выскочил на внешний рейд, прошел в море на пять миль и лег в дрейф. Вражеских кораблей не было видно.

—   Путь свободен, — передал он по радио на флагманский катер.

Суда миновали боновое заграждение и круто повернули на север, к Вентспилсу. Караван шел малым ходом параллельно берегу: пароходы с трудом поспевали за катерами.

Сергей Осипов нервничал. Он был не новичком на флоте. Получил боевое крещение, сражаясь с фашистами в Испании, вернулся на родину с орденом Красного Знамени. С первых дней войны искал фашистские корабли у Лиепаи, обеспечивал мини­рование морских подступов к городу, привык к стремительным рейдам. А тут приходилось конвоировать пароходы, и катера дви­гались на самых малых оборотах моторов. Командир не раз при­нимался продумывать всевозможные варианты похода, рассчиты­вая за ночь добраться до Вентспилса, оставить там судна с грузом и дальше одному идти в Ригу: остальные должны были следовать в Таллин.

—   Тоже мне, ночь называется, — пробасил боцман. — Хоть бы луны не было.

Он был прав. Видимость вокруг — на полторы-две мили. Невооруженным глазом хорошо просматривалось побережье, уже занятое врагом. Да и какие в конце июня на Балтике могут быть ночи? Не успеет вечерняя заря потускнеть, как уже начинает розоветь восток. Луна освещает поверхность моря, серебром от­ливают гребни мелких волн, поднятых ночным бризом. Хорошо еще, что сейчас луна справа от кораблей, — с берега их будет плохо видно.

Время тянулось томительно медленно. Неповоротливые суда, казалось, застыли на месте. Осипов осматривал горизонт, то и дело сверял курс. «Так и к полудню не доберемся», — думал он.

С каждой минутой становилось светлее. Утренняя заря неудер­жимо расплавляла густую синеву ночного неба. На его фоне отчетливо вырисовывалась ломаная линия берегового леса. В би­нокль уже можно было сравнительно легко разглядеть затемнен­ный маяк Ужава.

—   Курсовой 20, левого борта, темные точки! — внезапно до­ложил сигнальщик.

Осипов навел бинокль в указанном направлении. Напряженно всматриваясь, он насчитал шесть черных комочков, двигавшихся с необычной быстротой. За ними можно было различить большое темное пятно, должно, быть, наше транспортное судно.

—   Фашистские торпедные катера! — определил капитан-лей­тенант и приказал радисту: — Передайте открытым текстом: «Прикрыть транспорт...»

Замысел командира отряда поняли. Торпедный катер, шедший мористее, устремился навстречу вражеской шестерке. Перед са­мым носом фашистских катеров он лихо развернулся и помчался, оставляя за собой пышный хвост дыма, чтобы прикрыть им не­уклюжие пароходы.

Послышалась резкая пулеметная очередь, за ней — вторая, третья. Гитлеровцы, потеряв из виду наши суда, открыли огонь по дымзавесчику. На выручку товарищу, с ходу вступая в бой, рину­лись два других торпедных катера.

За дымовой завесой Осипов не видел маневров и действий своей тройки, но по тому, как без устали трещали пулеметы, до­гадывался о жаркой схватке. Командир отряда и сам бы пошел в контратаку, да удерживал транспорт, который нельзя было остав­лять без охраны. Помнил он и о другом: в отсеках лежали совер­шенно секретные документы, ценности, которые требовалось до­ставить в Ригу.

Осипов приказал командиру катера занять место слева от пароходов. Только успели сделать это, как из густой пелены дымовой завесы прямо на них выскочил фашистский катер.

—   Огонь! — закричал Осипов, и пулеметчик не медля разрядил ленту. Враг не выдержал. Уклоняясь от боя, он круто развернулся и скрылся в дыму, расползающемуся по поверхности моря.

—   То-то же! — капитан-лейтенант погрозил кулаком вслед гитлеровцам. — Поставить дымзавесу! — распорядился он.

Торпедный катер стал маневрировать возле судов, надежно скрывая их от врага. Не сбавляя скорости, пароходы двигались на север под охраной катера Осипова. Вскоре они вышли из опасной зоны — глухие отголоски стрельбы теперь едва слышались сзади. Потом донесся раскатистый взрыв, и все стихло.

В Вентспилс «Марта» и «Кримулда» прибыли благополучно. Возле самого входа в порт флагманский корабль догнал один из торпедных катеров.

—   Где остальные? — спросил Осипов.

—   Погибли, — глухо ответил командир катера.

Осипову вдруг стало не по себе, точно он был виноват в случившемся. Война без жертв не бывает, в этом он убедился еще в Испании. Теперь он сражается с фашистами за свою родную землю здесь, на Балтике. Много его товарищей полегло, защищая Лиепаю, только что погибли в неравной схватке экипажи двух торпедных катеров, но оставшиеся в живых будут биться с нена­вистным врагом до полной победы. В это Осипов твердо верил.

—   Следовать в Таллин, — отдал распоряжение капитан-лей- тенант командиру уцелевшего торпедного катера, а, сам, не заходя в порт, взял курс на Ригу.

Примерно через полчаса справа показался маяк на мысе Колка. Слева открылся второй маяк — на полуострове Сырва. Вдалеке был виден и эстонский берег, обрамленный извилистой ленточкой леса.

Катер на полном ходу проскочил Ирбенский пролив, сделав поворот на 90 градусов, и стремительно понесся на юг.

—  Через час откроется Рига, — заметил Осипов, промерив расстояние на карте. Теперь опасаться нечего.

Рижский залив полностью контролировался советскими кораб­лями. Фашистские судна не рисковали показываться здесь. Правда, в небе могут появиться гитлеровские самолеты, но вряд ли они станут гоняться за увертливыми суденышками, едва за­метными с воздуха.

Справа в утренней дымке потянулся лесистый латвийский бе­рег. Лишь кое-где на нем можно было разглядеть в бинокль аккуратные коробочки рыбацких домов. Вышли на траверз мыса Мерсрагс. До Риги оставалось полчаса ходу, когда левый двига­тель вдруг начал чихать, захлебываться.

—   Что случилось? — крикнул Осипов мотористу.

—   Бензин кончился...

Заработал с перебоями и правый двигатель. Скорость катера резко падала. Вскоре в море воцарилась тишина: заглохли оба двигателя. Катер некоторое время двигался по инерции, потом беспомощно закачался на волне.

—  Черт возьми, — выругался Осипов. — Надо же такому случиться...

По его расчетам, бензина должно было хватить на весь пере­ход из Лиепаи в Ригу. Но он упустил из виду непредвиденные маневры во время боя. Тогда некогда было думать об экономии горючего, и оно, вполне естественно, улетучивалось с каждым гал­сом. И вот пришлось лечь в дрейф. А неподвижный катер — прекрасная цель для фашистских летчиков: с одним зенитным пулеметом против пикирующих бомбардировщиков долго не про­держишься.

—   Что будем делать, товарищ капитан-лейтенант? — спросил Осипова командир катера.

—   Ждать...

—   У моря погоды?!

—   Наших кораблей, — спокойно ответил Осипов, как будто речь шла о самом обыденном.

—   Фарватер проходит мористее. А нас относит к берегу. Ко­рабли здесь наверняка не появятся.

Осипов понимал: рассуждения командира катера обоснованны. Помощи ждать неоткуда. Но и падать духом нельзя. Надо дер­жаться до последней возможности. Секретные документы во что бы то ни стало следует доставить по назначению.

Надежда на встречу со своими кораблями таяла с каждым часом. Уже отчетливо вырисовывалась земля. На фоне берегового леса желтели дюны. За ними выделялись домики небольшого ры­бацкого поселка. Издалека доносились раскаты канонады: где-то кипел жаркий бой.

—   Товарищ командир, на дюнах появилась группа людей, — доложил сигнальщик.

Капитан-лейтенант поднес к глазам бинокль. Глядя в мощные линзы, казалось, что до берега рукой подать. Там стояли пять человек в рыбацких робах, со стороны поселка к ним подходили еще люди.

- Заметили нас, — произнес Осипов.

- А вдруг там фашисты? — предположил командир катера.

- Не должно быть. Не успели они еще выйти на берег Риж­ского залива, — скорее сам себе, чем командиру катера, ответил Осипов и приказал краснофлотцам: — Усилить наблюдение!

Через минут десять затарахтел мотор, и от берега отошла рыбацкая лодка.

—   Идет к нам! — определил сигнальщик. Когда лодка при­близилась, Осипов увидел в ней двух рыбаков. Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы понять — это свои. Да и вряд ли фашисты отважились бы направляться к боевому кораблю, воору­женному крупнокалиберным пулеметом.

Лодка подошла к самому борту катера, мотор сделал несколько хлопков и замолк. Молодые рыбаки с любопытством разглядывали военных моряков. Тому, который сидел за рулем, на вид можно было дать лет двадцать.

—   Эй, что у вас такое случилось? Почему стоите на месте? — с латышским акцентом спросил рулевой.

—   Бензин кончился, — ответил Осипов. — Вот и болтаемся, как пробка. До Риги не удалось дойти.

—   Стоять долго нельзя. Немецкий самолет будет летать. Сов­сем плохо станет, — сокрушенно покачал головой рулевой.

—   Появятся самолеты — будем драться. Дешево жизнь не отдадим.

—   Садитесь к нам, — предложил второй рыбак. Он все время держался руками за леерную стойку катера и не давал лодке биться о его борт. — Пойдем на берег, совсем близко. Оттуда в Ригу.

—   Мы не бросим свой катер, — сказал Осипов.

—   Может, попросить, пусть быстрее возвращаются в поселок и кто-нибудь сходит в Ригу, — шепотом посоветовал командир катера. — А там за нами и помощь придет.

Капитан-лейтенант в знак согласия кивнул головой, но потом призадумался. Сколько на это времени уйдет? Дня два, не меньше. Он прислушался: рыбаки о чем-то говорили между собой по- латышски. Осипов немного знал латышский язык.

—   Насколько я понял, вас зовут Аугустс, — решил перебить их разговор Осипов, показывая на рулевого, — а вы Екаб.

Рыбаки удивленно уставились на капитан-лейтенанта.

—   А мы ведь с вами земляки.

—   Как это? — спросил Аугуст.

—   Я в Риге родился. Помогите нам, товарищи...

Но рулевой не дал досказать фразу:

—   На корабле будет длинная веревка?

—   Трос, — подсказал командир катера.

Боцман достал из таранного отсека буксирный конец, застопо­рил его на палубе и передал в лодку. Затарахтел, заурчал мотор, стальной трос натянулся струной. Винт взбивал в пену воду под кормой, но катер не трогался с места. Моряки и рыбаки с трево­гой наблюдали за звенящим от натуги тросом.

Наконец, мелкая, заметная лишь опытному морскому глазу волна пошла от носа катера. Значит, он тронулся вслед за мо­торной лодкой. Осипов облегченно вздохнул.

—   Пошел, пошел! — радостно махнул он рыбакам.

—   Скорость черепашья. Через неделю будем в Риге, — не­довольно пробурчал командир катера. Подумать только — его грозный торпедный катер шел на буксире обыкновенной рыбацкой лодки. Уж этот случай друзья не раз используют потом для шуток.

—  Лучше через неделю, чем никогда! — весело ответил Оси­пов.

Целый день рыбацкая лодка тащила на буксире торпедный катер. Маломощный мотор ее натужно тарахтел, выхлопывая си­ние колечки дыма. Краснофлотцы не сводили глаз с поверхности залива, но на горизонте было чисто. Только однажды в стороне появились девять фашистских бомбардировщиков — они летели на Ригу.

Во второй половине ночи караван наконец вполз в Даугаву. Привычных огней маяка и навигационных знаков Осипов на реке не увидел. Повсюду белесая темнота, за которой угадывался го­род. Осипов знал: Ригу каждый день бомбит гитлеровская ави­ация. А ведь это его родной город.

Здесь прошло детство...

Латышской стрелковой дивизии отведено почетное место в истории гражданской войны. Наряду с матросами Балтики, отря­дами путиловцев латышские красные стрелки прослыли легендар­ными бойцами революции. Участником самых горячих схваток непременно был кавалерийский полк дивизии. Во главе одного из его эскадронов стоял рижский рабочий коммунист Александр Осипов. Конники Осипова сражались за Советскую власть в Лат­вии, под Орлом и Каховкой, отличились в лихой атаке при штурме Перекопа. На крымской земле Осипов стал командиром полка, попал в прославленную кавалерийскую дивизию героя граждан­ской войны Григория Ивановича Котовского. А когда наступили мирные дни, вызвал к себе из Риги жену и сына.

Для Сергея началась новая, счастливая жизнь в молодой Стране Советов, жизнь без преследований охранки, без голода, жизнь рядом с отцом — командиром, наполненная частыми пере­ездами. Сергей восхищенными глазами смотрел на учения кава­леристов, которые на быстрых конях бесстрашно перемахивали через широкие рвы и высокие плетни, лихо рубили лозу.

—  Твой мальчуган, Александр Павлович? — как-то спросил Котовский командира полка. — Пусть смотрит, приучается. Кон­ником будет...

Прошли годы... И настал день, когда отец пришел домой, по­весил шашку на стене и невесело сказал:

—   Все, мать, откочевались. На одном месте жить будем, сына воспитывать.

Спустя некоторое время Сергей заявил отцу:

—   Хочу в военную школу поступить. Буду служить, как и ты.

Отец с удивлением глянул на сына. Постоял молча в раздумье,

потом отозвался:

—  Доброе дело, сынок, задумал. Врагов у нашей Родины многовато. Только рано тебе о службе думать. Молод. Поработай сначала на заводе. Чтобы потом, когда командиром станешь, всегда помнил, что ты сам из рабочих, не зазнавался перед бой­цами. И доверия к тебе будет больше.

Три года работал Сергей на Харьковском заводе «Серп и молот», стал первоклассным фрезеровщиком, прежде чем отец напомнил:

—  А теперь пора и о военной школе подумать.

Сергей любил технику и поэтому решил поступить в Высшее военно-морское училище имени М. В. Фрунзе. Службу на торпед­ных катерах выбрал тоже не случайно. Любовь к скорости, молни­еносному маневру он унаследовал от отца.

«Вот ведь как случается в жизни, — думал капитан-лейтенант Осипов, всматриваясь в ночной берег. — Отцу пришлось воевать за Ригу в 1919 году. Теперь, спустя двадцать два года, предстоит сражаться за нее и мне...»

Рыбацкая лодка подтащила катер к пирсу гавани. На берег спрыгнули моряки, следом за ними, поднялись рыбаки.

—   Спасибо, друзья, выручили нас, — крепко пожал руки ла­тышам Осипов. — Век будем помнить. Может, увидимся еще.

—   Нам теперь домой, назад надо, — сказал рулевой Аугуст.

Экипаж катера тепло прощался с рыбаками. Военные моряки

от души благодарили смелых парней. Те лишь застенчиво улыба­лись в ответ — что тут, мол, такого особенного. Будь моряки на их месте — поступили бы точно так.

Заурчал мотор, и лодка отошла от пирса.

—    Свейки, драуги! До свидания, друзья! — крикнул Осипов и, только когда шум мотора затих вдали, вдруг встрепенулся, — А как же их фамилии, из какого они поселка? Мы и спросить забыли. Никогда себе не прощу...

Утром Осипов сдал секретные документы и ценности в штаб. Там его ожидало новое предписание — следовать на остров Сааремаа в распоряжение командира дивизиона торпедных катеров капитан-лейтенанта Богданова.

Торпедный катер заправился горючим и вскоре вышел из Дау­гавы в Рижский залив. (Дивизион торпедных катеров под командованием капитана 3-го ранга С. А. Осипова в 1943 году выполнил 50 минно-заградительных операций, потопил семь, повредил шесть кораблей, противника. За мужество и отвагу в боях в 1944 году С. А. Осипову присвоено звание Героя Советского Союза. Награжден двумя орденами Ленина, четырьмя орденами Красного Знамени, орденом Ушакова 2-й степени, двумя орденами Красной Звезды, Отечественной войны 1-й степени, многими медалями. В 1954 году ему присвоено звание контр-адмирала.

Умер в Ленинграде в 1979 году.)



#22 marel1968

marel1968

    Полковник

  • Admin
  • PipPipPipPipPipPipPipPipPipPip
  • 8 689 сообщений
  • Пол:Женщина
  • Город:Санкт-Петербург

Отправлено 04 Январь 2015 - 01:14

С. И. ЛЕПЕШКОВ, В. А. ЧЕЧЕТКИН

МОРСКОЙ БАТАЛЬОН

В небе гудели самолеты. В городе гремели взрывы. Никто толком не знал, что происходит, и курсанты приступили к заня­тиям. Внезапно учебу пришлось прервать — из штаба базы поступило сообщение: началась война. Бой шел вдали от Лиепаи, но его глухие отголоски доносились до стен училища.

Вступили в силу особые законы военного времени. Зачитан боевой приказ. Сформирован курсантский батальон. Преподава­тели стали командирами рот, взводов и отделений, курсанты — рядовыми бойцами морской пехоты. А вскоре моряки — крепкие как на подбор молодые парни с новенькими, пахнущими склад­ской смазкой винтовками и автоматами, — уже шагали по улицам города. Они шли в бой, не ведая, какой долгой, жестокой и опу­стошительной будет навязанная фашистами война.

Командир 2-й роты В. А. Орлов, в синем кителе с тремя золо­тыми нашивками капитана на рукаве, держался рядом с полковым комиссаром Горожанкиным. Как-то не верилось, что ясный солнеч­ный день наполнен тревогой и смертью. Не хотелось думать, что через несколько часов кто-то из моряков, может, оросит кровью землю на подступах к Лиепае.

Капитан Орлов с уважением посматривал на Горожанкина, высокого грузноватого человека в пенсне. На его груди в такт шагам слегка покачивалась медаль «XX лет РККА». Война для полкового комиссара была знакомым делом: он воевал еще в гражданскую.

— Народ у нас молодой, необстрелянный, — говорил Горожанкин молодому командиру роты. — Будет нелегко: враг наглый, самоуверенный, почти всю Европу покорил. Однако не боги горшки обжигают — выстоим, выдюжим...

К вечеру 22 июня батальон обосновался у старинных фортов на гробиньском направлении.

Капитан Орлов обходил позиции, уточняя секторы обстрела. Требовалось построить оборону так, чтобы держать под прицель­ным огнём любой участок местности. Перед курсантскими око­пами — ряд стройных тополей, а дальше километра на полтора простиралось ровное поле. Его рассекали пополам шоссе и желез­ная дорога, уходящие в лес.

За переездом, у которого стояло здание (хороший ориентир) из красного кирпича, прогромыхал поезд. В сторону Риги спешил состав из пассажирских и товарных вагонов. «С эвакуирован­ными, — подумал капитан. — Как там мои? Дом в десяти мину­тах езды, а не попадешь». Мысль об оставленных в городе жене и пятилетнем сыне не давала покоя: он ушел утром, не успев даже попрощаться.

Послышался далекий, нарастающий с каждым мгновением треск моторов. «Мотоциклисты, — определил Орлов и приказал: — Приготовиться!»

