Aleksei_TLN

ЧУДСКАЯ ВОЕНААЯ ФЛОТИЛИЯ

Чудская бригада речных кораблей Краснознаменного Балтийского Флота

1944 год

Анисимов Алексей Филиппович

Из воспоминаний:

В мае 1944 года дивизион, в том числе и мой отряд с озера Ильмень, по реке Волхов - путем варягов, только в обратном направлении - своим ходом пришел на Ладогу, затем по реке Неве на Уральскую дом, 19. Весь дивизион погрузили на платформы, и по железной дороге в конце мая мы прибыли на озеро Чудское. Там формировалась Чудская бригада речных кораблей Краснознаменного Балтийского Флота с целью высадки десанта в Эстонскую ССР.

Этой бригадой командовал капитан 2-го ранга Аржавкин Александр Федорович, тот самый Аржавкин, которого я не нашел под Сталинградом на Волге.

Аржавкин по своей натуре очень похож на легендарного Чапаева. Разница между ними была весьма существенная – Аржавкин имел высшее образование. Я его так и звал – Чапай номер два.

Чудская бригада речных кораблей сыграла большую роль в тактическом плане Ленинградского, Третьего Прибалтийского фронтов и КБФ.

Нарвская и Псковская группировки крепко держались и не хотели отдавать Прибалтику. Лениградский фронт под Нарвой, а 3-й Прибалтийский фронт в районе Пскова не могли сломить сопротивление немцев в лоб и долгое время топтались на месте.

Чудская бригада речных кораблей дислоцировалась в городе Гдове в середине между Ленинградским и 3-м Прибалтийским фронтами. В бригаде было сорок восемь кораблей разного ранга. Командир бригады Аржавкин относится к категории таких людей, которые сами не могут сидеть спокойно, сложа руки, и не дают покоя своим подчиненным. С самого начала формирования бригады он все время искал возможность использовать бригаду по своему назначению, для чего она и была создана.

11 августа в ночное время стали прибывать войска. Я узнал, что это 191-й стрелковый полк 3-го Прибалтийского фронта.

Встал вопрос о высадке большого тактического десанта между Нарвской и Псковской группировками немцев. Вскоре вопрос о высадке десанта в принципе был решен, согласован с командованием Ленинградского и 3-го Прибалтийского фронтов и санкционирован штабом КБФ. Осталось нерешенным место высадки. Аржавкин вызвал меня к себе и сказал, что я назначен командиром высадки десанта и спросил, где лучше высадить десант.

До этого, в ночь на шестое августа, группой, состоящей из трех катеров, я прощупывал систему обороны немцев от Нарвы и на запад, до города Мустве. В северной части Чудского озера был крепко обстрелян немецкими батареями – при обходе берега на расстоянии около семи километров я нарвался на довольно сильное артиллерийское укрепление. Дал три ответных залпа «катюшей» и отошел подальше. На траверзе[1] Муствеэ повернул обратно на юг. В южной части Чудского озера ни одного выстрела не слышал и сделал свои соображения комбригу Аржавкину: менее укрепленный немцами район – южнее острова Пийрсаар, и притом это самое узкое место, являющееся как бы проливом в так называемом Теплом озере, соединяющим Чудское и Псковское озера в районе Мехикоорма.

Это место высадки большого стратегического десанта и было согласовано и утверждено.

После той разведки и началась переброска всех кораблей бригады из Гдова и из залива Раскойель на реку Самолву.

Настал день, а вернее сказать, - ночь высадки. С пятнадцатого на шестнадцатое августа 1944 года войска 191-го стрелкового полка 201-ой дивизии были погружены на катера, бронекатера, БМК, тендеры и около 2 часов двинулись к месту высадки.

Я был командиром перехода группы в составе всех этих сорока восьми вымпелов. Армада состояла из кораблей различных классов. Одновременно я был назначен ответственным за высадку первого броска. В десантную группировку входил сразу целый 191-й стрелковый полк 201-ой Латышской стрелковой дивизии 3-го Прибалтийского фронта генерал-лейтенанта Маслянникова[2].

Ночь, темень, ничего не видно, никакой навигационной обстановки, конечно, не было. Я на головном катере, за мной следует вся «эскадра». Нужно было проявить особое чутье моряка, чтобы не залезть со всей армадой куда не следовало.

Наш курс пролегал мимо Вороньего камня, где в 1242 году Александр Невский устроил Ледовое побоище немецким псам-рыцарям.

