(из сборника "Великая Отечественная в письмах")Перечитывая фронтовые письма
Война все еще тревожит меня. Только странно: в памяти «прокручивается» она как бы в обратном порядке — не с Прута сорок первого, где я ее встретил, а с Берлина, вернее, с его предместий...
До самого Берлина не дошел — ранило меня, когда его уже можно было в бинокль рассматривать. В госпитале получил письмо от Кирилла Белоуса — сына нашего полка, ставшего к концу войны полным кавалером ордена Славы...
Кирилл писал тоже из госпиталя: «...Наша батарея выковыривала фашистов из дзотов за Бранденбургскими воротами. Из-за колонн виднелось какое-то серое здание с куполом. Мы на него и внимания не обратили. Потом кто-то из разведчиков крикнул: «Братцы, да это же рейхстаг!»
Навел я орудие на рейхстаг и стал по нему бить. Снаряд за снарядом. Потом всех наших убило, а меня ранило. Перевязали меня автоматчики, посадили на лафет, говорят: «Мы будем орудие перекатывать, а ты стреляй».
Всю ночь я бил по рейхстагу. Бил и приговаривал: «Это вам за лейтенанта... (Лукаинец погиб у меня на глазах). Это — за Максима (тебя, значит) получайте... За Ваню Монастырева, за «крестного»... Помнишь капитана Звягинцева? За каждого из наших, кто не дошел до Берлина, послал я по рейхстагу по одному снаряду. Боялся только, снарядов не хватит. Многих, Максим, мы потеряли на дорогах к Берлину...»
С Кириллом Белоусом война свела нас под Одессой в сорок первом. Сколько было вместе пережито!
Хорошо помню, как с Ваней Монастыревым и Кривенко — потеряли их обоих на Висле под Сандомиром — пошли мы в разведку. В прифронтовом лесочке встретили семерых мальчишек — босых, в рваных стеганках, вооруженных одним топором на всех. Командир их, Кирюша Белоус, рассказал: фашисты учительницу повесили...
— Возьмите меня в солдаты! Все воюют, а я баклуши бью. И я хочу фашистов бить...
Привели мы мальчишек в штаб.
Ваня Монастырев говорит капитану Звягинцеву, командиру полка:
— Отдайте нам Кирилла в сыновья, дойдет он до Берлина...
Уже тогда мы мечтали о Берлине. Мечтали в атаках и снах, на маршах, в окопах... Мечтали, когда отступая, оставляли врагу свои села и города и когда вновь их освобождали. Долгим был наш путь, многие должны были стать солдатами.
Меня часто ребята просят: «Расскажите, дядя Максим, о войне, о Берлине...»
Я рассказываю о боях за Одессу, Сталинград, Прохоровку, Кюстрин... О реках Днепре, Висле и Одере... Рассказываю о стойкости необыкновенной нашего, советского солдата, о капитане Звягинцеве, Ване Монастыреве и конечно же о Кирилле... А когда после этого прихожу домой, вновь (в который уже раз!) перечитываю фронтовые письма — свои, те, что с фронта посылал домой, письма друзей с переднего края, которые получал в госпиталях. Письма эти, как вехи на пути к Берлину.
«...С лейтенантом Дамриным корректировали огонь батареи. Пришлось вызывать огонь на себя. А через несколько дней, когда я получал орден Красной Звезды, Кирилл, поздравив меня с наградой, сказал: «А я два наряда схлопотал от сержанта. Чистил на кухне картофель». Оказалось, когда мы вызвали огонь на себя, он отказался было стрелять. Жалко ему нас стало.
— За невыполнение приказа командира в бою, парень, не картофелем, а свинцом пахнет,— сказал ему».
Это было 13 августа 1942 года: в боях за Новый Адлер наш полк уничтожил 30 вражеских танков и бронемашин, более 200 гитлеровцев. А ровно через год сержант Козлов написал Кириллу рекомендацию в партию. Стал Кирилл другим. На груди — медаль «За отвагу». Так мальчишки становились солдатами. В медсанбат Кирилл прислал записочку:
«...Батя прямо распотрошил комбата за то, что тот приказал срубить молодые дубки для маскировки орудий. «Вы что же,— кричит,— лейтенант, забываете, что нам еще придется отстраивать все разрушенное фашистами? Дуб же крепкий материал, а вы его только зря срубили...»