Вскоре на опушке показались солдаты в серо-зеленых мунди­рах. Вражеская мотопехота самоуверенно мчалась по шоссе. Но едва фашисты достигли железнодорожного переезда, как попали под оружейный и пулеметный огонь и откатились назад. А при­мерно через час гитлеровцы плотными цепями со стороны леса снова двинулись в атаку. Пьяная солдатня шла в полный рост, непрерывно стреляя из автоматов.

Наши траншеи молчали. Сдерживая волнение, моряки решили подпустить врага как можно ближе. Двести метров, сто пятьде­сят... Не только в бинокль, но простым глазом уже отчетливо видны лица фашистов. «Огонь!» — зычно скомандовал Орлов. Застрочили пулеметы, ударили винтовки и автоматы. В гитлеров­цев полетели ручные гранаты. Цепи врага сбились, смешались, поднялась паника.

Несколько раз гитлеровцы «прощупывали» нашу оборону, ме­няя направление удара, стремясь найти брешь для прорыва. Но всюду натыкались на плотный огонь. Поняв, что с наскоку защит­ников Лиепаи не возьмешь, фашисты подтянули пушки, минометы. Начались тяжелые, изнурительные бои.

Снаряды и мины ложились все ближе к рубежу, занятому моряками. В окопах появились убитые и раненые. «Ребята, дайте нож!» — прозвучал голос среди непрерывного грохота. На бруст­вере окопа сидел комсомолец Шашков. Ему оторвало ногу, и она болталась на кровавом волоске. Стиснув зубы, коротким взмахом ножа моряк рассек сухожилие. Санитары, наложив жгут, вынесли раненого с передовой.

Курсанты увидели войну, как говорится, не в правильном и красивом, блестящем строе, а в крови, страдании и смерти. И вместе с тем в величии духа, которое всегда было свойственно советскому человеку...

У краснофлотцев не было времени осваивать тактику пехоты. Только пришли на рубеж — налетели «юнкерсы». Кончился воз­душный налет — начался бой на земле. И они учились воевать на суше под огнем противника. Как только в бою наступила пе­редышка, люди в синих фланелевках и широких флотских брюках брались за саперные лопатки, постигали окопную науку. В такие минуты капитан Орлов пробирался на огневые позиции взводов, беседовал с курсантами. Они мечтали стать командирами, но война сделала их рядовыми бойцами. Капитан задерживался у пулеметчиков, затем, перебегая открытые места, спешил к авто­матчикам.

Форма на капитане сидела ладно, в движениях угадывалась естественная свобода, присущая кадровым военным. В юности он работал строгальщиком на московском заводе. В тридцатые годы по путевке комсомола попал на флот. Окончил военно-инженерное училище в Ленинграде. Служил на Черном море. За две недели до начала войны был переведен на Балтику — преподавать в Лиепайском училище ПВО.

И всюду, где бы ни появлялся командир роты, рядом с ним, словно тень, был Константин Жабров — рослый моряк с озорной улыбкой. Ему не раз доводилось под огнем врага доставлять доне­сения на КП батальона, ходить за сведениями в соседние подраз­деления - телефонной-то связи не было.

Коренной ленинградец, Жабров до призыва работал на заводе имени Второй пятилетки и вечерами учился в институте. Окончил машиностроительный институт. Проходил действительную службу на Черном море на крейсере «Красный Кавказ». Когда же по­дошло время увольняться в запас, его послали учиться в Лие­паю — флоту нужны были командиры.

Между командиром и связным сразу установилась та близость, которая роднит многих людей на войне. К тому же Орлов и Жаб­ров были одногодки. Чем больше они познавали друг друга, тем крепче связывали их узы дружбы. Да и как не проникнуться боль­шими чувствами к тому, кто в минуты опасности всегда рядом, делится последним куском хлеба и вместе с тобой поднимается в атаку...

Солнце вот-вот спрячется за горизонт. Оранжевые лучи полы­хают на воде, и небо напоминает гигантское зарево пожара. В этот вечерний час у командного пункта появился Артур Петерсонс. Пользуясь затишьем, он привел к курсантам человек тридцать новых бойцов. Об Артуре Орлов слышал много раз, давно искал случая встретиться. Петерсонс был человеком могучего телосло­жения, в гражданскую войну сражался в кавалерийский бригаде Котовского, на привалах частенько боролся с прославленным своим комбригом, не уступая тому в силе. Знали его и в Чапаев­ской дивизии по службе в мирное время.

—   Получай, моряк, подкрепление, — сказал Петерсонс, — пар­тийные активисты. Из волостей уезда. Приехали в Лиепаю на семинар. Но как сам понимаешь, с теории переключаются на практику.

Орлов взглянул на неожиданное пополнение. Знакомиться с людьми было некогда: бой мог разгореться в любой момент. И он, назначив старшего группы, повел бойцев на рубеж.

—  Займите вторую линию обороны, — объяснил капитан.;—Там наши ребята рыли окопы. Но все делали в темноте, считай на ощупь. Углубите окопы до полного профиля. Тогда вас ни бомбой,

ни тяжелым снарядом фашист не ковырнет.

* * *

На позициях, где находились курсанты, пронзительно то и дело взрывались мины, оглушительно рвались снаряды, вздымая вверх горы земли.

—   Фашисты скапливаются на опушке, — доложил наблюда­тель.

Орлов поднес к глазам бинокль. — Готовят атаку, — взглянул на часы. — Ну что же, собирайтесь на «концерт»...

Над моряками просвистели снаряды. С лесной опушки, где мелькали фашисты, докатились взрывы. Огонь по врагу вели бе­реговые батареи флота. Стреляли орудия эскадренного миноносца «Ленин», стоявшего в доке на ремонте.

—   Передать по цепи — через полчаса в атаку, — приказал Орлов.

Перед решающей схваткой курсанты сбросили бушлаты. В новых форменках с голубыми воротниками и до блеска надраен­ными бляхами рослые юноши с нетерпением поглядывали в сто­рону своего командира. Наконец пронзительная, как выстрел, ко­манда: «Впе-ре-ед!»

Капитан резко выбросил свое тело из окопа. Он успел заме­тить, как справа поднялись в атаку курсанты 1-й роты, а рядом с ними — пограничники в зеленых фуражках.

Моряки рывком взметнулись из траншей и бросились за коман­диром. С винтовками наперевес, в полный рост, не склоняя голов, курсанты лавиной неслись вперед, чтобы сцепиться с врагом вру­копашную.

Дерзкий, стремительный бросок ошеломил гитлеровцев. Они не успели прийти в себя после артиллерийского налета, как кур­санты второй роты вплотную приблизились к опушке. Взрывы гранат заглушили растерянную, беспорядочную дробь фашистских автоматов.

Орлов был доволен. Ребята действовали отлично. Капитан взглянул туда, где наступала 1-я рота. По-видимому, она промед­лила броском и попала под сильный огонь. Курсанты, укрывшись в канаве, отстреливались. И в этот момент комиссар Горожанкин, грузный и медлительный, вдруг поднялся во весь рост и, взмахнув пистолетом, рванулся вперед, увлекая за собой бойцов.

Сражение разгорелось с новой силой. Смяв боевые порядки противника, отряд продвинулся километра на два. Курсанты вор­вались на хутор «Биеги», зайдя неприятелю в тыл. Под развесис­тыми каштанами, как на параде, стояли мотоциклы.

Размахнувшись, курсант Жабров бросил гранату. Она разор­валась, взметнув во все стороны комья земли. Костром запылали вражеские машины.

Бой быстротечен, полон неожиданностей. Обстановка может круто измениться в любую минуту. К тому же курсанты шли в атаку, не имея сведений от разведчиков. Когда они миновали ху­торские постройки, фашисты открыли ураганный огонь из мино­метов и пулеметов. Морякам пришлось залечь в огородах.

До вечера курсанты отбивали контратаки противника. Кончи­лись патроны. Хлынул проливной дождь. Измазанные в земле, стали отказывать автоматы. Смолкли пулеметы пехоты, оставлен­ные на подступах к хутору.

—   Почему не поддерживаете атакующих огнем? — закричал Орлов.

— Кончились ленты... — повел плечами пулеметчик.

На свои позиции поредевший в бою отряд возвращался в тем­ноте. Шли тяжело. Ноги тонули в липкой грязи. Курсанты про­мокли до последней нитки, но чувствовали себя, как на великом празднике. Дневной бой, ярость атаки, ошеломленные гитле­ровцы — все это жило в каждом до мельчайших подробностей. Они как бы почувствовали свою силу, воочию убедились, что спо­собны не только обороняться, но и наступать, гнать врага. Сами того не подозревая, они положили в тот день начало лихим ата­кам советской морской пехоты, которую фашисты прозвали «чер­ной смертью».

Пятые сутки батальон вел бой. Редели ряды курсантских рот. Одни моряки сложили голову в атаке, другие — отражая контр­удары врага. Не стало командира батальона полковника Томи- лова, комиссара Горожанкина и капитана Щелкова — командира 1-й роты. Тяжело ранило комиссара Хенвена — заместителя на­чальника училища.

Утром 27 июня Орлов получил приказ прорываться из окру­жения.

—   Значит, сдаем город, — глухо промолвил капитан. — Шесть дней стояли насмерть...

—   Приказ есть приказ, — ответил политрук Татаров — един­ственный политработник батальона, оставшийся в живых.

Солнце всплыло над лесом, когда прозвучал сигнал: несколько раз ударила гаубичная батарея.

—   Пора, — сказал Орлов и подал команду: — Вперед!

Моряки двинулись короткими перебежками. Окопы остались

позади. Впереди — залитое солнцем открытое поле. Прижимаясь к скату железнодорожной насыпи, курсанты стреляли и подбирались к красному дому, с чердака которого хлестал пулемет, и каждого, кто поднимался с земли, сразу прошивало свинцом.

— Добраться бы до пулемета, — шептал Орлов, сжимая в руках гранаты, — иначе не пробиться...

Порой капитан терял из виду дом, к которому полз. Впереди стеной взлетала земля, поднятая взрывами. А он все же упрямо двигался вперед. Внезапно тело его пронзила резкая боль. Орлов встал на колени и вдруг, схватившись за грудь, упал. Попробовал пошевельнуться и почувствовал, как отяжелели, онемели руки. На глаза надвинулась какая-то пелена. Моряк лежал, не слыша грохота сражения, уходившего все дальше. Очнулся капитан под вечер. Морской ветер гулял над полем. Пахло сырой пашней и водорослями. Страшно ныли руки, в го­лове стоял шум, и тело словно налилось свинцом. Стрельба, ин­тенсивная в начале боя, попритихла. Лишь изредка слышались одиночные выстрелы винтовок да разрывы вражеских мин.

Капитан Орлов ощупал себя. Левая половина кителя разор­вана, грудь в крови. «Как же так? — подумал. — Угодили в сердце, и жив?» Он попытался встать, но тут же свалился навз­ничь. Падая, заметил: фашисты бьют из минометов неприцельно, а кругом застыли курсанты, последним поцелуем приникнув к родной земле. Мучительно хотелось пить. Подполз к убитому, зубами отвернул пробку фляги, но она оказалась пуста.

Невдалеке послышался стон. Орлов повернул голову и увидел Жаброва. Тот был раздет до пояса и, взвалив на спину раненого, полз к окопам. Капитан понял — у связного кончились перевязоч­ные пакеты, и он пустил свою тельняшку на бинты.

—   Товарищ командир, я помогу вам...

—   Не надо, я сам: у тебя уже есть раненый, — еле выдавил капитан и махнул курсанту рукой, чтобы тот следовал за ним.

Превозмогая боль, Орлов еле волочил ноги по земле. Когда выбивался из сил, устраивал передышку, краем глаза видел: Жаб­ров с раненым на спине старается не отставать. В один из момен­тов Орлов, полуобернувшись, увидел, как под связным взметнулся багровый смерч. Командира опалило огненным жаром. Когда рас­сеялся дым, Жабров лежал один. Залитый кровью, моряк рас­пластался на земле, неестественно запрокинув голову.

—   Прямое попадение... — похолодел Орлов и хрипло закри­чал: — Костя-а! Костя-а! — Но не услышал в ответ ни звука.

Небо было в звездах. А над Лиепаей то и дело взлетали ра­кеты. Капитан догадался: фашисты обошли курсантские позиции стороной, ракетами обозначают фронт своего наступления.

Было за полночь, когда Орлов, собрав курсантов, повел их на прорыв. Он уже знал, что в дневной атаке часть группы про­билась через вражеское кольцо, что гитлеровцы, не рассчитывая больше на новые удары защитников Лиепаи, перебросили основ­ные силы в город, где еще не затихал бой...

Под Кулдигой сильно поредевшая Fpynna курсантов соедини­лась с нашими подразделениями, с боями отходившими к Риге.

* * *

Полковник запаса Орлов — небольшого роста, с аккуратно подстриженными черными усиками — в вестибюле гостиницы лис­тал свежие газеты. Ветеран войны только что приехал из Москвы на празднование 25-летия героической обороны Лиепаи. Подняв голову, он заметил высокого мужчину с русыми волосами; слегка вытянутое лицо его с веселой озорной улыбкой и голубыми гла­зами под пепельными, выгоревшими на солнце бровями были удивительно знакомым. Орлов пристально вглядывался в человека. Память лихорадочно перебирала былые встречи.

Не может быть...

Почувствовав, как дрогнуло сердце, Орлов с трудом вымолвил:

—   Ты ли это, Жабров?

—   Василий Адамович?

—    Постой... Но ведь я тогда своими глазами видел, как тебя накрыло миной... Сам и сообщил в донесении о твоей гибели.

—   Накрыла, но не совсем...

Боевые друзья, встреча которых столь неожиданно произошла через двадцать пять лет, крепко сжимали друг друга в объятиях. Крепко расцеловались. Командир курсантской роты, взволнован­ный приятной неожиданностью, смотрел на своего фронтового товарища, а перед глазами отчетливо вставали дни огненной молодости.

Поглядывая на дома и прохожих, двое неторопливо шли по улицам Лиепаи — города, в котором в июне сорок первого состоя­лось их боевое крещение. Надолго задержались у здания, где размещалось училище ПВО, любовались новыми жилыми домами на улице Танкистов, по которой уходили на боевые позиции. По­том незаметно оказались на Гробиньском шоссе, вдоль которого все так же, как в грозном сорок первом, стоят стройные тополя — немые свидетели морской отваги. Старые окопы заросли кустар­ником, но фронтовики легко нашли места, где сражались до самых последних дней обороны.

—   А помнишь, — спрашивает Жабров, — где-то здесь нахо­дился командный пункт?..

—   А вот там тебя накрыло миной...

—  Она разнесла раненого, которого я тащил на спине, — продолжает Жабров, — меня тоже крепко задело... Под утро пришел в сознание. На телеге увезли в госпиталь...

Фронтовая судьба приготовила на долю каждого из них не­мало испытаний. Храбро сражался. Василий Адамович Орлов, после победы возвратился в Москву с восемью боевыми орденами и медалями. А Жабров вернулся в Ленинград, вернулся с солдат­ской наградой — орденом Славы. Ко времени встречи со своим боевым товарищем Константин Михайлович был главным инже­нером одного из заводов.

Лиепая стала второй родиной для многих, кто в дни суровой опасности доблестно сражался с врагом на земле латвийской. В июньские дни сорок первого родиной стал для них прекрасный цветущий город под липами, в котором спустя четверть века снова встретились Василий Адамович Орлов и Константин Михайлович Жабров.



#23 marel1968

marel1968

    Полковник

  • Admin
  • PipPipPipPipPipPipPipPipPipPip
  • 8 689 сообщений
  • Пол:Женщина
  • Город:Санкт-Петербург

Отправлено 04 Январь 2015 - 01:28

А. С. ТАТАРОВ,

политрук,

заместитель командира по политчасти

1-й курсантской роты

училища ПВО ВМФ в 1941 году

КОММУНИСТЫ, ВПЕРЕД!

В декабре 1940 года в Лиепае были созданы курсы командного состава для офицеров запаса Военно-Морского Флота. Препода­вательский состав курсов был укомплектован хорошо подготовлен­ными кадрами, имеющими большой опыт учебно-воспитательной работы.

Курсантский состав формировался из числа выпускников выс­ших учебных заведений. Среди них оказались люди различных профессий: инженеры, педагоги, экономисты, агрономы. Это была очень грамотная молодежь, преимущественно коммунисты и ком­сомольцы. Многие их них прошли школу руководящей партийной и комсомольской работы в высших учебных заведениях, затем на предприятиях, стройках и в учреждениях.

На курсах была сильная партийная организация, насчитываю­щая в своих рядах свыше двухсот коммунистов. В январе сорок первого года меня избрали секретарем партийной организации.

Командно-преподавательский состав, партийная и комсомоль­ская организации проводили большую работу по сплочению моло­дого воинского коллектива, формированию у курсантов высоких морально-боевых качеств. Страстными пропагандистами показали себя старший политрук А., Сурков, интендант 3-го ранга Г. А. Сто­ляров, политрук Г. Кожухов и другие. Часто выступал перед лич­ным составом училища начальник отдела политической пропоганды Лиепайской военно-морской базы полковой комиссар П. И. Поручиков. Интересно проходили встречи с секретарями городского комитета партии Микелисом Букой и Янисом Зарсом.

В мае 1941 года курсы преобразовали в училище противовоз­душной обороны ВМФ.

В день вероломного нападения фашистской Германии на Со­ветский Союз небольшую часть постоянного состава и курсантов перевели на новое место дислокации в Стрельну под Ленингра­дом. (По воспоминаниям В. А. Орлова, к новому месту дислокации училища было отправлено на автомашинах наиболее ценное оборудование и учебные пособия.) В середине дня 22 июня 1941 года был срочно сформирован курсантский батальон, командиром которого стал начальник цикла общевойсковой подготовки полковник А. А. Томилов, заместите­лем по политической части назначен преподаватель социально- экономического цикла полковой комиссар А. В. Горожанкин.

Курсантский батальон вначале состоял из двух рот. 1-ю роту возглавил старший преподаватель капитан В. К. Шелков, замес­тителем по политической части был политрук А. С. Татаров, ко­мандир 2-й роты назначен старший преподаватель капитан В. А. Орлов, заместитель по политчасти — интендант 3-го ранга Г. А. Столяров. Несколько позже была сформирована 3-я рота под командованием начальника курса старшего лейтенанта В. Ф. Дмитриевского, заместителем по политчасти стал политрук Г. Кожухов. Эта рота до 24 июня находилась в резерве командо­вания училища, затем ее направили для обороны рубежей в район восточного сектора.

Во главе взводов были поставлены капитан Эльперштейн, капитан-лейтенант А. И. Коптин, лейтенант В. П. Бондаренко. Отделениями командовали лучшие командиры учебных отделений: Чубенко, Васильев, Андросов, Чмиль, Полищук, Мусат и другие.

Первой заняла боевые позиции на отведенном участке обороны 1-я рота капитана В. К. Шелкова. Первоначально ей определили оборонительный рубеж, проходивший от нынешнего мемориала до железной дороги Лиепая—Рига. Когда же туда прибыла 2-я рота капитана В. А. Орлова, роту капитана В. К. Шелкова пере­местили на рубеж между железной дорогой, шоссе Лиепая—Гробиня и фортом. Командный пункт 1-й роты находился в полураз­рушенном доте у шоссейной дороги, 2-й роты - в будке около железнодорожного переезда.