Вышли на прямую точку и перед самым рассветом, в 03 часа 08 минут, с приглушенными моторами подошли к вражескому берегу. Ход форсированный. К началу рассвета подошли к точке поворота. По моему сигналу в две зеленые ракеты развернулись строем фронта. В три сорок начали высадку. Немцы этой дерзости не ожидали и, видимо, спали, коль подпустили такое количество кораблей к берегу. Уже последние прыгали в воду с катеров, когда по нам был открыт артиллерийский огонь, причем беспорядочный, наспех. Работали две 76-миллиметровые батареи, состоящие из восьми пушек. Я приказал командиру катера лейтенанту Андриянову идти прямо на вспышки и дать залп «катюшей». Батареи сразу заглохли и больше не подавали признаков жизни. Вскоре и десантники были уже там.

Жертвы с нашей стороны были, но незначительные. Погибла девушка-санитарка, которая должна была высадиться вместе с десантниками.

Задание командования было выполнено, цель достигнута. Уже было совсем светло, когда ко мне подошел бронекатер с комбригом и каким-то сухопутным генералом. Комбриг спросил меня о жертвах, я сказал, что есть незначительные. Аржавкин громко, в рупор крикнул:

-        Старший лейтенант Анисимов, благодарю за службу, молодец!

Тут началась интенсивная переброска сухопутных войск через озеро. За двое суток был переброшен 191-й полк со всей техникой, штабом и службами. На подходе была 2-я ударная армия, в составе которой и 8-ой Эстонский стрелковый корпус под командованием генерал-майора Пэрна.

В дальнейшем, в течение трех суток, днем и ночью, без сна и перерыва была переброшена почти вся 2-я ударная армия Ленинградского фронта[3].

Высадка крупного десанта сыграла решающую роль в освобождении Прибалтики и, в первую очередь, Эстонии. Вклинившись между Нарвской и Псковскими группами армий, немцы спешно стали отводить свои войска от Нарвы и Пскова, боясь попасть в окружение. В это время начали наступление Ленинградский и 3-й Прибалтийский фронты. Таким образом, задача по освобождению Прибалтики, начатая кораблями Чудской бригады, была успешна решена.

Не могу забыть один эпизод, который я помню до сих пор. Дело было так: на третьи сутки интенсивной непрерывной перевозки войск я обратил внимание на то, что вроде меньше кораблей стало работать на переправе. Конечно, люди очень устали и не спали уже третьи сутки. Я был на катере лейтенанта Андриянова. Приказав Андриянову продолжать переброску войск, я перешел на другой катер, чтобы подшевелить переброску. В это время на корабли, работающие на переправе, налетела большая группа примерно из восьмидесяти немецких пикирующих бомбардировщиков Ю-87-«горбачей», как мы их называли - и здорово начали бомбить место высадки. Картина страшная. Отлично помню. В воздухе появился как бы фейерверк: поочередно взлетали то нижняя часть туловища, то нога лошади, то колесо от телеги; и так длилось около пятнадцати минут, пока не отбомбились. К сожалению, наша авиация не успела перебазироваться к месту высадки десанта. Все катера открыли по самолетам огонь. Шесть самолетов были сбиты и, горящие, рухнули в воду. Катер лейтенанта Андриянова только что высадил десант, и тут при очень плотной бомбежке в катер попали две бомбы. Катер вспыхнул, как факел, а люди все погибли. Остался в живых один моторист Колтаков, который, по-видимому, сошел с ума. От ужаса нервы сдали. Его хотели спасти и кинули ему бросательный конец. Леготь этого конца лежал рядом с ним, у леера, но он вместо того, чтобы взять этот конец и прыгнуть за борт (его бы подтащили и спасли), сбросил с лееров леготь в воду. Размахивая руками и крича, побежал по палубе к рубке охваченной огнем. В этот момент катер взорвался. Никого живого не осталось. Если бы я не перешел на другой катер, то участь моя была бы решена 19 августа 1944 года.

Во время боя люди не думают о смерти, времени для этого нет, и никто не знает, где он погибнет или останется жив.

Через два часа немцы вторично показались в воздухе, но тут их встретили наши истребители, и завязался воздушный бой. Часть фашистских ястребов прорвались в район движения кораблей. Прямым попаданием разбили катер лейтенанта Доценко. Сдетонировали реактивные снаряды. Погиб весь экипаж, двадцать девять человек.