Вот письмо от Вани Монастырева (мы уже широко тогда наступали):
«...Встретились с партизанами. Адъютант ихнего командира бригады рассказал: бились они с фашистами неделю. Кончились у них продукты. С последним мешком муки послали партизана в деревню хлеб испечь. Нет и нет его с хлебом. Поскакал комбриг с адъютантом в деревню. Смотрит, повозка разбита снарядом, в траве — окровавленные буханки хлеба. Вокруг дети и бабы, опухшие от голода. Смотрят не на убитого, а на хлеб. Вот-вот бросятся. Тут старушка вышла, говорит: «Бабы, это хлеб для партизан». Ничего больше не сказала. Собрали они буханки, передали партизанам.
Кончится, Максим, война, пойду я хлеб выращивать. Когда-то она, проклятая, все же кончится!..»
Да, так оно и было: все те долгие годы, разрушая, мы думали о созидании. Солдаты на войне больше всего думают о детях да о хлебных нивах. К смерти, к уничтожению привыкнуть ведь невозможно.
Письмо с Украины:
«...Освободили вчера село, вернее, то, что от него осталось. А осталось мало — трубы черные. Но девчата деревенские — вот народ! — танцы устроили. «Уйдете,— говорят,— и потанцевать не с кем будет».
Провожали нас утром дальше, на запад, седая старушка і все повторяла: «Возвращайтесь скорее с победой — строить, детей рожать, землю пахать...»
Помню я и другое: как перешли мы границу, как встречали нас освобожденные страны. Наверное, нет большей радости у солдата, чем нести людям счастье свободы и мира!
Вот письма из Польши:
«...Когда мы входим в город или село, мне кажется, что затмение кончается и вновь солнышко светит людям».
«...Поздравили мы нашего сына с наградой. Командующий Берзарин вручил Кириллу вчера лично орден Славы.
Бой был такой, что трудно сказать, как ребята выдержали. В живых остались Козлов.и Кирилл».
«...Встретили наших девчат, были они в концлагере. Кровь стынет в жилах от их рассказов...»
Из Болгарии, от капитана Гришина:
«...Тут нас встречают, как родных. Они все помнят. Часто слышишь: «Шипка», «Москва»... Кажется, Максим, я тут до конца осознал, как это прекрасно — быть освободителем...»
Из Австрии:
«...Мужики серьезные, неласковые, встречают настороженно. Потом, присмотревшись, добреют. Тоже рады, что скоро войне конец...»
А это уже из Германии:
«...Старики и немки — молчаливые, выдержанные, вежливые — становятся в длинные очереди к солдатским кухням. Стоят тихо. Заберут котелок с борщом или кашей: «Данке шён» — спасибо, мол...»
Поздно ночью я бережно прячу фронтовые письма. Открываю окно — мой город спит. Тишина. Покой. А из головы у меня не уходят эти слова из письма Кирилла: «За каждого из наших, кто не дошел до Берлина, послал я по рейхстагу по одному снаряду. Боялся только, снарядов не хватит. Многих, Максим, мы потеряли на дорогах к Берлину...»
Утром иду к себе на завод, иду неспешно, люблю эти минуты, когда улицы заполняются рабочими. Вот стайка девчаток-хохотушек брызнула из общежития. Мальчишки в форме ПТУ шагают с достоинством... Ближе к проходной образуется мощный людской поток, и я чувствую, как к сердцу теплой волной приливает гордость за свое поколение, за всех своих соотечественников, за страну нашу.
М. Величко,
полный кавалер ордена Славы,
Герой Социалистического Труда.
Правда, 1975, 1 мая.
Прикрепленные файлы
-
Белоус1.jpg 340,02К
3 скачиваний
-
Белоус2.jpg 344,59К
4 скачиваний
-
Белоус3.jpg 335,41К
4 скачиваний
-
Белоус4.jpg 345,29К
3 скачиваний
-
Белоус5.jpg 424,26К
1 скачиваний
-
Величко1.jpg 320,68К
0 скачиваний
-
Величко2.jpg 289,97К
0 скачиваний
-
Величко3.jpg 293,84К
0 скачиваний
-
Величко4.jpg 320,68К
0 скачиваний
-
Величко5.jpg 250,76К
0 скачиваний