В ночь на 23 июня личный состав курсантских рот помимо уже имеющегося стрелкового оружия получили и противотанковые гра­наты. Прямо в окопах командиры рот, взводов и отделений обу­чали курсантов применению «карманной артиллерии» в борьбе с танками. А на рассвете 23 июня противник обрушил на позиции курсантов, особенно в районе Гробиньского шоссе и железной дороги, мощный огневой удар с массированным применением ави­ации, артиллерии, минометов и огнеметов. Враг рассчитывал с ходу прорвать линию нашей обороны и захватить город. Курсант­ские подразделения при поддержке стационарных береговых и зенитных батарей отбили яростный натиск фашистов и даже за­ставили их отступить.

В первом, но тяжелом бою, где дело доходило до рукопашных схваток, курсанты и их командиры проявили бесстрашие и ге­роизм. В лощине между шоссе и фортом осталось много трупов гитлеровских солдат и офицеров. Но и мы понесли немалые по­тери. Смертью героев пали командир отделения М. Полищук и многие другие. После боя в районе командного пункта 1-й роты состоялось краткое совещание партийно-комсомольского актива. Почтили память погибших товарищей, отметили отличившихся в бою комсорга роты Васильева, командиров отделений Чубенко, Андреева, Чмиля и других, дали клятву защищать Лиепаю до последнего патрона.

— Спасибо вам, дорогие друзья, за смелость, отвагу и геро­изм, проявленные в бою с фашистами под стенами дорогой нам Лиепаи. Смерть немецко-фашистским захватчикам! Мы победим!

Эти слова, с которыми обратился к присутствующим командир батальона полковник А. А. Томилов, проявивший личную отвагу, все восприняли с особым подъемом. После совещания вышел пер­вый боевой листок, посвященный героизму курсантов. Он переда­вался из окопа в окоп.

23 и 24 июня в распоряжение командира курсантского баталь­она прибыли рабочие судоремонтного завода, молодежный отряд во главе с Имантсом Судмалисом и моряки-подводники. Они за­няли рубеж вдоль канала между шоссе и фортом. 24 июня силами курсантского батальона, рабочего отряда, моряков-подводников и армейских подразделений была предпринята яростная контратака на позиции противника. Она оказалась настолько стремительной и дерзкой, что фашисты обратились в бегство и были отброшены до самого Гробиньского леса, то есть до своих исходных рубежей. Успех операции вселил дух бодрости в ряды защитников города.

К вечеру фашисты пошли в наступление на позиции восточ­ного сектора, опять же в районе Гробиньского шоссе, но снова их атака захлебнулась. В этот день батальон понес тяжелые по­тери. Во время налета вражеской авиации, возле командного пункта смертельное ранение получил капитан В. К. Шелков. Я находился рядом, предпринял все меры по оказанию первой по­мощи, но ничто не могло спасти ему жизнь. Его партийный билет и дарственные именные часы я сохранил и после войны передал семье. В лице В. К. Шелкова курсанты и защитники Лиепаи по­теряли блестящего командира, смелого и отважного бойца.

Чуть позже в тяжелом бою был ранен полковой комиссар А. В. Горожанкин. Помню, взвалив его на себя, я перенес полко­вого комиссара через железную дорогу, которая непрерывно простреливалась артиллерией, минометами и огнеметами. На пути нам встретился батальонный комиссар Хенвен. По его распоря­жению комиссара доставили в военно-морской госпиталь, затем направили на санитарное судно для дальнейшей эвакуации в тыл. (А. В. Горожанкин погиб на пароходе «Виениба», потопленном фашист­скими самолетами.)

Полкового комиссара я хорошо знал по совместной работе. Это был прекрасный историк, хороший лектор и отзывчивый че­ловек. Своими советами он помогал мне не только в преподава­тельской работе, но и в руководстве партийной организацией. До перевода в Лиепаю полковой комиссар А. В. Горожанкин работал начальником цикла истории партии в Военно-морском политиче­ском училище в Ленинграде.

Примерно в это же время был вынужден покинуть поле боя заместитель командира 2-й роты по политической части интендант 3-го ранга Столяров. Страдая болезнью глаз, он окончательно потерял зрение, прибыв на боевой рубеж. Мы доставили его в военно-морской госпиталь. По всей вероятности, его постигла та же участь, что и А. В. Горожанкина.

Таким образом, 24 июня я остался единственным в батальоне политработником. Командование 1-й роты было передано моло­дому лейтенанту Бондаренко.

В ночь на 25 июня обстановка на участке обороны еще больше осложнилась. Пользуясь преимуществом в численности и воору­жении, фашисты усилили массированную огневую обработку на­ших позиций. Особенно упорный характер носили бои на рубеже между шоссе и фортом. Здесь сражались моряки-подводники, а вторую линию обороны занял комсомольский отряд И. Судмалиса.

Получив приказ о выходе из блокированного города утром 27 июня мы атаковали фашистов в районе Гробиньского шоссе. Гитлеровцы оказывали сильное сопротивление. Курсантам удалось продвинуться лишь на несколько сот метров. В тяжелом бою погибли многие курсанты и моряки-подводники, сражавшиеся вместе с нами. Тяжелое ранение получил полковник А. А. Томилов, которого увезли с поля боя на легковой машине (по некоторым сведениям, он погиб в пути следования в госпиталь).

Мы возвратились на прежний рубеж обороны. Между тем обстановка сложилась чрезвычайно сложная и напряженная. В первой половине дня фашисты ограничились артиллерийским и минометным обстрелом, а к вечеру возобновили атаки. Мы не успевали перебрасывать людей с одного участка на другой. Не хватало патронов и гранат. Положение становилось критическим. Попытки получить подкрепление и боезапасы не увенчались ус­пехом. Основные силы защитников к этому времени вышли на прорыв.

Противник предпринимал одну за другой атаки на участке шоссе. Было принято решение усилить этот участок за счет левого •фланга и перейти к активным действиям справа и слева от шос­сейной дороги. Только этим тактическим приемом удалось сдер­жать врага до наступления ночи. Около часа ночи в соответствии с ранее полученным приказом было решено снять бойцов с пози­ций и выходить из окружения. Во время совещания на командном пункте батальона повились два майора-пограничника. Один из них — командир 12-го погранотряда Якушев. Как старшему по воинскому званию, ему предложили принять командование. Майор Черников (Майор Черников погиб еще 24 июня в районе Бернаты.) сказал: «Вы здесь старший командир, это ваши люди, которыми вы должны командовать, а мы вам поможем...»

к середине дня 28 июня уже далеко от Лиепаи нам удалось соединиться с разрозненными группами наших войск. Вместе с ними вошли в Кулдигу. Здесь собрались краснофлотцы, курсанты и командиры из училища и различных частей военно-морской базы, которые участвовали в прорыве из окружения утром 27 июня. Тут встретился я и с преподавателем цикла тактики и связи учи­лища капитан-лейтенантом Р. А. Бронштейном.

В Тукумс добрались пешим строем. С помощью работников железнодорожной станции сформировали небольшой состав (па­ровоз и две открытые платформы), на котором разместились наш отряд и большая группа партийных, советских и комсомольских работников. Утром 29 июня подъехали к Риге, но были встречены пулеметным огнем айзсаргов. Их мы разгромили с помощью ра­бочих города. Даугаву форсировали в районе лесопильного завода на шлюпках и вплавь, вышли на Псковское шоссе.

Через несколько дней догнали части 8-й армии, соединились с ними. В первой половине июля часть курсантов прибыла в учи­лище, которое находилось уже в Стрельне под Ленинградом. В числе пробившихся из окружения были капитан-лейтенант Р. А. Бронштейн, капитан В. А. Орлов и автор этих воспоминаний.

Впереди ждали новые сражения с немецко-фашистскими захватчиками. (После окончания Великой Отечественной войны А, С. Татаров, которому впоследствии присвоено звание капитана 1-го ранга, продолжал службу в Во- енно-Морском Флоте, занимая ответственные должности в политорганах. На­гражден многими боевыми орденами и медалями. Умер в Ленинграде в 1981 году.)

 



#24 marel1968

marel1968

    Полковник

  • Admin
  • PipPipPipPipPipPipPipPipPipPip
  • 8 689 сообщений
  • Пол:Женщина
  • Город:Санкт-Петербург

Отправлено 04 Январь 2015 - 01:33

М. С. ОБОДОВСКИЙ,

курсант училища ПВО ВМФ в 1941 году

НА ПОЗИЦИИ — КУРСАНТЫ

... В субботу 21 июня все, кто записался в увольнение в город на воскресенье, приводили в порядок обмундирование: надраивали до блеска пуговицы, обувь, наводили стрелки на брюках. В учи­лище поддерживалась строжайшая дисциплина. От успеваемости и дисциплины каждого зависело, как часто курсант получает увольнение в город.

До службы на флоте я окончил педагогический институт, ра­ботал в средней школе на селе. В октябре 1940 года был призван на военную службу и попал в Ладожскую военную флотилию. В начале декабря того же года как краснофлотец с высшим образованием был откомандирован на курсы подготовки команд­ного состава Военно-Морского Флота.

К занятиям приступили в январе сорок первого года. После соответствующей подготовки по различным воинским специаль­ностям нас должны были уволить в запас, присвоив воинское звание. В апреле сорок первого года курсы были преобразованы в училище противовоздушной обороны Военно-Морского Флота.

Утром 22 июня после подъема было объявлено, что увольнение в город отменяется. К стыду своему должен признаться, что спал так крепко, что даже ничего не слышал. На плацу во время физ­культурной зарядки поползли слухи об интенсивной стрельбе зе­ниток, каких-то взрывах в районе аэродрома. Командиры говорили, что это учебные стрельбы, которые проводились довольно часто.

После завтрака страсти слегка улеглись. В нашей группе при­ступили к занятиям. Прошел один урок, объявили перерыв. Кур­санты переговариваются, курят, о чем-то спорят. Вдруг над головой пролетели две тройки самолетов. Кто-то из курсантов тревожно крикнул: «Так это же немецкие!» Пригляделись — действительно в сторону аэродрома летели фашистские самолеты. Застучали зенитки.

На балконе, обращенном в сторону учебного плаца, появился дежурный по училищу командир.

—   Боевая тревога!

Курсанты побежали к казарме. Я тоже побежал, но, вспомнив про оставленный на учебном плацу пулемет, воротился. Как-то не укладывалось в сознании, что в такой прекрасный солнечный день — война... В память врезались слова выступавшего по радио В. М. Молотова: «Дорогие браться и сестры...»

По команде стали осваивать винтовки. На Ладожской военной флотилии мне приходилось стрелять из винтовки. К слову сказать, стрелял я неплохо. Но были среди курсантов и такие, кто ни разу не был на стрельбище. Через какое-то время принесли ящики с патронами, гранатами. На обед в столовую пошли в полном бо­евом снаряжении.

В столовой — тревожно. На небольшой эстраде, где обычно оркестр играл во время обеда, пусто. Подали обед, но ни у кого нет аппетита. Обслуживающие нас официантки, не скрывают слез. Через положенное время команда:

—   Встать! Выходи строиться!

Построились на плацу возле здания училища. Все притихшие, задумчивые. У многих командиров белые фуражки (не успели по­бывать дома) выкрашены синими чернилами — для маскировки.

Перед началом войны мы чувствовали что-то неладное. Как-то один из политработников вел с нами беседу, не скрывая сложной и тревожной обстановки, говорил, что фашисты высаживаются в Финляндии, в Берлине оборудуют подвальные помещения на слу­чай бомбардировки, закладывая окна мешками с песком. Он гово­рил, что не исключено нападение фашистской Германии на нашу страну. Курсант И. Б. Марголнн, сутулый, со впалой грудью, не выдержал:

—   Так чего же мы ждем?.. Прихлопнуть фашистов — и дело с концом...

Грянул смех. Если Марголин готов прихлопнуть фашистов од­ним махом, так о чем тогда разговор. В возможность возникнове­ния войны не хотелось верить.

Из училища наша рота вышла в 16.00. Шли молча, не по центру, а по окраине, на восток. К вечеру, когда солнце уже кло­нилось к закату, остановились возле старинных фортов. Внезапно появился фашистский самолет, снизившись, обстрелял. Через ка­кое-то мгновение, когда самолет улетел, стыдясь самого себя, вылезаю из кустов и вижу: остальные, потирая обожженные кра­пивой руки, виновато оглядываясь, делают то же самое. Вот что значит инстинкт самосохранения.

Как и в училище, я остался командиром отделения, насколько припоминаю, состав его не изменился. Саша Малин, с которым нередко ходил в увольнение в город, до призыва преподавал фран­цузский язык в каком-то учебном заведении Днепропетровска. Курсанты А. Поздняков и И. Венцловский даже здесь перегова­риваются между собой по-английски, чтобы не забыть. Илья Венцловский был ранен в живот при прорыве и, кажется, погиб.

Был в нашем взводе Тимураз Бежанидзе, кажется, на год-два старше меня. Он выделялся своей аккуратностью, жизнерадост­ностью. Показывал нам фотокарточку, на ней — жена, молодая блондинка, с девочкой на руках. Тимураз часто получал из дома посылки, ароматным табачком угощал. Предметом всеобщего вос­хищения были его усы.

Приехал как-то уже перед войной к нам начальник военно-мор­ских училищ. Построили курсантов в две шеренги. Адмирал мед­ленно идет вдоль строя. Среди курсантов были русские, украинцы, белорусы, несколько грузин. Задержался адмирал, спрашивает у сопровождающего начальника:

—   А это что "за гусары? Завтра же сбрить усы!

—  Разрешите пояснить, товарищ адмирал, — проговорил Ти­мураз Бежанидзе. — Мой дед носил усы, отец — тоже, и я буду их носить. Грузин усы не сбреет, разве только с головой вместе их можно срезать...

Адмирал не ожидал такого оборота, однако, улыбнувшись, от­ветил:

—  Ну если вам усы дороже головы — носите... Нам ваша голова дороже.

Усы были спасены.

Среди других выделялся курсант Ф. К- Андросов, небольшого роста, коренастый. Все напевал романс «Не брани меня, родная...». До призыва на флот был доцентом, в училище в свободное время писал какой-то научный труд, который и на передовую носил с собой. Откуда-то раздобыв ручной пулемет, курсант Ф. К. Андро­сов приспособил его рядом с моим окопчиком. Когда фашисты пошли в атаку, его пулемет здорово помогал нам.

Спали ли мы в ту первую военную ночь? Кажется, нет. Наша позиция была расположена перед каналом, метрах в ста от шоссе, ведущего в Гробиню. По совету полковника Томилова, который не сидел на месте, заглядывая ко всем, я вырыл себе окоп от­дельно от общего.

—   В общий окоп попадает мина, может убить командира, — наставлял полковник. — Командир не имеет права быть убитым, он должен командовать.

Как и в училище, старшиной роты оставался Иона Скляр, молдаванин. Он и тут во все йникал хозяйским глазом. Достаточно ли будет патронов, у всех ли имеются гранаты.

К вечеру следующего дня гитлеровцы открыли артеллерийский огонь по расположенному недалеко от нашей позиции аэро­дрому. Потом послышался гул моторов. Признаться, стало жут­ковато. Оглянулся: рядом, окопавшись, курсант Ф. К. Андросов что-то напевает про себя. Появились первые раненые, они пришли с аэродрома.

Утром, на третий день войны, фашисты около полутора часов обстреливали наши позиции из пушек и минометов. Когда обстрел прекратился, я перебрался в общий окоп — все-таки вместе не так страшно. На нас в полный рост шли фашисты — рукава за­сучены, пилотки под погоном. По нашей цепи передается команда: «Не стрелять, подпустить ближе...»

Вот уже фашисты метрах в пятидесяти, отдельные рванули вперед. Команда «Огонь!» потонула в хлопках винтовочных вы­стрелов, редких автоматных очередях. Застрочил пулемет Андро­сова. Куда девалась бравада фашистов? Уцелевшие, попадав в густую траву, уползали, оставляя убитых и раненых.

—   Ну, ребята, держись! Сейчас фашисты поддадут огоньку!

Не прошло и часа, как враг начал орудийный и минометный

обстрел. По очереди ведем наблюдение за противником. У нас появились раненые; одного из курсантов осколком полоснуло по спине — рана большая, кровоточащая. Нет перевязочных мате­риалов, в ход пошли разорванные тельняшки. Как только прек­ратился обстрел, раненых отправили в город.

Вторую атаку тоже отбили с большими для врага потерями. Припоминаются и наши контратаки. Восстановить последователь­ность боев трудно, но, наступая без артиллерийской подготовки, мы тоже несли большие потери. В атаку с нами оба раза ходил полковник А. А. Томилов. Он очень сердился, даже ругался, когда замечал, что кто-либо из курсантов пренебрегает короткими пере­бежками, сам же шел в полный рост, не сгибаясь, не кланяясь свистящим пулям, пе останавливаясь перед разрывами снарядов и мин.

Все эти дни погода стояла жаркая. Нас мучила жажда, но не было ни котелков, ни фляг, которые в спешке не выдали. Воду под покровом наступавшей темноты набирали в цинковые ящики из-под патронов. До обеда выпивали весь запас. Некоторые, рис­куя, кубарем скатывались к каналу, но расплачивались за это жизнью. Последовал приказ воду набирать только ночью.

Что происходило на фронтах, мы не знали. Вдруг доставили прямо на позицию небольшого формата газету, кажется, «Бал­тийскую вахту». Из нее узнаем, что к нам спешит помощь, надо только продержаться несколько дней. Настроение сразу поднялось. А тут еще появилась возле наших окопов противотанковая пушка. Огонь из нее открыли курсанты В. А. Калашников и М. В. Жит­ков. У нас и гранаты еще есть.

Продержимся!

Отходили мы в ночь на 28 июня. Моросил дождь. В группе было около десяти курсантов и столько же пехотинцев. Прижи­маясь к побережью моря, шли лесом. С нами был ротный стар­шина Иона Скляр, проявивший себя и как храбрый боец, и как хороший организатор.

Уставшие, но не сломленные, продвигались вперед.

Над Лиепаей трепетало зарево пожаров.



#25 marel1968

marel1968

    Полковник

  • Admin
  • PipPipPipPipPipPipPipPipPipPip
  • 8 689 сообщений
  • Пол:Женщина
  • Город:Санкт-Петербург

Отправлено 04 Январь 2015 - 01:41

ж. ф. попова

С ИМЕНЕМ ЛЕНИНА

Многие участники героической обороны Лиепаи с особым теп­лом вспоминают отвагу и мужество, проявленные в боях моряками, носившими на ленточках бескозырок гордое имя «Ленин». Еще за год до войны молодой поэт — курсант Высшего военно-морского училища имени М. В. Фрунзе Алексей Лебедев — сочинил такие строки:

«Не зря эсминец носит имя Ленин,

И всем бойцам оно согрело грудь.

Корабль идет вперед без отступлений,

И этот путь — его команды путь».

(Лебедев А. Огненный вымпел. Калининград, 1972, с. 183.)

Все, кто служил на эсминце «Ленин», свято берегли честь корабля, гордились его почти двадцатипятилетней историей. Он был спущен на воду 24 июля 1916 года на знаменитом Путилов- ском заводе в Петрограде. Корабль был назван «Капитан Изыль- метьев» — в честь командира сорокачетырехпушечного фрегата «Аврора», который во время Крымской войны 1853—1856 годов при обороне Петропавловска-Камчатского вступил в единобор­ство с объединенной англо-французской эскадрой.