Около 17 часов мне доложили, что на горизонте показались шесть быстроходных десантных барж немцев, имеющие на вооружении 76-миллиметровые пушки и счетверенный 22-миллиметровый автомат[4]. Я приказал командиру бронекатеров капитан-лейтенанту Крохину вступить в бой и не допустить их до переправы. Вести огонь на уничтожение. Приказ был выполнен точно. Две БДБ потоплены, одна загорелась, и три, поставив дымовую завесу, повернули на обратный курс. Больше на горизонте не появлялись.

За проводку армады кораблей и смелую высадку десанта в Эстонию 28 августа 1944 года я был награжден боевым орденом Красного знамени. Был к этому моменту в звании старшего лейтенанта.

Выполнив свое назначение, Чудская бригада была расформирована.

ИЛЬМЕНСКАЯ ВОЕННАЯ ФЛОТИЛИЯ

25-й Отдельный дивизион катеров ВМС

1943 год

Анисимов Алексей Филиппович

Из воспоминаний:

Наш путь лежал через Москву. Прибыв в Москву, наш эшелон оказался где-то на последнем пути. На следующий день в отряд прибыл офицер из штаба ВМС капитан второго ранга Богденко. Он сказал, что отряд следует на озеро Ильмень в состав вновь организованного 25-го отдельного дивизиона катеров ВМС и будет находиться в оперативном подчинении 96-ого (или 92-ого, точно не помню) стрелкового корпуса генерал-майора Чанышева[1]. Товарищ Богденко спросил, есть ли у нас кортики? Я ответил, что мы кортики не получали, тогда товарищ Богденко приказал выделить одного офицера для получения кортиков. Мы распрощались, и товарищ Богденко ушел. Офицеры отряда, наверное, первыми среди действующего флота получили кортики. Нам просто повезло, и мы очень гордились этим холодным флотским оружием, которое в какой-то степени подтянуло офицеров в строевом отношении.

***

В августе 1943 года катера нашего отряда были спущены на воду озера Ильмень под Старой Русой, где я также взаимодействовал с сухопутной артиллерией. Это был 96-й стрелковый корпус генерал-майора Чанышева.

По прибытии к месту назначения командование корпусом поставило отряду задачу – достать «языков». Как вы будете выполнять это задание, решайте сами, а «языки» должны быть и чем скорее, тем лучше. Через две недели силами отряда достали семь «языков» и передали генерал-майору Чанышеву.

Если до нашего прибытия на озеро Ильмень у командования целых три месяца не было «языков» и точных сведений о расположении и количестве противника, то доставленные нами офицер, два фельдфебеля и пятеро солдат рассказали обо всем.

Там я получил боевой орден Красной Звезды. Это была награда за большой риск при выполнении приказа[2]. Четыре раза ночами мы совершали выходы из реки Ловать на озеро за «языками». Каждый раз нас обнаруживали фашисты и интенсивно обстреливали. Имелись большие потери в личном составе.

В теплую, ветреную, дождливую ночь я повел катера в пятый раз. Зашли подальше в тыл немцев. Высадилась группа из шестнадцати человек и без лишнего шума приволокла семь «языков».

Командование корпусом наградило отряд медалями, а я получил орден Красной звезды.

В ноябре озеро замерзло. Корабли встали на ремонт.

***

В мае 1944 года дивизион, в том числе и мой отряд с озера Ильмень, по реке Волхов - путем варягов, только в обратном направлении - своим ходом пришел на Ладогу, затем по реке Неве на Уральскую дом, 19. Весь дивизион погрузили на платформы, и по железной дороге в конце мая мы прибыли на озеро Чудское.

ВОЛЖСКАЯ ВОЕННАЯ ФЛОТИЛИЯ

1942 - 1943 год

Анисимов Алексей Филиппович

Из воспоминаний: 

В конце января 1942 года мы прибыли в Баку, в училище. Встретили бакинцы нас дружно. В первую очередь отвели в столовую, а там все тот же бульон и щепотка риса на дне. И хлеб черный. Мы сидим, плачем. Как же так? Из Ленинграда вышли, пробирались с потерями, дошли, и все сначала – голодом морят, будто смеются над нами. Кто-то не выдержал, стол с посудой опрокинул, заорал. Его схватили бакинцы, удерживают. Появился начальник медицинской службы. Смотрит на нас и тоже плачет. Говорит: «Потерепите, родненькие мои! Нельзя вам, никак нельзя сейчас много есть. Умрете тут же от заворота кишок. Желудки-то ваши совсем сжались, места в них мало. Постепенно рацион увеличивать будем, а сразу нельзя».

И в тот день мы ели бульон с рисом, но был еще и хлеб, черный и вкусный. Занятия пока не проводили.