Боевая история эскадренного миноносца началась в октябре 1917 года, когда он принял участие в Моонзундском сражении с армадой кораблей кайзеровской Германии, рвавшейся к револю­ционному Петрограду. Моряки эсминца участвовали также в штурме Зимнего, в знаменитом ледовом походе из Гельсингфорса в Кронштадт в феврале—апреле 1918 года, а в октябре 1919 года — в защите Петрограда от Юденича.

Отгремели последние залпы гражданской войны, наступил дол­гожданный мир. Лучшие корабли молодой Советской Республики были удостоены высокой чести носить имя вождя пролетарской революции. Приказом Реввоенсовета республики от 31 декабря 1922 года за № 2903/369 эскадренный миноносец был переимено­ван в эсминец «Ленин». (Шимкевич Л. Эскадренный миноносец «Ленин». — Страж Балтики, 1974, 5 окт.; Зверев Ю. С именем Ленина на борту. — Страж Балтики, 1982, 7 .марта.)

Летом 1925 года в составе кораблей Балтийского флота эскад­ренный миноносец «Ленин» принимает участие в первом дальнем плавании. Поход возглавил народный комиссар, по военным и мор­ским делам, председатель Реввоенсовета республики Михаил Ва­сильевич Фрунзе. Команда эсминца успешно выполнила постав­ленные задачи и получила высокую оценку наркома. В августе 1929 года вместе с крейсером «Аврора» и «Профинтерн» эсминец «Ленин» совершил новое большое плавание* побывав в ряде пор­тов Германии, а в 1939 году участвовал в боевых действиях в период войны с Финляндией.

Военкомом эсминца «Ленин» был старший политрук Николай Иванович .Качурин, за храбрость и мужество награжденный ме­далью «За боевые заслуги». Вот его характеристика: «Энергичен... Смел и решителен в боевой обстановке. Сообразителен и находчив, хладнокровен под огнем. Любит строжайшую дисциплину и бо­рется за ее внедрение. Скромен и тактичен, выдержан, внимателен и заботлив. Пользуется большим авторитетом масс...». (ЦВМА, д. 62092, л. 1, 18.)

Беспрекословным авторитетом на корабле пользовался и один из самых активных участников всех боевых операций — старший помощник командира старший лейтенант Александр Иванович Майский. Он лично руководил десантом на о. Нарва. При его участии артиллеристы эсминца 4 декабря 1939 года вели четырех­часовой обстрел позиций противника, 18 декабря в девятибальный шторм охраняли линейные корабли. Свидетельствуют архивные документы: «В январских штормо­вых походах, при форсировании тяжелых льдов и плавании в тумане и без видимости т. Майский прекрасно самостоятельно управляется с вождением корабля. Во всех операциях против белофиннов показал себя как самоотверженный, смелый коман­дир, обладающий большой закалкой.

Независимо от очередности в присвоении звания заслуги лей­тенанта Майского перед Родиной позволяют присвоить ему звание старшего лейтенанта вне очереди». (ЦВМА, д. 20356, л. 15, 16.) Это звание ему было присвоено 15 марта 1940 года, а 21 апреля того же года его наградили орденом Красного Знамени.

Старший лейтенант А. И. Майский успевал все: провести по­литзанятия, выпустить «Боевой листок», узнать, в чем нуждаются подчиненные. Он был одним из активнейших членов агитколлек­тива корабля. В последний мирный день 1941 года в газете «Красный Балтийский флот» автор заметки «Агитколлектив мино­носца „Ленин,,» отмечал среди агитаторов корабля старшего лей­тенанта Майского, который «... чаще всего проводит беседы и лекции на военно-морские темы, о воинской инициативе и хитрости в бою. Ценно в этих беседах не только ознакомление личного состава с морскими операциями, но и выводы из этих операций».

Утро 22 июня 1941 года застало эсминец «Ленин» стоящим в доке на заводе «Тосмаре» в Лиепае. Не прерывая ремонтных работ, комендоры «Ленина» вели огонь из зенитных пулеметов по фашистским самолетам. Четыре 102-мм орудия били по насту­пающим фашистским войскам, поддерживая защитников города. В критический момент .моряки с болью в сердце простились с родным кораблем и, взорвав его, ушли на передовые рубежи обо­роны Лиепаи. Моряки-леницы стали отрядом морских пехотинцев.

В бой на суше моряков-ленинцев, как гордо они называли себя, повели старший лейтенант А. И. Майский, старший политрук Н. И. Качурин, командир БЧ-2 старший лейтенант П. Г. Чеботаев, старший лейтенант И. В. Трофимов, фельдшер И. С. Амосов. Свое появление на восточном участке обороны отряд, насчитывающий около ста пятидесяти моряков, ознаменовал стремительной, ярост­ной контратакой, опрокинувшей гитлеровцев, пытавшихся атако­вать наши позиции.

Красноармеец-связист 242-го гаубичного полка 67-й стрелковой дивизии Н. В. Яндашевский вспоминает: «Перепрыгнув через наши окопы, моряки в полный рост пошли в атаку. Мы смотрели на них, а они с винтовками наперевес деловито шагали над нами. Один, остановившись, взглянул на нас: «Ну, что, братки! За корабли за наши!» И пошел. Мы, не отрываясь, смотрели на него. Как и все, он не сгибался, не бежал, а шел гордо, будто нес с собой честь и достоинство корабля».

Вот еще одно воспоминание: «В те трудные дни обороны, — пишет бывший краснофлотец-зенитчик с эсминца «Ленин» Вла­димир Гаврилович Федорченко, — старший лейтенант Майский и раненный в голову старший политрук Качурин своим личным примером вдохновляли нас, вселяли веру в победу. На их лицах мы не заметили ни страха, ни усталости. Они находили время и для шуток, которые были так нужны в то тяжелое время».

Среди личного состава корабля, как свидетельствует И.С.Амо­сов, по общительности и широте человеческих чувств выделялся участник войны с Финляндией краснофлотец Николай Трофимо­вич Черноморец. На поле боя он оказывал помощь раненым, подбадривая товарищей, выносил их из-под огня. При прорыве вражеского кольца окружения Н. Черноморец, поднявшись во весь рост, с возгласом: «Ленинцы, вперед!» увлек товарищей в атаку.

Как сложилась судьба моряков эсминца «Ленин»? Большин­ство из них навсегда остались в лиепайской земле. Смертью героев погибли старший помощник командира корабля старший лейтенант А. И. Майский, военком старший политрук Н. А. Качу­рин, старшие лейтенанты П. Г. Чеботаев, И. В. Трофимов, красно­флотец Н. Т. Черноморец и многие другие

С боями пробивался из окруженной Лиепаи, сопровождая ма­шины с ранеными, фельдшер эсминца «Ленин» Иван Степанович Амосов, ныне доктор медицинских наук, профессор, руководитель отдела рентгенологии одного из научно-исследовательских инсти­тутов Академии медицинских наук СССР, заслуженный изобре­татель РСФСР.

Не забыли своих друзей краснофлотцы В. Г. Федорченко (г. Ростов-на-Дону), И. Ф. Лисицкий (г. Жданов), И. С. Носаев (г. Батайск), П. С. Жарков (г. Миасс, Челябинской обл.), С.С.Потыков (г. Гатчина, Ленинградской обл.). За их плечами трудный путь прорыва, ранений, плена, побегов. Но ничто не сломило мужественных моряков.



#26 marel1968

marel1968

    Полковник

  • Admin
  • PipPipPipPipPipPipPipPipPipPip
  • 8 689 сообщений
  • Пол:Женщина
  • Город:Санкт-Петербург

Отправлено 04 Январь 2015 - 01:46

И. С. АМОСОВ, военфельдшер,

начальник медико-санитарной службы

эсминца «Ленин» в 1941 году

 

МЫ — ЛЕНИНЦЫ

Прошли многие годы, но подвиг экипажа эскадренного мино­носца «Ленин», чем-то близкий поэтическому героизму моряков крейсера «Варяг», не забывается. Вспоминаю скоротечные часы начала войны. Всему личному составу, особенно комсомольцам корабля, носящего великое имя Ленина, казались чуждыми мысль и приказ штаба — без боя взорвать эсминец «Ленин».

Помню, как после выступления комиссара эсминца, на палубе стихийно вспыхивали комсомольские собрания боевых частей (БЧ). Появились группы добровольцев, готовых провести эсминец через минные поля и вражескую блокаду выходов из Лиепаи в Таллин. Помню, кто-то предложил вывести корабль из базы си­лами одной вахтенной смены. Остальные — на сухопутный фронт.

Смелость и решительность Николая Ивановича Качурина в боевой обстановке проявились в полной силе. Именно он и Май­ский поддержали инициативу комсомольцев, и экстренный взрыв корабля в первые часы войны был отменен, кем, я не знаю, но, видимо, ответственность взял на себя командир корабля капитан- лейтенант Афанасьев, согласовав решение со штабом, или решил самостоятельно как старший на рейде.

Решение об отмене взрыва, принятое около пяти часов утра, позволило открыть огонь по самолетам врага и наступающим фа­шистским войскам. Корабль находился в капитальном ремонте: спущены пары, снята обшивка, полностью сдан в арсенал боеза­пас, даже не работал камбуз, а краснофлотцы и командиры пи­тались в столовой завода «Тосмаре». Призыв командира и комис­сара — возродить корабль — вызвал подлинный энтузиазм, и уже в шесть-восемь часов утра 22 июня все БЧ приступили к работе. Восстанавливались турбины, поднимались пары, завозился боезапас, проворачивались механизмы. Лично я как начальник медицинской службы совместно с боевым санитаром Н. Черно­морцем завез НЗ лекарственных и перевязочных средств, получив их в медико-санитарном отделе и аптекоуправлении (на складе в городе).

Сверх сил трудились все, но особое восхищение своей органи­заторской деятельностью вызывали минер Трофимов и артилле­рист Чеботаев. Корабль на глазах приобретал прежний боевой вид, заправлялся топливом и водой, под тяжестью снарядов и мин погружался в воду в соответствии со своим водоизмещением. Были приведены в порядок все огневые средства, тщательно опробована связь боевых постов с командными пунктами, в соответствии с расписанием были развернуты и медицинские посты. Больше всего в это время мне пришлось общаться со старпомом А. Майским: своими четкими командами он устранял заминки в работе.

Эсминец уже к вечеру приобрел свою боевую мощь, а надежда на выход в море удесятеряла силы моряков. Помню слезы радости, когда в ночь на 23 июня вдруг раздалась команда: «Корабль к бою и походу подготовить!» И эсминец «Ленин» совершил свои ходовые испытания в заводской гавани. Приехали армейские кор­ректировщики, кажется, посетил корабль и комдив, но точно этого утверждать не могу, так как в лицо армейское командование не знал.

Я находился в кают-компании на развернутом медицинском посту, а стрельба, работа зениток и пушек происходили сами собой, почти не оседая в памяти. Больше запомнились малые эпи­зоды. Санитар случайно разбил бутылку с формалином. Стало трудно дышать, нестерпимо жгло глаза. Я требовал немедленно убрать... Выручил старпом, заглянувший на пост. «Смойте шлан­гом!» - приказал он, и порядок был восстановлен. Раненых не было, за помощью обращались только отдельные краснофлотцы с мелкими бытовыми и производственными травмами. Корабель­ные зенитки отбивали налеты фашистских стервятников. Бомбо­вых попаданий в корабль,, кажется, не было. В памяти сохрани­лись лишь красные стены каких-то кирпичных зданий. Понял, что корабль ошвартовался не на заводе, а у другой стенки гавани. Так что, если я не ошибаюсь, 22 и 23 июня были по-настоящему боевыми днями корабля.

За сорок с лишним лет многое стерлось в памяти. Трудно вос­становить конкретные эпизоды и выделить героические поступки отдельных краснофлотцев и командиров БЧ эскадренного мино­носца, ибо каждый свои знания и силы вместе с рабочими завода «Тосмаре» без остатка отдал восстановлению корабля и его бое­способности.

В считанные часы было сделано то, что в мирное время заняло бы месяцы. Невозможно передать словами всю глубину восприя­тия обстановки в тот момент.

... Звуки гавайской гитары, знаменитая песня «Врагу не здается наш гордый «Варяг», неожиданно исполненная старшиной- электриком Смирновым после ходовых испытаний. И сегодня не могу слышать без волнения эту мелодию. У меня она ассоцииру­ется с трагической гибелью корабля в заводской бухте. Выход в море оказался невозможным: погибшие от вражеских бомб тран­спортные суда (так говорил командир корабля) закрыли фарва­тер, а военно-морская база и город Лиепая к этому времени были окружены фашистскими войсками. В новой обстановке пришлось принять единственно верное решение... Личный состав корабля направляли на сухопутный фронт для участия в обороне Лиепаи. Расставание с эсминцем переживалось как прощание с родным домом...

—  Лучше бы смерть в бою вместе с кораблем... — говорили моряки.

—  Эх, сейчас бы наш главный калибр! — воскликнул Паша Чеботаев перед атакой сводного морского батальона на аэродром.

—  Как там наш эсминец? — спрашивали шоферов, приезжав­ших с завода «Тосмаре».

—   Стоит у стенки!

—   Не затонул? Не завалился?

—   Нет, стоит как живой: висит на швартовых.

—   Не здается, борется наш кораблик!

А потом пришло тяжелое известие о бесчеловечной расправе фашистов с госпитальным судном «Виениба», на котором находи­лись и наши товарищи — раненые краснофлотцы и командиры с эсминца «Ленин». Зверская акция пробуждала ненависть к врагу.

—   При взятии аэродрома, — рассказал мне боевой санитар- Коля Черноморец, — наш батальон стал легендарным. Братишки навели такой страх на фашистов, что они, отступая, бросили всю свою технику.

Об этом же говорил комиссар корабля Н. И. Качурин и стар­пом А. И Майский при нашей последней встрече перед отправкой на другой участок фронта.

Николай Иванович интересовался положением раненых. Я до­ложил, что тяжело раненный инженер-механик Саша Локтухов вместе с другими доставлен в морской госпиталь. Эвакуация ра­неных в осажденном городе и военном городке была налажена,, как мне казалось, образцово. Нуждающиеся в специализированной помощи отправлялись обычно в течение первого часа на машинах госпиталя. Госпитальные бригады участвовали в оказании срочной медицинской помощи. Легко раненным делались перевязки. Выру­чали самопомощь и взаимопомощь. Считаю нужным особо отме­тить хорошую работу боевых санитаров и подчеркнуть дальновид­ность приказа старпома — со всех боевых постов взять вместе с оружием укомплектованные всем необходимым медицинские сумки.

—   Видишь, доктор, что значит дельная учебная боевая под­готовка на корабле, — вмешался в разговор старпом. — Это вам не бутылки с формалином бить... И подворотничок у кителя пора бы сменить, медицинский работник все же, — не удержался он.

Саша Майский был до резкости прям, требователен, но обла­дал удивительной способностью, приобретенной, как он полагал, в детском доме, — быстро устанавливать товарищеский контакт с собеседником. Он пользовался доверием, уважением и поддерж­кой команды в борьбе за образцовую дисциплину и порядок на корабле.

В своих выступлениях перед личным составом Майский, как и Н. И. Качурин, не упуская случая подчеркнуть, что служба на корабле, носящем имя В. И. Ленина, почетна и ответственна. Все знали о его боевых заслугах во время войны р Финляндией и с большим вниманием слушали поучительные и интересные рас­сказы о легендарных походах эсминца. Всегда аккуратный, под­тянутый, он с нескрываемой гордостью носил орден Красной Звезды, которым был награжден за решительность и мужество, проявленные в десантной операции. Он и тогда, на фронте, стоял передо мной в своем лучшем кителе с орденом на груди. Свежий, накрахмаленный подворотничок в эти бессонные дни и ночи вы­зывающе подчеркивал педантичность старпома.

А теперь, направляя небольшую группу краснофлотцев на бе­реговую зенитную батарею, комиссар и старпом старались под­бодрить своих младших товарищей и просили держаться до по­следнего.

Зенитная батарея находилась на северо-западном фланге Лиепайского фронта, на возвышенности, которая расположена между берегом Балтийского моря и шоссейной дорогой, идущей на северо-запад от Лиепаи. По совету командира батареи мы подготовили индивидуальные окопы — обычные песчаные ямы, в которых могли укрыться один-два человека.

Страшными с непривычки казались эти скоротечные боевые поединки между зенитчиками и пикирующими самолетами, но по­степенно страх отступал. Наши действия становились все более осмысленными и активными. Мы пробовали вести прицельную стрельбу по самолетам из винтовок.

Большинство стервятников не отваживалось на пикирование, сбрасывая свой смертоносный груз далеко от батареи. Заметив падающие бомбы или пикирующий самолет, залегали на дно окоп­чиков. Однажды я заснул в окопчике. Разбудили глухой рев ра­зорвавшейся бомбы и сильное сотрясение земли. Открыв глаза, увидел красный полумрак песчаного облака и огромный валун, падающий на меня. Оцепенел, вспомнил близких... Камень упал рядом. Обвалилась стенка окопчика, засыпав меня песком. Вы­браться помогли товарищи.

— Жив, курилка, — шутили краснофлотцы.

Рассказали, что батарея вела бой с вражескими самолетами. Один из них со стороны моря вышел в пике и сбросил бомбу, но затем, взмыв вверх, вдруг загорелся и упал в лесу.

27 июня начался выход из окружения. Командир батареи по­советовал:

— Вам лучше к своим. А мы пока останемся прикрывать про­рыв наших частей.

Техника и автомашины уже двигались по дороге на север. Воинские подразделения медленно шли по обе стороны дороги, а сзади подходили все новые и новые группы людей в армейской, морской и гражданской одежде. Женщины с детьми жались к дороге в надежде устроиться на проходящие машины. Мы оказа­лись почти в голове людского потока, движущегося с правой стороны от дороги. Трудно сказать, кем и как осуществлялось руководство этой массой людей. Создавалось впечатление, будто лидерство взяли на себя идущие впереди командиры, солдаты, краснофлотцы и лица в гражданской одежде, видимо, рабочие и Другие добровольные защитники города, вооруженные винтовками, автоматами, пистолетами и гранатами. Темп прорыва начал возрастать после того, как открыли огонь снайперы и группы фа­шистских солдат, замаскировавшиеся на деревьях и на опушке леса. Группы смельчаков перебежками бросились в сторону леса. Опас­ность вскоре была ликвидирована. Основной бой завязался на подступах к деревне, видневшейся впереди и расположенной на возвышенности. Стреляли пушки, пулеметы, где-то рядом взры­вались снаряды. Люди стали укрываться во рву и в овраге перед деревней. В небе появились гитлеровские самолеты. Они кружили, выжидая большого скопления людей. Этот маневр раньше других разгадал Коля Черноморцев, кронштадтец с эсминца «Ленин».

— Братцы-ленинцы, вперед!

Он неожиданно легко выскочил из рва с винтовкой в поднятой правъй руке, побежал на врага, повторяя свой призыв. Казалось, стихли пулеметные очереди. Будто спущенная с курка пружина, лавина людей взметнулась из укрытия и хлынула на поле. Уже ничто не могло остановить стремительный наступательный порыв. Обтекая горящую деревню, через поля и луга защитники города устремились к видневшемуся вдали лесу, оставляя нетронутыми пушки, пулеметы, мотоциклы и все другое, оставленное врагом. Где-то сзади ревели самолеты, а слева, с дороги доносилась ка­нонада боя. В лесу было уже не так страшно. Чувство обретен­ного освобождения наполнило душу.

Наша группа — человек тридцать — во главе с армейским командиром всю ночь двигалась лесом, ориентируясь по компасу, карте, шуму техники и перестрелке, доносившейся иногда со сто­роны дороги. На каком-то хуторе нас накормили, а на другом вспыхнула короткая перестрелка. На рассвете, после разведки, мы вышли к своим войскам у развилки лесных дорог, где уже активно шла сортировка раненых и комплектование подразделе­ний. После осмотра и оказания неотложной медицинской помощи мы на грузовых машинах отправились в Ригу и на следующий день по распоряжению комендатуры сдали раненых в приемное отделение военно-морского госпиталя. Получили направление к новому месту службы — в Ленинград, не ведая, что еще придется выдержать и ленинградскую блокаду.



#27 marel1968

marel1968

    Полковник

  • Admin
  • PipPipPipPipPipPipPipPipPipPip
  • 8 689 сообщений
  • Пол:Женщина
  • Город:Санкт-Петербург

Отправлено 04 Январь 2015 - 01:49

И. С. НОСАЧЕВ,

краснофлотец эсминца «Ленин» в 1941 году

ПРОЩАНИЕ С КОРАБЛЕМ

Командованию противника, безусловно, было известно, что в числе ремонтирующихся кораблей на судоремонтном заводе нахо­дится эбминец «Ленин». Ведь после налета на аэродром фашист­ские самолеты устремились к стоянке кораблей.

На эсминце были зенитные пушки, спаренный пулемет. Моряки открыли дружный огонь по самолетам противника. В результате бомбы рвались где-то в стороне. Во второй половине дня 22 июня на корабль стали завозить боеприпасы. Сомнений не было: мы выйдем в море и будем сражаться с врагом, вероломно вторг­шимся на территорию нашей Родины.

Вечером 22 июня к борту эсминца подошел катер. Команду построили на палубе для встречи командира Лиепайской военно- морской базы. После его отъезда краснофлотцам выдали вин­товки, патроны, гранаты.

Моя специальность — комендор. Орудия эсминца были повер­нуты на восток, и мы вели на следующий день войны интенсивный огонь. Поговаривали, что фашисты прорвались к Гробине. Была слышна орудийная канонада. Стреляли артиллеристы наших мор­ских стационарных батарей. Потом последовал приказ снять замки с корабельных орудий и выбросить в воду. Нам приказали одеться по форме первого срока. Стало ясно, что в море не выйдем, будем сражаться на суше.

— Минерам остаться на корабле!

Это была последняя команда командира эсминца «Ленин» ка­питан-лейтенанта Афанасьева. Как больно резанула она по сердцу каждого из нас. Моряки гордились службой на корабле, носящем имя великого Ленина. Сошли на берег с винтовками. Снят был и спаренный пулемет. Глядя на эсминец, не верили, что пройдет немного времени и он превратится в груду бесформенного металла. В то же самое время понимали, что так диктует сложившаяся обстановка, что положение действительно серьезное.

К вечеру 23 июня экипаж эсминца был построен на причале. Нам объяснили, что враг рвется к городу, что его во что бы то ни стало надо остановить. Сказали также, что враг будет отбит, что к нам спешит помощь. Моряки рвались в бой.

Впереди колонны, тронувшейся в направлении Гробини, нахо­дились замполит эсминца «Ленин» Качурин, старший помощник командира корабля Майский, другие командиры. Когда мы ото­шли, раздался взрыв большой силы. Мы поняли: корабль взорван.

На гробиньском направлении действительно создалась сложная обстановка. Противник вел интенсивный артиллерийский и мино­метный огонь. Атака следовала за атакой. Здесь мы — ленинцы — приняли боевые крещение. С винтовками наперевес пошли на врага. Он не выдержал, отступил. Отвоевав один рубеж, моряки эсминца «Ленин» устремились в новую атаку. Храбрость, свойственная мо­рякам, должна сочетаться с осмотрительностью, умением дейст­вовать на суше, чему, как я уже сказал, мы не были обучены. В результате несли большие потери.

Нам было приказано закрепиться на рубеже и не пропустить гитлеровцев к городу. Моряки держались стойко. Фашисты уси­лили натиск. Но, как о скалу, разбивались их атаки.

Последовал приказ отойти на новый рубеж обороны. Оказав­шись поблизости от судоремонтного завода, завернули к причалу, где стоял эсминец. Вот он, наш корабль, корма и нос выделялись из воды. Корабельные пушки были повернуты в сторону наступав­шего врага. Нас было несколько человек. Никто не подавал ко­манды, но все застыли по стойке «смирно». Минутой молчания мы почтили погибший корабль.

И снова — отчаянные бои. Прорвав вражеское кольцо, сначала продвигались вдоль берега, затем повернули на восток. Нас оста­валось немного. Затем встретились с курсантами Рижского пехот­ного училища. Утомленные боями с фашистами, стычками по пути следования в Ригу, курсанты сделали привал. Нас накормили. С вниманием слушали наш рассказ о боях на подступах к Лиепае.

Вместе с курсантами мы двинулись в путь. Уже из Пскова нас, моряков с эсминца «Ленин», направили в Ленинград в распоря­жение начальника отряда учебных кораблей, в который входил и наш эсминец. Некоторое время я находился в роте обслуживания Высшего военно-морского училища имени М. В. Фрунзе. В сен­тябре сорок первого года формировалась морская бригада, в которую попал и я. Принимал участие в боях за Кировский завод. На волховском направлении я был во взводе разведки. Несколько раз ходил в тыл противника, где меня тяжело ранило.

После демобилизации Иван Сидорович Носачев жил в г. Батайске Ростовской области. Работал до ухода на пенсию в вагонном депо. Умер в 1981 году.



#28 marel1968

marel1968

    Полковник

  • Admin
  • PipPipPipPipPipPipPipPipPipPip
  • 8 689 сообщений
  • Пол:Женщина
  • Город:Санкт-Петербург

Отправлено 04 Январь 2015 - 01:55

В. Г. ФЕДОРЧЕНКО,

комендор-зенитчик эсминца «Ленин» в 1941 году

ОГОНЬ ПО ФАШИСТСКИМ САМОЛЕТАМ!

В ноябре 1939 года прямо со школьной скамьи {учился в сред­ней школе) по специальному комсомольскому набору я был приз­ван на флот. В Кронштадте получил специальность комендора- зенитчика. После окончания учебы служил на прославленном крейсере «Аврора», где первое время был дублером комендора- зенитчика. В первых числах апреля 1941 года пять человек: Быч­кова, Лисицкого, Гречина, Носачева и меня — направили на Лиепайркую военно-морскую базу, на эскадренный миноносец «Ленин».

В конце апреля эсминец «Ленин» уже стоял в доке судоремонт­ного завода «Тосмаре». Хорошо помню своего командира БЧ-2 старшего лейтенанта Чеботаева, командира отделения старшину 1-й статьи Тарасенко. Командиром корабля был капитан-лейтенант Афанасьев, из командного состава помню еще старшего помощника командира корабля старшего лейтенанта Майского, старшего по­литрука Качурина, корабельного врача Амосова.

... Утром 22 июня 1941 года над нами появились самолеты. Заговорили зенитчики, было видно, как в шахматном порядке рвались вокруг самолетов снаряды. Однако попаданий не было. На эсминце не последовало команды стрелять по самолетам, и мы подумали, что начались общевойсковые учения. Через короткое время снова в сторону нашего аэродрома пролетели самолеты и раздались частые взрывы, поднялись столбы дыма.

Стало ясно, что это не учения, а война.

Находясь в доке судоремонтного завода, эсминец загружался минами, снарядами. В боевой готовности находились орудия, пу­леметы, торпедные аппараты. Когда корабль вышел из дока на ходовые испытания, одна турбина нуждалась в небольшом ре­монте. Наше зенитное орудие было в отличном состоянии, и расчет был готов в любую минуту открыть огонь. Утром 23 июня, когда снова появились вражеские самолеты, наше зенитное орудие вело яростный огонь по ним. Заградительный огонь зенитчиков не по­зволил фашистским стервятникам вести прицельное бомбометание по судоремонтному заводу и стоявшим в ремонте кораблям и подводным лодкам.

Командовал артиллеристами-зенитчиками командир старший лейтенант Чеботаев, а командир отделения старшина 1-й статьи Тарасенко вел огонь по самолетам противника из пулемета. В это время эсминец «Ленин» находился у причала завода около шлюза в док.

23 июня примерно в полдень была подана команда выйти в море. Но выход в море был отменен. Эсминец ошвартовался у стенки напротив здания полуэкипажа подплава. Потом последо­вал приказ орудийным расчетам поддержать наши войска, сдер­живавшие яростный натиск врага.

Поздно вечером было приказано всему личному составу сойти на берег. На борту эсминца остались минеры со своим командиром. Перед тем как сойти на берег, сняли с орудий замки, выбросили их в воду. В ночь на 24 июня эсминец был взорван. Также были взорваны другие корабли, стоявшие в ремонте. Командир одной из подводных лодок отказался от взрыва и с неполным экипажем, без штурмана, который перед началом войны уехал в отпуск, вышел в море. Дальнейшая судьба этой подводной лодки мне неизвестна. (Вышла в море по приказу начальника штаба КБФ и погибла в неравном вою с врагом лодка С-3 под командованием старшего лейтенанта Костромичева. — ЦВМА, ф. 9, д. 703, л. 10.)

Перед прорывом вражеского окружения, утром 27 июня, мне довелось снова увидеть эсминец. Он был переломан взрывом попо­лам, из воды выделялись носовая и кормовая части корабля, лишь его середина сильно погрузилась в воду.

С 24 июня мы не видели своего командира корабля, с нами на передовую позицию отправились старший лейтенант Майский, старший политрук Качурин, командир нашей БЧ старший лейте­нант Чеботаев, командир торпедистов старший лейтенант Трофи­мов, корабельный врач Амосов. Вначале мы сражались в районе Черной речки. Особенно ожесточенными были наши контратаки на участке возле железнодорожного переезда.

В тот же день, 24 июня, во время одной из наших контратак, примерно в 12 часов дня, был тяжело ранен старший лейтенант Чеботаев, которого мы вынесли на руках, затем отправили в военно-морской госпиталь, где он и скончался. Во всех дальней­ших атаках участвовали старший политрук Качурин, который был ранен в голову, но не покинул поля боя, старший лейтенант Май­ский. В первый день нашего участия в боевых действиях был тя­жело ранен комендор-зенитчик Иван Федорович Лисицкий, кото­рого также отправили в госпиталь. Пали в бою И. Бычков и И. Гречин — моряки нашей боевой части.

Утром 27 июня во время прорыва одиннадцать моряков, в том числе и я, сели на пожарную автомашину ЗИС-5. Шофером ма­шины был краснофлотец, которого звали Мишей. Рядом с ним в кабине находился мичман морской береговой обороны. Когда мы выезжали за город в направлении Вентспилса, на контрольном посту стояли два красноармейца и командир. Мы уже знали, что город окружен. На крыле автомашины залег с ручным пулеметом один из моряков, на другом крыле — моряк с винтовкой и грана­тами. По обоим бортам машины расположились с винтовками и гранатами остальные.

У нас была договоренность: первыми вступить в бой, вызвать огонь на себя и таким образом выявить местонахождение против­ника. Но нас не выпускали на шоссе. Воспользовавшись замеша­тельством, шофер Миша тронул машину, нажал на газ, и она бешено рванула вперед. Вдогонку нам кричат, чтобы остановились. Возбужденные удачей, машем бескозырками. Мчащаяся машина, окрашенная в красный цвет, сверкала в лучах восходящего солнца. До опушки леса оставалось 500—600 метров. Вдруг по машине ударило вражеское оружие. Она внезапно остановилась, среди нас оказались раненые и убитые. Уцелевшие залегли в кювет, завязалась перестрелка. Следом за нами подошли машины со спаренными пулеметами, били по врагу с ходу.

— Ребята, наши!

На Помощь спешили моряки эсминца «Ленин». Впереди стар­ший политрук Качурин.

— Вперед, ленинцы! Бейте гадов!

Стремительной и дружной была атака. За моряками поднялись пехотинцы. Стремительный бросок вперед. Оглянулся — рядом комендор-зенитчик Носачев, старший электрик эсминца Потышев, краснофлотец Ермилин, старшина 1-й статьи Тарасенко. С нами были также Майский и Качурин.

Наш путь лежал на Вентспилс, но мы узнали, что город уже оставлен. Повернули на Тукумс. На подступах к городу нарвались на вражескую засаду. Ожесточенный был бой. Смертью героев пали старший политрук Качурин, старший лейтенант Майский, старшина 1-й статьи Тарасенко. Похоронив товарищей, мы дви­нулись в сторону Елгавы. Но и под Елгавой не обошлось без боя. После ожесточенной схватки мы лишились повозок с боеприпа­сами, продовольствием.

Разбившись на мелкие группы, стали пробираться на восток.

Федорченко Владимир Гаврилович, живет в Ростове-на-Дону, пенсионер.

 



#29 marel1968

marel1968

    Полковник

  • Admin
  • PipPipPipPipPipPipPipPipPipPip
  • 8 689 сообщений
  • Пол:Женщина
  • Город:Санкт-Петербург

Отправлено 04 Январь 2015 - 02:38

И. И. ЧИНЧЕНКО,

военврач 2-го ранга,

начальник военно-морского госпиталя

в 1941 году

КЛЯТВЕ ВЕРНЫ

Утром 22 июня гул моторов самолетов разбудил город...

К восходу солнца налеты прекратились, и стало неестественно тихо, а со стороны «Тосмаре» повалили клубы дыма. Пришел госпитальный кочегар, латыш, и рассказал, что в городе есть убитые и раненые.

—Это война, — сказал он взволнованно, — наверное, война!

Все стало ясно, когда В. М. Молотов по радио сообщил о на­падении гитлеровской Германии.

Госпиталь перешел на военное положение. Выздоравливающие были выписаны и направлены в свои части. Многих, которым еще требовалась медицинская помощь, трудно было удержать в гос­питале, они жаждали встать на защиту Советской Родины. Мы получили еще 200 коек и разместили их в вестибюле. К одиннад­цати часам были доставлены семь раненых, которые первыми на границе встретили врага. Мы подготовили две автомашины, чтобы во время затишья транспортировать раненых с места боев в гос­питаль, оказывать срочную помощь.

В 7—8 часов вечера раненые уже прибывали группами по 15—20 человек. У персонала госпиталя работы было по горло, но никто не помышлял об эвакуации в тыл, хотя уже в середине дня с первыми эшелонами началась эвакуация семей командного состава базы. 23 июня в час ночи на большом пассажирском автобусе в госпиталь доставили женщин и детей, не успевших уехать. Моряки, в основном с береговых батарей, отправляли свои семьи к нам, так как подвальное помещение госпиталя в какой-то мере могло служить убежищем от бомб. На следующий день вновь прибывшие оказывали помощь раненым, работали на кухне.

В первую же ночь войны прервалась телефонная связь с базой. Это было делом рук айзсаргов и диверсантов. Взятые в плен, они подтвердили наше предположение.

В госпитале оставались лишь тяжелораненые. Менее постра­давшие бойцы, получив необходимую помощь, возвращались в. свои части. Коммунистка Полина Леонтьева (кастелянша) и по­литрук Мелихова неустанно подбадривали раненых.

... Тихим и теплым было утро 23 июня. И хотелось надеяться, что таким же будет и день. Где-то далеко на юго-востоке грохо­тали пушки, и казалось, что враг, встретив ожесточенное сопротив­ление, не подойдет к Лиепае.

В госпитале продолжалась напряженная работа, хотя новые раненые к утру не поступили.

Но вот опять кого-то ведут. Только не санитары, а двое воору­женных красноармейцев. В сопроводительной записке командира одной из армейских частей говорилось, что неизвестный, задер­жанный с поличным при подготовке диверсии, прикидывается глу­хонемым. Нет ли симуляции? На вид задержанному было лет 40—50, документов при нем не оказалось.

Так как невропатолога госпиталя за несколько дней до начала войны вызвали в Ленинград, то проверить задержанного сразу же было невозможно. Его поместили под охраной красноармейца в помещении библиотеки.

Часам к десяти пришел сторож госпиталя и сообщил, что у раненых, возвращающихся в свои части, подозрительно долго си­дит и о чем-то разговаривает старший лейтенант, летчик. Однако на второй день войны в Лиепае и вблизи не было ни одной летной части. Странно, откуда же взялся этот летчик, притом в совер­шенно новом обмундировании? Наши бойцы приходили запылен­ные, порой два дня не умывавшиеся.

Летчика привели, и я, извинившись, попросил его предъявить документы. Кажется, все в порядке: комсомольский билет, воен­ный билет. Незнакомец совершенно свободно владеет русским языком. Объяснил, что его самолет сбит, и он спустился на па­рашуте в лесу, вблизи города.

— Почему вы пришли в госпиталь?

— Думаю, что отсюда раненые эвакуируются в тыл и я с ними доберусь до своей части.

Казалось, еще раз нужно извиниться и отпустить летчика, но при проверке карманов задержанного, около пояса что-то нащу­пали. Незнакомец побледнел. «Что-то» оказалось алюминиевым жетоном с именем и номером владельца на немецком языке.

Через два дня и «глухонемой» заговорил. Оставшийся около него караульный поставил винтовку в угол. Задержанному это показалось очень соблазнительным, и он попытался завладеть ею. Однако попался. Диверсантов отправили в политотдел. «Летчик» по дороге вырвал из рук конвоира винтовку и бросился бежать, но другой красноармеец застрелил его.

Чтобы избежать возможных диверсий, мы усилили охрану гос­питаля, дополнительно назначали на дежурство двух пулеметчи­ков с пулеметами и патрульных с автоматами (оружия в госпи­тале было много).

Во второй половине дня усилился артиллерийский огонь на юго-восточном направлении, опять начали поступать раненые.

Ночью на совещании, в котором приняли участие начальник санитарного отдела базы, начальник отдела политической пропа­ганды и я, вынесли решения:

1)    на трехтонной грузовой машине, отправлявшейся в Ригу с донесением, эвакуировать из госпиталя всех беременных жен­щин и престарелых, которые не могут принимать участие в работе. На этой же машине отправить в Ригу бухгалтера с оставшимися деньгами;

2)    так как в госпитале использована вся полезная площадь, а раненые будут прибывать, занять три прилегающих к террито­рии госпиталя двухэтажных здания (дом военно-морской подго­товки, здание политотдела и командования 67-й стрелковой диви­зии) и разместить там дополнительно 600 коек.