На десятый день мы уже ели сколько хотели. Не ели даже, а жрали и хавали как только могли. Это сейчас стыдят, мол, «хавать» – слово нелитературное. А тогда оно литературным для нас было, потому что иначе и описать нельзя то, как мы жрали. Давясь, трясясь над едой, как стадо свиней, и плача от стыда и собственного унижения. И те, кто нас кормил, плакали вместе с нами, невзирая на погоны, которые вроде как не позволяли давать волю чувствам.

Курсанты понемногу начали набирать прежний, довоенный еще вес, в форму телесную приходить. Но год еще по злой и засевшей где-то глубоко в подсознании привычке мы собирали по столовой и уносили с собой, пряча в постели, хлеб и булку. Съедали эти запасы по ночам, оставляя лишь крошки, но и те доедали после. Это стало нашим пороком, дурной привычкой, вроде махорки, от которой невозможно избавиться сразу. Все нашу беду прекрасно понимали. Поначалу втолковывали, что опасаться нечего и можно в любой момент придти в столовую и взять еды сколько хочешь, но мы набирали и прятали хлеб все равно. И тогда нам дозволили, закрыв глаза на этот наш проснувшийся из глубин, древний животный инстинкт сохранения пищи.

В Баку тихо, никакой стрельбы, вражеские самолеты не летают над головой и не бомбят, вообще не чувствуется никакой войны. Началась настоящая учеба. Я был уже на третьем курсе.

В середине июля мне сказали, что я допущен к выпускным государственным экзаменам вместе с курсантами четвертого курса. Государственный экзамен я сдал, и приказом ГК ВМФ СССР адмирала Кузнецова Н.Г. я был назначен в распоряжение штаба Волжской Военной флотилии. В это время в приволжских степях и на Дону уже бушевала Сталинградская битва.

Где-то во второй половине августа сорок второго года я прибыл в Ульяновск, где располагался штаб Волжской Военной Флотилии. Доложил о прибытии, мне сказали, что ждите назначения. Ждал я около десяти дней. Второго сентября меня вызвали в штаб. Там сообщили, что я назначен командиром отряда минных катеров. Что это за катера, я не представлял.

Получив нужные документы, я отбыл в город Горький, где был сформирован наш 2-ой отряд минных катеров типа «Ярославец». Это полукилевые катера. Вооружение: ракетная установка М-8 («катюша»), 24-миллиметровая зарядная и три крупнокалиберных пулемета ДШК.

По прибытии на место я встретился с капитаном второго ранга, фамилию теперь не помню, знаю, что он из подплава[1]. Капитан тот приказал следовать под Сталинград в распоряжение командира северной группы катеров капитан-лейтенанта Аржавкина А.Ф.

***

Уравнение со многими неизвестными

Кавторанга подвел меня к катерам, стоящим у причала, и сказал: «Вот ваш отряд. Два часа на ознакомление с личным составом, затем заправиться топливом и сегодня же следовать под Сталинград. По пути зайти в город Ульяновск. Там получите все необходимое снаряжение и конкретные указания о дальнейших действиях. Переход в Ульяновск форсировать. Идешь днем и ночью. Лоцман будет». От лоцмана я отказался, так как с речными навигационными ограждениями был знаком, да и катера с осадкой один метр двадцать сантиметров может провести любой офицер, только нужно немного соображать.

Этот лаконичный приказ капитана второго ранга мне представился как уравнение со многими неизвестными, которое, по моему твердому убеждению, и сам капитан второго ранга решить был не в состоянии. 

Попрощавшись с ним, я собрал командиров катеров. Представился. Посмотрел на них, они посмотрели на меня. Думаю: «Что им сказать?» И сказал: «Вот мы и познакомились. Будем вместе служить на этих маленьких железных посудинах. Будем служить и дружить, как и положено на флоте». Приказал готовить катера к осмотру.

Вижу, что никакой готовности катеров к осмотру не получится. Дал команду «отставить». Людей нужно научить, а потом требовать. Приказал снять чехол с «катюш» на одном катере. Спросил, кто знает эту установку? Не знает никто. Все видели это оружие впервые. Описания установки нет, таблиц стрельбы нет. Голая реактивная установка без боезапаса. Артиллеристу отряда в городе Ульяновске сказали, что вся документация находится у командира отряда. Никакой документации у меня не было. Посмотрели «катюшу», потрогали ее, пощупали. Никаких признаков жизни. Покрутили с борта на борт, придали максимальный угол возвышения. Поставили на ноль, закрыли чехлом, и на этом закончилось наше первое знакомство с «катюшей».