24 июня решение, принятое ночью, было выполнено. Раненых не пришлось долго ждать, так как уже в одиннадцать часов фа­шистские самолеты бомбардировали командный пункт, 23-ю бере­говую батарею и все время патрулировали в воздухе, гоняясь за каждой движущейся целью. Одновременно район обстреливала вражеская артиллерия. Обстрел вели долго. От деревьев остались лишь обрубки, земля была буквально перепахана; санитарная машина лишь вечером, когда обстрел прекратился, смогла отпра­виться на помощь фельдшеру батареи. Гитлеровцы, очевидно, хо­тели разрушить последние две дороги, ведущие на Ригу и Вентспилс.

Около одиннадцати часов неподалеку от госпиталя взорвалась тяжелая фашистская авиабомба. Казалось, что волна взрыва под­нимает и куда-то перебрасывает здание госпиталя. Сыпалась штукатурка, звеня, разлетелись оконные стекла. В перевязочном отделении в это время операцию делала хирург А. Шишковская. Когда стекло вместе с рамой влетело внутрь, все перепугались и не знали, что делать. Шишковская, побледнев, нечеловеческими усилиями сдержала себя и закончила операцию. Пока убирали стекла и упавшую штукатурку, врач попросила разрешения пойти отдохнуть. Она жила на территории госпиталя, и в любую минуту ее можно было позвать. Отказать человеку в непродолжительном отдыхе после бессонных ночей было бы бесчеловечно.

Часа через два опять привезли раненых и послали за Шишковской. Однако квартира оказалась запертой, в главном корпусе врача тоже не нашли. У кого-то появилась мысль взломать дверь квартиры. Врач лежала одетой на кровати. На ночном прикроват­ном столике был 10-граммовой шприц и рядом пустая 25-граммовая склянка... Все попытки спасти Шишковскую оказались без­успешными. Через 15—20 минут наступила смерть.

Что побудило Александру Николаевну на такой шаг? Усталость от бессонных ночей? Взрыв авиабомбы в минуту, когда спасаешь жизнь другого человека и не имеешь права на слабость? Переу­томленные нервы? Трудно сказать. Не один еще потерял душев­ное равновесие после смерти Шишковской. Она была способным, всеми уважаемым врачом. Ее знали не только в госпитале, но и в городе.

Мы молча переживали тяжелую утрату, и каждый думал, думал...

*

24 июня, в шесть часов вечера, из отдела политпропаганды военно-морской базы поступил приказ: подготовить всю секретную документацию для уничтожения. В огромный костер превратились секретные документы — они не попадут в руки фашистов. В этот день к нам присоединили госпиталь 67-й стрелковой дивизии.

День был тревожным, полным неожиданных событий и непри­ятных происшествий. А среди ночи окрестности потряс взрыв, такой силы, что, казалось, земля покачнулась. Погас свет, пре­кратилась подача воды. Положение становилось катастрофиче­ским. Пришлось искать керосиновые лампы и свечи. Труднее решить вопрос с водой. Около двух тысяч литров воды оставалось в котлах котельной, однако для питья она была не очень пригод­ной. Кроме того, перестала работать канализация. Утром 25 июня иссякли последние капли воды, а раненые в палатах просили пить. Пришлось посылать людей с ведрами к колодцу.

Вечером 25 июня привезли тяжело раненного командира 67-й стрелковой дивизии генерала Н. А. Дедаева и начальника артил­лерии той же дивизии полковника В. И. Корнеева. Их оперировали при свете свечей. Генерал умер в начале операции, полковник остался жив и выздоровел. Утром 26 июня, около десяти часов, используя непродолжительное затишье, мы похоронили в брат­ской могиле генерала Н. А. Дедаева, врача А. Шишковскую и еще одиннадцать бойцов.

Горько на душе. Однако размышлять не было времени. Ожи­дали раненые, поэтому мы поспешили обратно в госпиталь. День был полон траурной тишины, люди делали свое дело, но думали о трагической смерти коллеги, о гибели генерала.

Вечером вражеские самолеты прекратили бомбардировку. В госпиталь приехали два местных врача и делегация городского комитета партии в составе трех человек. Раненые в тот день больше не поступали, врачи помогли сделать несколько неболь­ших операций и под утро уехали.

Представители городского комитета партии привезли раненым подарки — шоколад, сигареты. Их визит в палаты действительно подбодрил не только раненых, но и всех нас.

С начала боевых действий, с утра 22 июня, никто из нас не спал ни часу. Переутомленные, изнуренные бессоницей и пережи­тым за эти дни, люди меньше всего думали о себе, об отдыхе.

Ночь на 26 июня прошла сравнительно спокойно, обстрел был слабым.

Не затишье ли перед бурей?

Утром 26 июня артиллеристы перешли на новые позиции. С южной части города они были переброшены на север, в район Вентспилсского шоссе. К чему приведет эта передислокация, никто из нас не мог сказать. С восходом, солнца все стихло. В воздухе безнаказанно патрулировали фашистские самолеты, наша зенит­ная артиллерия молчала.

— Не хотят обнаружить свои новые позиции, — рассуждали некоторые.

Но вот стало слышно, как на востоке от Лиепаи снова разго­рается ожесточенный бой. Со стороны моря вдруг показались три бомбардировщика и сбросили бомбы на еще не разрушенную радиостанцию и штаб военно-морской базы. Осколки выбили окна и влетели в палаты госпиталя, но к счастью, никого не задели.

Раненые рассказали о тревожных события на передовой. Бои проходили в основном в районе озер Лиепаяс и Тосмарес. Не­смотря на героизм защитников, вражеское кольцо сомкнулось. Поистине героически сражаются моряки. Они вдохновляли пехо­тинцев и жителей города, защищавших свою свободу с оружием в руках.

В середине дня поступила группа раненых моряков, воевав­ших неподалеку от озера на северо-восточном направлении.

Курсант училища ПВО Грибовский рассказывал, что подпус­тив гитлеровцев совсем близко, они бросились на них с гранатами. Несколько моряков, в том числе и сам он, пострадали от осколков своих же гранат, но группа врага была уничтожена.

Перед закатом солнца на Лиепаю опустился легкий туман. Бой стих. Только местами в воздух взлетали вражеские разно­цветные ракеты. Было ясно, что противник к чему-то готовится.

Ровно в одиннадцать часов вечера, когда стемнело, пришел заместитель начальника отдела политической пропаганды Дья­ченко. Он сообщил, что наступил критический момент, вражеское кольцо сомкнулось и единственный выход — прорвать его с боем.. Необходимо сделать следующее:

1.  Всех раненых срочно готовить к эвакуации.

2.  Всех, кто может держать в руках оружие, вооружить и направить вместе с войсковыми частями на прорыв окружения.

3.   Часть раненых отправить на судно для эвакуации в Ленин­град, тяжелораненых вывезти на автотранспорте. Машины пойдут вместе с другим военным транспортом сразу же за пехотинцами, идущими на прорыв.

4.  Погрузку раненых завершить к трем часам утра 27 июня, чтобы до рассвета выехать за пределы военно-морской базы.

Транспортное судно стояло в канале, в полукилометре от госпи­таля. Раненые, кто пешком, кто на автобусе, подошедшем из города, отправились на судно. На нем уже были женщины и дети. Погрузив примерно 60 процентов раненых, мы начали размещать остальных на автомашинах, в основном открытых. Почти на каж­дую машину посадили медсестру или санитарку с перевязочными материалами. На машинах разместились врачи с медикаментами. Кроме того, на одну трехтонную автомашину погрузили продукты, инструменты, медикаменты, перевязочные материалы.

И все же 14 автобусов и автомашин оказалось слишком мало. Еще осталось целое здание с ранеными. Поступил приказ эваку­ировать их на одном из пяти судов, стоявших вблизи доков, «под парами». Я быстро отправился на одно из них. Однако капитан, узнав, что ему приказано войти в канал, чтобы можно было по­грузить раненых, сообщил, что он ничего не знает и что огонь в топках уже потушен на всех пяти судах.

Что делать? Не было судов с дизельными двигателями, а чтобы поднять пар, не хватало времени.

В это время начался обстрел «Тосмаре». Один из снарядов попал в транспортное судно, загорелось здание завода. Одновре­менно враг обстреливал все дороги. Осколки попали в заднее колесо нашей автомашины. Мы бросили машину и с шофером побежали в госпиталь. Я распорядился разместить оставшихся раненых по тем же автомашинам и отправился на КП, где на­ходился Дьяченко. Мне было приказано некоторое время подож­дать, так как по единственной дороге в настоящее время отходит артиллерия, танкетки и пехотные части.

С наступлением рассвета начали патрулировать фашистские самолеты. Все работы пришлось прервать. Машины замаскировали под деревьями, растущими по краям дороги. Мы ждали приказа двигаться.

В это время транспортное судно с ранеными тихо, будто кра­дучись, вышло из канала. Легкий утренний туман над каналом и морем, очевидно, скрыл судно от врага и позволил ему выйти в открытое море.

В шесть часов утра наша автоколонна с ранеными влилась в нескончаемый поток автомашин и подвод на шоссе, тянувшемся через лес. Связист на мотоцикле обогнал колонну и передал при­каз военным машинам. Они теперь мчались мимо нас по левой стороне вперед. Как только появились самолеты врага, колонна останавливалась, люди прятались на опушке леса. Движение с частыми остановками было столь медленным, что за два часа мы продвинулись лишь на три-четыре километра.

В девять часов последовал приказ остановиться и укрыть транс­порт на краю дороги. Подошел раненный в правое плечо старший политрук из 27-й батареи Векшин и сказал, что перед прорывом начнется 15-минутная артиллерийская подготовка.

В десять часов в воздух взлетела ракета, и за ней последовали артиллерийские залпы. Все слилось в непрерывный гул. Воздух казался раскаленным. Затем все стихло. А еще через 15—20 ми­нут впереди начался бой. Однако огонь винтовок, треск пулеметов и автоматов казались теперь пустяками.

Колонна автомашин двинулась вперед, и вскоре мы достигли открытой заболоченной равнины. Ехавшие сзади автомашины с горючим и боеприпасами смешали порядок колонны и, обгоняя друг друга, спешили вперед, чтобы быстрее проскочить равнину и не попасть под обстрел. Однако в суматохе, царившей на дороге, машины наталкивались друг на друга, некоторые опрокинулись в канаву.

Все же мы проскочили опасный участок. Кругом лежали уби­тые. Справа из леса открыли огонь вражеские минометы. Осколки косили людей, как траву. Одна из мин попала прямо в машину с ранеными и убила медсестру В. Бохан и нескольких раненых. Внезапно со стороны озера показались два фашистских самолета. Они шли прямо на нас. Кто мог, тот лег в канаву, спрятался за кочками заболоченной долины. Первый самолет сбросил на ко­лонну мелкие бомбы. Загорелись автомашины с горючим, стали рваться боеприпасы. Другой самолет открыл огонь из пулеметов. Дорога оказалась запруженной искореженными и пылающими автомашинами.

Враг начал артиллерийский обстрел. Я взял в машину четырех раненых женщин (одну из них звали Нина, впоследствии она ра­ботала в госпитале) и стал выбираться из образовавшейся пробки. На поле увидел убитую медсестру Марию Павлову. Она погибла с оружием в руках и санитарной сумкой на плече. Там же лежали смертельно раненный врач К. А. Александров и убитые шеф-повар и кочегар.

В «Долине смерти» остались многие. Своей кровью и жизнью заплатили они за прорыв тех, кто остался в живых.

Ехать вперед было невозможно, кроме обломков машин, до­рогу преградил плотный артиллерийский огонь. Уцелевшие ма­шины повернули в сторону леса. Там находился также транспорт госпиталя с ранеными и персоналом.

Разместив машины в лесу, мы сделали перевязки некоторым раненым. Из продуктовой машины взяли компот и виноградное вино и дали людям утолить жажду. Воду в этом заболоченном месте нельзя было найти.

Враг теперь перенес артиллерийский огонь на опушку леса. Снаряд попал в одну из машин — погибла медсестра Раиса Лукьянченко, которая с первого дня войны выезжала за ранеными на места боев. Нельзя было оставаться на месте. Но куда податься — слева море, справа и спереди — вражеский огонь.

— Товарищи, судно тонет! Это, наверное, с нашими ране­ными, — вдруг послышался крик шофера. Выбежав на опушку леса, мы увидели, что у горизонта тонет судно. Над ним кружи­лись два фашистских самолета, а с берега стреляла артиллерия.

Так вот с каким чудовищем мы имеем дело — промелькнула в голове мысль. Такую подлость позволить по отношению к судну, на котором виден знак Красного Креста, гарантирующий по меж­дународным конвенциям неприкосновенность...

В пучине моря исчезли наши раненые, ни в чем не повинные женщины и дети.

Потрясенные увиденным, измученные, мы раздумывали, что делать. В это время в сторону военно-морской базы промчались несколько автомашин. Очевидно, те, кто еще не успел прорваться. Раненые просили воды, врачебной помощи. Наша колонна умень­шилась на семь машин и два больших автобуса. Потер яв всякую надежду на прорыв, мы поехали обратно.

Высланные вперед разведчики вернулись и доложили, что на базе и в госпитале тихо. Приведя в порядок палаты, мы размес­тили раненых. Опять начались перевязки, а ночью операции.

Неестественно тихой была ночь на 28 июня. Казалось, что даже деревья замерли и прислушивались к малейшему шороху.

Секретарь парторганизации госпиталя Е. Н. Дукальская со­звала на собрание всех членов партии и кандидатов, а также комсомольцев. Мы проверили квартиры и помещения канцелярии, совместно сожгли свои партийные документы, книги по учету раненых и истории болезней, документы госпиталя.

Раненых у нас было меньше, чем до попытки прорыва из окру­жения, однако все с тяжелыми ранами. Треть персонала з боях пала, а иные трусы, бросив все, убежали к друзьям в город.

У некоторых после переживаний в «Долине смерти» и от страха за завтрашний день нервы сдали. Одну медсестру (фами­лию не помню, она была прислана к нам на практику) утром мы нашли отравившейся морфием, двух других еще удалось спасти.. Все остальные перенесли трудности первых дней войны и остались беззаветно верны своей святой миссии медицинского работника и Родине.

Трудным был этот день — 28 июня.

На следующее утро в госпиталь вошли фашисты. Однако борьба с ненавистным врагом продолжалась.



#30 marel1968

marel1968

    Полковник

  • Admin
  • PipPipPipPipPipPipPipPipPipPip
  • 8 689 сообщений
  • Пол:Женщина
  • Город:Санкт-Петербург

Отправлено 04 Январь 2015 - 16:42

В. И. ДЕДЮЛИН

ЛЮДИ С ДОБРЫМ СЕРДЦЕМ

 

1. Военврач 2-го ранга Миронов

Война застала военврача 2-го ранга Н. И. Миронова в Риге, в служебной командировке. Утром 22 июня он уже мчался в: автомашине, возвращаясь в Лиепаю с группой командиров штаба военно-морской базы. Многое передумал Николай Иванович за эти несколько часов пути. Перебрал в памяти все сделанное им, на­чальником санитарной службы военно-морской базы, в последние месяцы, когда на границе уже ощущалось дыхание войны. Было предусмотрено увеличение числа коек для раненых, запланирована передислокация госпиталя в безопасное место, намечены пути ме­дицинской эвакуации. Недавно поступило много медикаментов и перевязочного материала, которого должно хватить с избытком в любой ситуации. Средний и младший медперсонал хорошо обу­чен действиям в боевых условиях, а среди врачей немало участ­ников недавней войны с Финляндией.

Последние учения показали, что медики береговых частей базы и госпиталя четко знали свои обязанности по мобилизационной готовности.

Казалось, все было продумано на случай войны. И вот день,, к которому давно готовились, наступил. Но наступил все-таки внезапно...

Вернувшись в Лиепаю, Н. И. Миронов узнает сложившуюся обстановку. Передовые части 67-й стрелковой дивизии и погранич­ники ведут ожесточенные бои с превосходящими силами против­ника, который уже занял Палангу. В армейском госпитале много раненых. Город бомбят. Военфельдшер санитарного отделения базы Андрей Филиппович Повалий в отсутствие Миронова дейст­вовал быстро и решительно. Еще утром он выдал со склада необ­ходимое медицинское имущество на корабли, в береговые части и находился теперь при морском госпитале, поддерживая с опера­тивным дежурным КП базы непрерывную связь. Миронов знал, что на помощника вполне можно положиться. Повалий был опытным флотским фельдшером. До войны участвовал в северном переходе боевых кораблей с Балтики на Тихий океан и испытал восьмиме­сячную зимовку в полярных льдах. Его деловые качества Миро нов знал и по совместной службе в Кронштадте и Ленинграде.

Был уверен Николай Иванович и в начальнике военно-морского госпиталя И. И. Чинченко, вместе с которым еще с весны 1940 года организовали медицинскую службу новой военно-морской базы в Лиепае. В безупречной службе персонала госпиталя он тоже не сомневался.

Все внимание Миронов переключает на береговые части. Он объезжает зенитные батареи, которые с первого часа войны ведут заградительный огонь по авиации противника. Враг ожесточенно бомбит наши огневые точки. Но медики 43-го и 84-го зенитных дивизионов, возглавляемые военврачами 3-го ранга А. П. Щед­риным и В. М. Беляковым, быстро и умело оказывают необходи­мую помощь раненым артиллеристам на развернутых перевязоч­ных пунктах батарей.

Поступает донесение с Дурбского озера из 43-й эскадрильи морской авиации. Военврач 3-го ранга С. И. Кривоносое докла­дывает, что раненых пока немного и они отправлены автомаши­ной в Ригу. Вечером 22 июня становится известно, что фашист­ские танки появились в районе Приекуле. Миронов отменяет намечавшуюся туда эвакуацию госпиталя и дает указание поста­вить в его помещениях дополнительные койки.

Части 67-й дивизии, упорно обороняясь, к исходу первого дня отходят на рубеж реки Барта. На помощь им направляется свод­ный морской отряд, сформированный в основном из подводников под командованием интенданта 1-го ранга К. Павлова. В отряд вошла и группа медиков во главе с военфельдшером береговой базы подводных лодок Н. И. Черкезовым. Миронов комплектует для этого подразделения необходимое медицинское имущество и запас перевязочного материала. В распоряжение Черкезова выде­ляются две санитарные машины и автобус для развертывания в нем подвижного перевязочного пункта. На рассвете 23 июня отряд вступил в кровопролитные бои с гитлеровцами, рвущимися к Лие­пае с юга. Черкезов с двумя медсестрами запаса и двенадцатью санитарами в течение двух суток под обстрелом собирал раненых и эвакуировал их в госпиталь. Несмотря на ранение, он не покидал района боев и отошел только с отрядом моряков, позднее перебро­шенным на восточный рубеж обороны.

Остаток напряженной ночи на 23 июня Н. И. Миронов вместе с комендантом вокзала держал в резерве несколько пассажирских вагонов для эвакуации раненых. Но их пришлось отдать для пос­леднего эшелона с женщинами и детьми. Тогда Миронов настаи­вает перед командованием на формирование санитарной автоко­лонны из числа мобилизованных в городе машин, которые Повалий сумел удержать при комендатуре. Впоследствии, при прорыве из окружения, их полностью загрузили ранеными.

24   июня начался ожесточенный штурм восточного рубежа,, ставшего местом самых напряженных боев. К исходу дня гитле­ровцам удалось блокировать город, и попытка вывезти из Лиепаи переполненный армейский госпиталь оказалась неудачной. В соз­давшейся обстановке начсандив военврач 2-го ранга Д. П. Косни­ков предлагает Н. И. Миронову временно принять лечебные уч­реждения дивизии с персоналом, имуществом и ранеными в состав морского госпиталя. Командование базы и дивизии соглашается с этим, и к вечеру 24 июня создается объединенный госпиталь под, общим руководством И. И. Чинченко. Туда же направляется и личный состав медико-санитарного батальона дивизии.

25  июня бойцы 67-й стрелковой дивизии и моряки несли на восточном рубеже большие потери, но стояли насмерть. Миронов, несколько раз приезжал сюда и доставлял перевязочный материал. Начальник санитарной службы военно-морского училища ПВО военврач 2-го ранга И. А. Котляров, еще 23 июня развернувший перевязочный пункт в старых казематах центрального форта, ко­торый теперь стал лазаретом переднего края, организовал еще один пункт медицинской помощи в полуразрушенном бункере между железной дорогой и шоссе на Гробиню. Здесь же было место сбора раненых. Большую помощь оказывали краснофлотцы музыкантского взвода из училища ПВО во главе с А. Зиновьевым. Они не только выносили раненых, но и сами с оружием в руках отбивали атаку врага.

Организация помощи раненым на этом участке проводилась в особо тяжелых условиях, но была эффективной благодаря му­жеству -и энергии И. А. Котлярова. Рядом с ним все дни боев работала медицинской сестрой Б. Щульман. Спустя много лет она вспоминала, что Котляров, не имея ни минуты отдыха, не терял присутствия духа. Отправляя свою помощницу последней машиной в госпиталь, Котляров остался около лазарета с наганом в руках.

«Больше я его не видела, — вспоминает Шульман, — но и по сегодняшний день он в моей памяти — деятельный, смелый, самоотверженный».

С оружием в руках защищал раненых товарищей военфельдшер эсминца «Ленин» И. С. Амосов, оказывая первую помощь на поле боя.

 В районе озера Тосмарес располагалась 841-я зенитная бата­рея, прикрывавшая судоремонтный завод. С первых часов войны противник безуспешно пытался подавить ее. Батарея вскоре ока­залась на переднем крае и вела огонь и по наземным целям. Фельдшер батареи И. М. Черненький вместе с санинструктором А. Филатовым и А. Кобылевым прямо на огневых позициях перевязывали раненых, при возможности отправляя их на попут­ных машинах в госпиталь.

В течение всех боев за Лиепаю Н. И. Миронов многократно бывал на боевых рубежах и артиллерийских позициях. Быстро ориентируясь в меняющейся обстановке, он маневрировал немно­гочисленными кадрами медиков, перебрасывая их на самые на­пряженные участки. Его пробитый пулями светлый «пикап» часто доставлял в госпиталь тяжелораненых. Выезжал на передовую и Повалий, успевая не только выяснить положение, но и делать перевязки. Четко работали эвакогруппы, сформированные в гос­питале на трех автомашинах. Водители С. Цветков, А. Дмитриев, А. Тюнев не покидали своих кабин, выезжая за ранеными в любое время суток под обстрелом и бомбежками. Из медицинских работ­ников больше всего рейсов совершили Мария Ковалева и Раиса Лукьянченко, погибшая во время одного из выездов. Н. И. Миро­нов поддерживал контакт и с городским штабом обороны, в част­ности с заведующим горздравотделом Янисом Косой. Этого му­жественного врача-патриота он знал еще с минувшего лета, когда помогал ему перестраивать городское здравоохранение на социа­листических началах. В ходе боев на южном и восточном рубежах часть раненых военнослужащих доставлялась и в городскую боль­ницу вместе с оружием и документами. Это вызывало определен­ные трудности у персонала, недостаточно знавшего русский язык. Тогда по просьбе Миронова Янис Коса дал указание размещать военнослужащих вместе, в одном корпусе. В больницу Миронов направляет несколько медиков из гарнизона во главе с военврачом 3-го ранга Г. Л. Круповичем. Как установлено по архивным документам, городская больница в дни обороны приняла 572 ра­неных и пострадавших от обстрелов и бомбежек, в том числе 414 военнослужащих. (ЦГИА Латв. ССР, ф. 2225, on. 1, д. 636, л. 153.)  А утром 26 июня, когда в госпитале уже было более полутора тысяч раненых, туда выехала группа врачей и сестер во главе с хирургами Н. Зандбергсом и М. Зиксом. Латышские медики весь день работали у операционных столов, под­меняя изнемогавших от усталости хирургов госпиталя.

Миронов прекрасно понимал опасность скопления большого ко­личества раненых в осажденном городе. Да и высокое здание госпиталя хорошо просматривалось с воздуха и легко могло стать объектом очередного налета вражеской авиации. Поэтому он вся­чески пытался разрешить вопросы эвакуации. Еще 22 июня, когда авиация противника бомбила на северном участке позиции 32-го стрелкового батальона, он отправил часть раненых автотранспор­том в Ригу. В первые два дня войны в 67-й стрелковой дивизии тоже проводилась эвакуация некоторых раненых в Елгаву. Когда город был блокирован с суши, Миронов дважды сумел отправить небольшое количество раненых на кораблях, уходивших в Вентспилс. Кроме того Миронов подыскивал и другие подходящие места для перемещения хотя бы части раненых. Так он остановил свой выбор на бетонированных артиллерийских складах, сооруженных еще в царское время. Боезапас оттуда уже вывезли, и в опустев­ших обширных помещениях можно было надежно укрыть сотни раненых. Получив согласие командования, Миронов дает указа­ние начальнику санитарной службы военного порта военврачу 3-го ранга П. В. Лапову подготовить все для развертывания фи­лиала госпиталя. Однако перевести раненых так и не пришлось.

Вечером 26 июня поступил приказ: сухопутным частям проры­ваться из окружения в направлении Риги, а оставшимся кораблям — в Вентспилс. Командир военно-морской базы капитан 1-го ранга Клевенский решает эвакуировать максимальное количество ране­ных морем, а остальных — с войсками дивизии. Миронову прика­зано после эвакуации госпиталя пробиваться к Вентспилсу, где предполагалось создать новый рубеж обороны. Раненых погрузили на небольшой пароход «Виениба». Для отправки остальных Ми­ронову удалось увеличить резервную госпитальную колонну до 40 машин.

Из названных здесь медиков через линию фронта со своими подразделениями смогли пробиться только В. Беляков, И. Амосов и И. Черненький. Амосову при помощи товарищей удалось собрать в лесу после прорыва около десяти исправных машин и, подбирая раненых, довезти их до Риги.

Миронов уходил из Лиепаи одним из последних. Пробиваясь к Вентспилсу, он узнал, что там уже нет наших войск. Пришлось повернуть на восток. Больше трех недель шел он по болотам и лесным дорогам. В конце июля Николай Иванович, дважды ранен­ный и истощенный, был спящим схвачен гитлеровцами. За годы плена пришлось испытать и пережить многое, но он сумел сохра­нить достоинство советского военного врача. В Восточной Прус­сии, в концлагере, он неожиданно встречает Андрея Повалия. Контуженный и раненный, тот тоже оказался в плену. В лагере была создана подпольная организация. Миронов и Повалий работали в лазарете, прятали там активных коммунистов, устраивали им побеги. Немало узников было спасено от фашистской рас­правы, голода и болезней.

Осенью 1944 года деятельность Миронова становится подозри­тельной гитлеровцам, и его отправляют на каторжные работы в рудники Баварии. Повалий остается в лагере, но в январе 1945 года совершает удачный побег, затем с наступающими советскими войсками и с частями 3-го Белорусского фронта участвует в штурме Кенигсберга.

После Победы Повалий возвращается в род­ной Бердянск, где живет и сейчас.

 Николай Иванович Миронов после окончания войны был вос­становлен в партии, награжден орденом Красной Звезды. Служил в госпиталях Черноморского и Тихоокеанского флотов, а в 1948 году ушел в отставку и возвратился в Ленинград. Там до 1960 года работал в поликлинике Ленинградского университета. Миро­нов с волнением узнал о юбилейных торжествах в честь 25-летия обороны Лиепаи, но здоровье не позволило ему поехать в город, который он защищал. В октябре 1968 года Николая Ивановича Миронова не стало.

Его боевые товарищи в послевоенные годы продолжали рабо­тать в системе здравоохранения. Г. Крупович стал видным специа­листом в области нейрохирургии и кожной пластики — послево­енные годы жизни он работал в Ленинграде. Полковник медицин­ской службы в отставке В. Беляков известен в Ленинграде как один из опытнейших врачей-фтизиатров.

* * *

Длительный поиск позволил приоткрыть еще одну из страниц, обороны Лиепаи.

Теперь уже многое известно о судьбе Н. И. Миронова, руко­водившего медицинской службой военно-морской базы, названы новые имена мужественных защитников города.

 

2. Путь к подвигу

В конце 1937 года на форт Красная Горка прибыл новый на­чальник лазарета Иван Иосифович Чинченко. В том, как он повел дело, угадывались опыт, знания, незаурядная личность. Вся его служба, высокое чувство профессионального долга, великая пре­данность Советской Родине достойны того, чтобы рассказать об этом человеке, вписавшем в героическую историю Великой Оте­чественной войны страницу подвига.

Иван Иосифович Чинченко родился в 1897 году на Кубани в бедной казачьей семье. Он рано потерял отца, и потому приш­лось пойти воспитанником в военно-фельдшерскую школу в Екатеринодаре, которую закончил в 1915 году. А затем семнадцати­летний фельдшер стал помощником лекаря в 22-м Кубанском пластунском батальоне, отправлявшемся на турецкий фронт.

Два года И. И. Чинченко находился в действующей армии, затем работал в екатеринодарской больнице. Молодой человек проникся чувством глубокого уважения к благородной, гуманной профессии врача, и сердце подсказало ему окончательный выбор жизненного пути...

В 1925 году он заканчивает медицинский факультет универси­тета в Ростове и получает диплом врача. Двенадцать лет работает в больницах и клиниках Краснодарского края, увлекается хирур­гией. Прекрасной профессиональной школой для себя считал ста­жировку в клинике выдающегося хирурга Н. Н. Петрова в Ленин­граде, где ему довелось работать несколько месяцев.

Большим событием в жизни И. И. Чинченко стал перевод с Красной Горки в Кронштадтский военно-морской госпиталь, где его назначили старшим ординатором и где он работал под руко­водством старейшего военно-морского хирурга В. К. Лубо. Одновременно Иван Иосифович читал лекции по хирургии в Военно- морском медицинском училище, многое делал для организации неотложной хирургической .помощи на кораблях и в береговых частях. Он был и в числе первых организаторов службы перели­вания крови на флоте.

В 1939 году ему, опытному хирургу, поручили руководство самостоятельным отделением военно-морского госпиталя, а в но­ябре во время войны с белофиннами назначили флагманским вра­чом отряда кораблей. Свой лазарет он развернул на транспорте «Сибирь». За медицинское обеспечение морского десанта 1 и 2 .декабря 1939 года на острове Финского залива И. И. Чинченко получает первую правительственную награду.

В 1940 году военная служба привела кронштадтского хирурга в .Лиепаю, на самую западную базу Балтийского флота. Его назна­чили начальником вновь созданного военно-морского госпиталя.

С первых дней И. И. Чинченко вместе с заместителем началь­ника госпиталя по политчасти В. Н. Балякиным развернул энер­гичную деятельность по организации нового медицинского учреж­дения и подбору кадров.

Много сил вместе с И. И. Чинченко отдавали совершенствова­нию работы госпиталя такие опытные специалисты, как ныне кандидат медицинских наук И. Г. Титов, В. И. Лимонов, Б. А. Пин, работавшие прежде в кронштадтском военно-морском госпитале, а также хирург А. С. Коровин, будущий участник героической обороны Ханко, и другие.

Уже на рассвете 22 июня в армейский госпиталь были достав­лены первые пострадавшие.

Вечером 23 июня госпиталь стал быстро заполняться ране­ными. Хирурги С. Б. Фрайман и А. Н. Шишковская заняли свои места у операционных столов. В хирургическую работу включился и И. И. Чинченко. Остальные врачи ассистировали хирургам и занимались перевязками. Опытные медсестры госпиталя были пер­выми помощницами врачей. Быстро и безукоризненно работали в операционном блоке Т. В. Шебалкова, К. Г. Чинченко, Е. И. Боркина. В палатах заботливо обслуживали раненых В. И. Страхова и М. М. Павлова. Тесный контакт с И. И. Чинченко поддерживал начальник санитарной службы базы Н. И. Миронов. В помощь Н. И. Миронову начальник госпиталя сформировал две эвакогруппы на машинах с носилками и медицинским персоналом. С утра 23 июня и в течение всех дней обороны Лиепаи они выезжали на боевые рубежи и артиллерийские позиции, собирали раненых и оказывали им первую помощь.

24 июня госпиталь работал особенно напряженно. Всего на­считывалось 400 коек, но их уже не хватало. В бригаде хирургов, создалось критическое положение — не стало Шишковской, а Фрайман уже не мог оперировать из-за крайнего переутомления. Единственным хирургом оставался сам И. И. Чинченко, но его от операционного стола постоянно отрывали неотложные вопросы руководства госпиталем.

Когда было принято решение включить в состав военно-мор­ского госпиталя медсанбат и госпиталь 67-й стрелковой дивизии под единое руководство И. И. Чинченко, многие организационные вопросы были решены. Прибывшие армейские хирурги А. А. Ар­темов, Б. В. Соболев, Ф. И. Алексеенко, Л. В. Поз, А. Н. Шадрин сразу приступили к операциям.

Деятельным помощником И. И. Чинченко по всем хозяйствен­ным делам был начальник хозчасти И. 3. Покровский. Чинченко привлек к работе взрослых членов семей комсостава, которые, не успев эвакуироваться, собирались возле госпиталя. Политот­делы базы и дивизии направили в распоряжение Чинченко всех, кто до войны занимался на курсах медсестер. Для помощи при­была и группа лиепайчанок из актива партийных и советских учреждений города.

Коммунисты и комсомольцы, руководимые И. И. Чинченко и парторгом Е. Н. Дукальской, ободряли и успокаивали раненых.

26 июня напряжение в госпитале не снизилось. Врачи, мед­сестры, санитарки работали непрерывно — и днем, и ночью.

Тем временем танковые группы противника приближались к Риге. Осажденная Лиепая оставалась уже в тылу немецко-фа­шистских войск.

Вечером 26 июня командование гарнизона получило приказ прорываться из окружения. При прорыве, не потеряв самообла­дания, И. И. Чинченко приказал выносить раненых в укрытие под деревья — несколько автомашин ему удалось свернуть с дороги и направить в лес. Затем, не обращая внимания на легкое ране­ние, Чинченко, управляя одной из санитарных машин, пытался разведать — нельзя ли объехать опасный район со стороны моря, но песчаный грунт оказался непроходимым для перегруженных машин.

Обстрел продолжался более двух часов. Погибли многие раненые и врачи Ф. И. Алексеенко, К. А. Александров, фельдшер И. 3. Покровский, медсестры Р. Лукьянченко, В. Бохан и другие.

Уцелевшие раненые получили вторичные ранения или ожоги. Было немало краснофлотцев и бойцов, раненных при прорыве. Всем им нужна была срочная помощь.

Посланный вперед дозор выяснил, что противник восстановил прорванные позиции. Как коммунист и кадровый врач Чинченко не допускал мысли о сдаче в плен. Еще была возможность с боем прорваться на одной-двух машинах. Но Чинченко не мог пойти на это п не имел морального права приказать подчиненным бросить на произвол судьбы сотни беспомощных раненых. И он принимает решение: везти всех назад, в оставленное здание госпиталя. Для начальника госпиталя этот день был самым тяжелым и ответст­венным в жизни.

* * *

Всю ночь на 28 июня размещали привезенных обратно ране­ных, производили хирургические операции. Решено было уничто­жить оставшуюся документацию, включая и личные документы.

Фашисты не сразу осмелились подойти к советскому госпи­талю. Только утром 29 июня, окружив здание, автоматчики вор­вались в него. Разыскивая оружие, они сбрасывали с коек ране­ных, отталкивали медсестер. Выставив в коридор вооруженных солдат, фашистские офицеры собрали весь персонал и, угрожая расстрелом, потребовали указать на комиссаров, коммунистов, комсомольцев и евреев. Но в госпитале не нашлось никого, кто бы дрогнул перед захватчиками. Тогда Чинченко вышел и громко, чтобы слышали все, заявил, что в госпитале нет ни коммунистов, ни евреев, нет документов и списков раненых.

Гитлеровцы изолировали Чинченко от остальных, в течение нескольких часов подвергали его допросам. Допрашивали отдельно и остальных врачей и медсестер. Но все держались стойко. Ничего не добившись, враги покинули госпиталь, объявив его лазаретом для военнопленных и оставив охрану.

Решительное поведение И. И. Чинченко произвело огромное впечатление на персонал и раненых. Тяжело раненный военюрист 3-го ранга Д. Гаврилов много лет спустя так писал о событиях того дня: «... только благодаря твердости И. И. Чинченко, его решительности и волевым качествам был сохранен командный и партийно-политический состав, находившийся в числе раненых. Товарищ Чинченко сумел скрыть его у себя в госпитале, рискуя жизнью».

В течение июля фашисты проводили неоднократные «чистки» в госпитале, отправляя в лагеря военнопленных крупные партии еще не выздоровевших раненых, несмотря на резкие протесты И. И. Чинченко. Госпиталь переместили в два небольших здания. Из хирургов, кроме И. И. Чинченко, оставили только Б. Соболева...

В госпитале теперь находились нетранспортабельные раненые, нуждавшиеся в длительном лечении. В их число И. И. Чинченко решил включить несколько коммунистов и политработников под вымышленными фамилиями. Среди них был полковой комиссар Я. В. Ермаков, полковник В. И. Корнеев, старший политрук С. М. Векшин.

Эта группа, в которую вошли также раненые врач погранотряда Г. Вахлис и курсант морского училища К. Жабров, составила партийное ядро, на которое в той сложной обстановке мог твердо положиться И. И. Чинченко. Палата, где они лежали, много меся­цев была негласным политическим штабом госпиталя. Удалось достать радиоприемник и умело доводить содержание советских передач до персонала и раненых.

«Мы понимали, что в плену для нас война не кончилась, что мы остаемся солдатами Советской страны и будем продолжать борьбу с врагом, только формы этой борьбы коренным образом изменятся», — так о задачах коммунистов плененного госпиталя писал И. И. Чинченко в воспоминаниях.

Обеспечивать работу госпиталя, находившегося под кругло­суточной охраной, было невероятно трудно. Получение необходи­мых медикаментов, белья, продуктов — все превращалось в почти неразрешимые проблемы. А в госпиталь привозили военно­пленных из лагерей, как правило, с запущенными заболеваниями, с осложнениями после ранений и с крайней степенью истощения. Особенно тяжело пришлось в первую зиму, когда было много обмороженных, в лагерях и в госпитале свирепствовал тиф.

В те суровые месяцы не всех удавалось спасти. Хоронить умер­ших, даже со скромными почестями, гитлеровцы, конечно, не поз­воляли. Но каждый раз, когда увозили тела погибших, прильнув­шие к окнам раненые видели, что И. И. Чинченко обязательно выходил проводить их в последний путь. В своем неизменном флотском кителе он прощался с павшими боевыми товарищами, отдавая им честь в суровом молчании.

Автономность госпиталя стала, наконец, раздражать гитлеров­цев. Его перевели на территорию лагеря для военнопленных в северное предместье города. Госпиталь превратили в лагерный лазарет. Работать за колючей проволокой под наблюдением лагер­ной полиции стало еще тяжелее.

Летом 1944 года фашисты почувствовали себя тревожно в Прибалтике, начали заметать следы своих преступлений. Военно­пленных из лагерей спешно вывозили в Германию. Расформиро­вали и лагерь в Лиепае, а лазарет в августе 1944 года вывезли в Померанию, в окрестности города Хаммерштейн.

Красная Армия неудержимо шла на запад. 27 февраля 1945 года был штурмом взят Хаммерштейн. Для И. И. Чинченко и его товарищей наступил долгожданный день свободы.

После освобождения Иван Иосифович снова в строю — в со­ставе военно-медицинской службы 2-го Белорусского фронта. День победы И. И. Чинченко встретил на территории Германии в долж­ности начальника сортировочного госпиталя.

* *

После войны И. И. Чинченко возвращается на флот. С декабря 1945 года возглавляет ряд лечебных учреждений на Черномор­ском флоте и на родной Балтике. В августе 1958 года подполков­ником медицинской службы выходит в отставку, но продолжает работать хирургом сначала в Ленинграде, затем в Одессе, и только в 1965 году он окончательно уходит на пенсию, посвятив непрерывной медицинской деятельности пятьдесят трудовых лет.

Иван Иосифович дожил до 30-летия Великой Победы, кото­рое так торжественно отмечал весь советский народ. Скончался 13 мая 1975 года.

Яркая жизнь И. И. Чинченко — пример служения Родине, людям.

 

3. Героини в белых халатах

Среди медиков гарнизона было несколько женщин-врачей.

Одна из них — хирург морского госпиталя военврач 3-го ранга Александра Николаевна Шишковская. Она участвовала в войне с Финляндией в составе одного военно-морского госпиталя, а в июне 1940 года получила назначение в Лиепаю старшим орди­натором хирургического отделения. С первых дней она активно включаётся в работу, взяв на себя организацию акушерско-гинекологической помощи членам семей военнослужащих, выступает с лекциями, преподает в школе медсестер при Доме офицеров флота. Популярность ее в гарнизоне растет, к началу войны Алек­сандра Николаевна уже опытный хирург с 15-летним стажем работы, в том числе и в боевых условиях.

В первые часы войны Шишковская разворачивает резервную операционную, готовит хирургическое отделение к приему ране­ных, а вечером уже оперирует первых пострадавших. В ночь на 23 июня она выезжает на санитарной машине в район 23-й берего­вой и 842-й зенитной батарей. Сюда перенесен К.П командира военно-морской базы, и Шишковской поручено организовать пункт медицинской помощи. Вместе с врачом 84-го зенитного дивизиона В. М. Беляковым она развертывает все необходимое в казематах старых военных укреплений и утром успевает оказать помощь первым раненым краснофлотцам. Но ее срочно отзывают в гос­питаль, куда уже непрерывно привозят раненых. Вместе с мужчинами-хирургами Шишковская становится к операционному столу и не отходит от него в течение двух суток. Когда от взрыва авиабомбы в операционной были выбиты окна, она прикрыла со­бой раненого от осколков и, успокоив растерявшихся сестер, про­должала оперировать. О ее мужестве тепло вспоминает генерал- майор медицинской службы А. В. Смольников в своей книге «Врач на войне» (Л., 1972, с. 13).

Можно уверенно сказать, что безупречная работа хирургиче­ской бригады госпиталя в первые дни войны во многом зависела от самоотверженности Александры Николаевны, которая, по сви­детельству начальника госпиталя И. И. Чинченко, сама успела сделать более сотни операций. Шишковская всем служила при­мером, и ее неожиданная смерть острой болью отозвалась в серд­цах товарищей.

Секретарем партийного бюро морского госпиталя была Елизавета Николаевна Дукальская — старший военфельдшер, стомато­лог. Она училась на курсах сестер милосердия еще до революции, потом участвовала в боях на фронтах гражданской войны. В 20-е годы несколько лет работала в хирургической клинике знамени­того профессора В. А. Оппеля, затем окончила зубоврачебную школу при Военно-медицинской академии. С 1932 года она в кадрах ВМФ. Во время войны с Финляндией работала в берего­вой обороне одного укрепленного района. В апреле 1940 года ее как опытного специалиста направляют в Лиепаю. Член партии с 1927 года, Дукальская имела большой стаж партийной и общест­венной работы, пользовалась авторитетом как в госпитале, так и среди политработников, военно-морской базы. Вскоре после при­езда в Лиепаю она была назначена членом парткомиссии базы,а в декабре 1940 года единогласно избрана парторгом госпиталя.

С первых минут войны Елизавета Николаевна была образцом хладнокровия и собранности. По боевому расписанию она развер­нула в вестибюле госпиталя приемно-сборочный пост и все после­дующие дни работала на приеме раненых, уходя в операционную только тогда, когда требовалась ее помощь при челюстнолицевых ранениях.

В короткие минуты затишья Дукальская не забывала о своих обязанностях парторга и помогала начальнику госпиталя Чинченко морально поддерживать раненых, не допуская растерянности среди персонала. Этому содействовали также коммунисты В. И. Ли­монов, И. 3. Покровский и комсорг 3. Аксенова. Деятельность Дукальской осложняло то, что замполит госпиталя был в отпуске и не мог пробиться в окруженный город. Но Чинченко был уверен в своем парторге, полагались на нее и политработники базы.

Одной из серьезных задач был прием партийных документов и орудия от поступавших раненых. Поэтому в дни наибольшего их наплыва в госпиталь была направлена политотделом политрук

Е. Мелихова. (В некоторых публикациях прошлых лет ошибочно указывалось, что Мелихова с первого дня войны была назначена комиссаром госпиталя; факт не подтвердился.) В остальные дни это ответственное поручение по решению начальника госпиталя выполняла парторг Дукальская.

Лаборант морского госпиталя военврач 3-го ранга Тамара Васильевна Кабрысенко до назначения в Лиепаю работала в Се­вастополе. Когда началась война, она участвует в развертывании приемно-сортировочного поста, а затем работает в перевязочной госпиталя. Позже этой скромной и трудолюбивой женщине приш­лось вынести фашистский плен вместе с мужественной группой советских медиков, руководимых И. И. Чинченко. В Лиепайском лазарете для военнопленных через заботливые руки прошли сотни измученных узников, обмороженных, больных сыпным тифом. Тя­жело заболела тифом и она. Товарищи несколько недель боролись за ее жизнь и с трудом спасли от гибели.

Нельзя забыть и врача морского госпиталя Александру Федо­ровну Лещинскую. В Лиепаю она приехала к мужу-пограничнику сразу после окончания института и с ноября 1940 года стала ра­ботать врачом-терапевтом. 22 июня ей было предложено эвакуиро­ваться с двухлетним сыном и матерью, тем более, что в штатах госпиталя она не состояла. Но Лещинская отказалась и, отправив семью, осталась в госпитале. В первый день войны она взяла на себя кропотливый труд оформления выписки всех больных в части, а затем все дни и ночи работала в перевязочной и операционной, ассистируя хирургам. При прорыве из окружения, который для госпиталя закончился трагически, Лещинская оказывает первую помощь десяткам раненых на поле боя. Вместе с Дукальской, Кабрысенко и другими медиками она собирает раненых, перевязывает их, разыскивает машины и отправляет пострадавших об­ратно в госпиталь.

После прихода гитлеровцев Лещинскую и Дукальскую пере­водят в рижский лагерь военнопленных. Позднее Александру Федоровну отправляют в зловещий Саласпилс. В 1944 году ей с группой пленных летчиков удается совершить дерзкий побег. В книге А. Кузнецовой и Е. Курбатовой «Быть на земле Человеком!» Воениздат, 1963, с. 90) есть волнующие строки, посвященные Лещинской: «... в фашистском лагере смерти.., сама голодная и под угрозой гибели, спасала она тяжелораненых и больных советских воинов. Сколько командиров она спасла от угона на каторгу в Германию! Когда работа ее группы была раскрыта и Лещинской грозил расстрел, она бежала из лагеря. Шесть не­дель в лесах, разутая, в лохмотьях, голодная, днем прячась в ямах и зарослях, а ночью продвигаясь на восток, ориентируясь по фрон­товой канонаде, наконец пробилась она к своим». Через месяц

А. Лещинская уже была в составе наступающих советских войск врачем полевого подвижного госпиталя.

Война застала в Лиепае и опытного детского врача Кронштадт­ского морского госпиталя Александру Владимировну Галину. Она приехала в отпуск к мужу А. Галину, недавно назначенному глав­ным инженером завода «Тосмаре». Утром 22 июня Галина прибе­жала на завод и получила разрешение парторга А. Петерсона работать в здравпункте. Она оказывала помощь раненым рабочим, которых в результате постоянных бомбежек и обстрелов на заводе было немало. Вместе с медсестрой здравпункта она отправляет их во временный лазарет, развернутый в клубе сахарного завода, а оттуда эвакуирует автомашинами в городскую больницу. Во время оккупации А. Галина скрывалась от гитлеровцев в районе Лиепаи.

Как же сложилась послевоенная жизнь этих активных участниц обороны Лиепаи? Е. Дукальская была восстановлена в партии, вернулась в Ленинград, работала инспектором горздравотдела, а в последние годы жизни — в стоматологическом институте и поликлиниках города. Т. Кабрысенко еще несколько лет служила в госпиталях Балтийского и Черноморского флотов, затем уволи­лась в запас в звании майора медицинской службы и долго рабо­тала в санитарно-эпидемиологических учреждениях Севастополя. А. Лещинская после окончания войны демобилизовалась в звании старшего лейтенанта медицинской службы и возвратилась в Ленинград, работала в крупнейших клиниках. Сейчас она извест­ный специалист-эндокринолог, заслуженный врач РСФСР. А. Галина после освобождения Лиепаи долго не могла покинуть эти места, надеясь узнать что-либо о пропавшем без вести муже. Около пяти лет работала врачом-педиатром в торговом порту, и ее хорошо помнят многие ветераны порта. Сейчас она на пенсии, живет в Ленинграде.

К сожалению, очень мало сведений сохранилось о работе вра­чей армейского госпиталя — военврача 3-го ранга В. М. Житко­вой, педиатра С. П. Артемьевой, стоматолога Т. А. Лобозовой. Мало известно и о мужественной коммунистке Марии Петровне Петровой, зубном враче 67-й стрелковой дивизии. 22 июня она была направлена в армейский госпиталь, где работала все дни обороны. В период оккупации она скрывалась в Лиепае и была, вероятно, тесно связана с подпольными группами сопротивления. Мария Петрова помогала прятаться бежавшим из лагерей совет­ским военнопленным, через нее распространялись среди немецких солдат и офицеров антифашистские листовки. Весной 1945 года Петрова по доносу провокаторов была схвачена и расстреляна. Известно, что на допросах и пытках она держалась стойко, не скрывая ненависти к фашистским палачам.

* * *

Здесь рассказано о судьбах лишь нескольких женщин-врачей. Может быть, есть еще имена, которые пока не названы. Вместе с врачами героического гарнизона беззаветно трудились десятки ме­дицинских сестер и санитарок, но об их вкладе в оборону Лиепаи необходимо говорить отдельно. Имена скромных героинь в белых халатах сохранит в своей памяти благодарная Лиепая.

 

4. Сестра милосердия

...Шел бой. Русская пехота, форсировав на рассвете Западную Двину, закрепилась на противоположном берегу. Кайзеровские войска, отступив под неожиданным натиском, открыли шквальный огонь, прижимая солдат к земле. Послышались стоны раненых. Тогда девушка в белой косынке бросилась к мосту и вскоре скло­нилась над ранеными. Пулеметный огонь противника усилился. Штабные офицеры с тревогой следили из укрытий за фигуркой юной героини, но пули миновали ее. Бой продолжался...

За этот подвиг Вера Зигури была награждена георгиевской медалью.

Это было очень давно. Верочке Зигури тогда едва исполнилось 17 лет. Она еще не была Верой Ивановной Страховой и не знала, что ровно через четверть века ей придется встретиться на терри­тории Латвии с вражескими войсками и снова перевязывать ране­ных воинов.

Вера Ивановна перелистывает пожелтевшие листки старого приказа и глубоко задумывается. Да, после того памятного боя произошло немало событий, которых, пожалуй, хватило бы не на одну жизнь...

В годы гражданской войны Вера снова на фронтах, уже в рядах Красной Армии. Длительное время она работает при штабе 8-й армии Южного фронта. Там же служит и ее муж, бывший подпоручик царской армии. К. И. Страхов, который с первых же дней революции безоговорочно перешел на сторону Советской власти.

В 1921 году Страховых переводят в Москву. Вера Ивановна с теплотой вспоминает эти первые годы мирного труда, полные революционного энтузиазма. К. Страхов работает на восстановле­нии финансового аппарата республики, а его жена — в новых учреждениях здравоохранения. Ей довелось неоднократно встре­чаться с Н. К- Крупской и первым народным комиссаром здраво­охранения Н. А. Семашко. По его предложению она сопровож­дает группу московских рабочих, направляемых в кумысолечебницы Башкирии, а затем участвует в борьбе с голодом и холерой в

Поволжье. Возвращается оттуда через несколько месяцев с эше­лоном осиротевших и истощенных детей, которых размещают в детских домах столицы. Потом — годы напряженной работы в клиниках Москвы и Ленинграда, руководимых крупнейшими спе­циалистами страны. Накапливается опыт, приходит профессио­нальная зрелость.

В ноябре 1939 года началась война с Финляндией. И снова Страхова в числе тех добровольцев-медиков, которые стремятся прийти на помощь раненым, но на этот раз ее оставляют в резерве для формируемых госпиталей в Прибалтике. В феврале 1940 года Страхова получает назначение в Лиепаю старшей медицинской сестрой терапевтического отделения военно-морского госпиталя.

Начальник госпиталя Чинченко и все врачи быстро оценили профессионализм В. Страховой, ее умение работать в коллективе. Веселая и общительная, она сразу сумела завоевать не только авторитет и уважение, но и любовь всего персонала. Молодые сестры и санитарки почитали за честь заслужить ее одобрение. Вера Ивановна отличалась высокой культурой и интеллигентнос­тью. Как многозначительно звучат сухие строчки анкеты: «обра­зование — среднее медицинское, знание языков — французский, немецкий, английский, испанский...» Общение с Верой Ивановной обогащало духовно. Вот почему даже через тридцать с лишним лет ветераны госпиталя хранят о ней самые теплые воспоминания.

22 июня 1941 года Лиепая становится городом-фронтом. Стра­хова работает на приеме раненых, количество которых все воз­растает. Она переходит на работу в перевязочную, несколько раз отдает раненым свою кровь. Весь персонал госпиталя работает непрерывно уже пять суток. Вера Ивановна находит в себе силы поддержать бодрость среди сестер и санитарок, успокаивать встре­воженных раненых.

К ночи на 27 июня поступил приказ свернуть госпиталь. Стра­хова быстро проверяет палаты, чтобы никто из раненых не был оставлен, и с последней машиной покидает опустевшее здание. Когда госпиталь был вынужден вернуться в город, Верой Иванов­ной овладело отчаяние. Если бы не раненые, она сделала бы все, чтобы перебраться через линию фронта. При мысле о плене опу­скались руки и не хотелось жить.

Фашисты превратили госпиталь в лазарет для военнопленных. Но работать в нем Страховой пришлось недолго. Большинство сестер и санитарок были направлены на принудительные работы. Вначале Страхова батрачила на богатом хуторе, но вскоре за непокорность хозяин привез ее снова в Лиепаю и сдал властям. Тогда Страхову отправили на лесопилку грузчицей. Потянулись месяцы каторжного изнурительного труда.

Время фашистской оккупации, пережитое в Лиепае, вспоми­нается как кошмар. Но советские люди, несмотря на все испытания и унижения, горячо верили в победу. Вера Ивановна была в числе тех, кто не склонил головы перед временно торжествующим вра­гом, кто сумел остаться настоящим патриотом и в суровых усло­виях. Ей не удалось войти в состав подпольных групп сопротивле­ния, но Страхова делала все, что могла. Вместе со своей подругой по госпиталю медсестрой Е. И. Боркиной и зубным врачом 67-й дивизии М. П. Петровой она укрывала бежавших из лагерей во­еннопленных и с готовностью участвовала в любых актах саботажа. Временами ей удавалось послушать наши радиопередачи, и через доверенных лиц сообщать населению содержание сводок Совинформбюро. В дальнейшем она специально устраивается работать уборщицей на военный аэродром, а затем прачкой в фашистский лазарет, чтобы распространять среди солдат вермахта листовки, получаемые от М. Петровой. За любое из этих действий полага­лась смертельная казнь, но Страхова действовала умело. Нередко выручало хорошее знание немецкого языка, на котором она смело объяснялась с гитлеровцами. Страхова зорко следила за фашист­скими прислужниками, запоминала имена и кровавые дела пре­дателей своего народа. Она твердо знала, что это пригодится, когда настанут дни справедливого возмездия.

Все же активность Страховой становится заметной. После не­скольких обысков ее арестовывают. В лиепайской тюрьме ее ждут допросы, побои, издевательства. Только отсутствие прямых дока­зательств вины спасает Страхову от расстрела. Победа была уже близка, советские войска приближались к Лиепае. Страхова не хочет ждать и вместе с Е. Боркиной и М. Ковалевой пытается пе­рейти линию фронта. Это к сожалению, не удается.

Когда победный май 1945 года принес долгожданное освобож­дение многострадальному населению города, Вера Ивановна с радостью возвращается к любимой профессии. Вместе с Борки­ной, делившей с ней тяготы и горести суровых лет, она снова принята медсестрой в морской госпиталь.

В конце 1946 года Страхова переезжает в Ленинград по вызову туберкулезного института, в котором работала еще до войны. Снова она пользуется любовью больных и уважением персонала. Но тяжелые пережитые годы дают о себе знать. В 1958 году она по состоянию здоровья уходит на пенсию, хотя еще несколько лет продолжает вести в институте общественную работу.

В 1966 году Лиепайский горком партии приглашает ее на 25-летие героической обороны города. Было много радостных и волнующих воспоминаний. Поседевшие ветераны хорошо помнили В. И. Страхову. С ней долго беседовали писатель С. С. Смирнов, журналисты А. Лось и Р. Белевитнев, собиравшие тогда материалы о защитниках Лиепаи. Вера Ивановна хранит подаренные ими книги с теплыми авторскими посвящениями. Но особенно дорог ей томик в алой обложке «Борьба за Советскую Прибалтику в Великой Отечественной войны 1941 — 1945». Эта книга в память о незабываемой встрече усеяна дружескими надписями бывших раненых и товарищей по госпиталю.

Участница четырех войн, сестра милосердия... Гордое и нежное звание Вера Ивановна с честью пронесла через всю свою долгую» и яркую жизнь, через все испытания.







Темы с аналогичным тегами 67 СД, КБФ, 43 ОАД, 12 погранотряд