Половина команды на катерах – из запаса, тридцати пяти – сорокалетние мужики, демобилизованные с флота двенадцать-пятнадцать лет назад.

Приказал готовить катера к переходу под заправку. После заправки топливом, перед отходом собрал офицеров. Назначил номера катеров в кильватерной колонне. Флагман ЯК-8. Артиллериста взял с собой на флагман, комиссару приказал следовать на концевом катере ЯК-9.

Отошли от причала, выстроились в кильватер, следуем вниз по течению. Вечереет. Карты Волги нет. Всю ночь простояли с командиром катера на рубке.

На рассвете догнали буксир с пустыми баржами. Подошел к буксиру на ходу, поднялся на мостик к капитану, представился, объяснил ему наше положение и попросил карту Волги, какую-нибудь старенькую, ненужную. Капитан буксира любезно предложил мне карту Волги от Горького до Астрахани. Объяснил, как пользоваться картой, кое-что подкорректировал. Взял карту и, поблагодарив капитана, я сошел с буксира на катер, и мы отошли.

Я хорошо запомнил фамилию капитана – Огрехов, потому что когда двенадцатилетним мальчишкой я жил в деревне, меня заставляли пахать землю. Во время пахоты оставались огрехи, так как удержать плуг не хватало силенок, и вот в эти самые огрехи хозяин тыкал меня носом, приговаривая: не оставляй огрехи, не оставляй огрехи.

Карта у нас есть. Следуем дальше. Теперь мы знаем свое место, знаем, где идем.

За сутки все очень устали, и я решил на ночь остановиться и отдохнуть. С рассветом двинулись дальше и поздно вечером прибыли в Ульяновск.

На следующее утро я пошел в штаб доложить, что прибыл с отрядом и мне нужно получить все необходимое, а также описание реактивной установки и таблицы стрельбы. Мне майор сказал, что идите в отряд, к вам придет представитель штаба и на месте все решит. 

Представителя ждали долго, он так и не пришел. Я вновь пошел в штаб, нашел этого майора, напомнил о представителе, которого он должен прислать. Через два часа выяснилось, что в Ульяновске ничего для нас нет. Дали только таблицу стрельбы из «катюши», отпечатанную на папиросной бумаге, и, наверное, двадцатый экземпляр и приказали немедленно отойти и следовать в Саратов – там получите все необходимое.

Пошли в город Саратов. На переходе вместе с артиллеристом отряда размножили таблицу стрельбы от руки на все катера.

В Саратов пришли двадцать восьмого августа, там был организован тыл флотилии.

Прибыв к полковнику начальнику тыла, я доложил ему обо всем, и он тут же дал распоряжение обеспечить отряд всем положенным имуществом, кроме реактивных снарядов, о которых он и представления не имел, и никаких РС-ов (реактивных снарядов) не ждал.

Всплыло одно из главных неизвестных в уравнении, без решения которого нет смысла идти в Сталинград.

Стоим в Саратове третьи сутки. Ждем боезапас и патроны к ДШК. Время даром не тратили. Составили боевое расписание, однотипное для всех катеров, повседневное и другие расписания, вытекающие из боевого, и начали их отрабатывать. За сутки игралось по шесть-восемь тревог с последующим разбором и указанием на недостатки, и снова повторялись учения.

За это время катера стали немного похожи на боевые корабли.

Совершенно случайно артиллерист узнал от кладовщика, что реактивные снаряды уже неделю лежат на складе. Послал людей получать боезапас, и побыстрее хотелось увидеть, потрогать эти грозные снаряды.

Боезапас получен полностью. Отряд был готов следовать по назначению, но нужно было еще научиться заряжать, приводить реактивную установку в действие. Вот и начали освоение с фактическим заряжением. Во время занятия подходит штатский человек и говорит, что он представитель завода по выпуску «катюш», специалист. Проверил его удостоверение. Я был откровенно рад и ждал такого специалиста. Он подробно рассказал нам устройство реактивной установки, устройство снаряда, пиропатрона, показал, как все надо делать. Я поблагодарил этого товарища. Накормили его обедом, как положено на флоте, и он ушел. Теперь нам осталось провести практическую стрельбу.

Тут прибегает какой-то майор и ищет командира отряда. Я представился. Он сразу начал упрекать, почему стоим, почему не идем под Сталинград. Я спросил его, кем он прислан сюда. Он сказал, что начальником штаба ВВФ Федоровым.

По прибытии к капитану 1-го ранга Федорову я объяснил ему причину задержки отряда. Товарищ Федоров внимательно выслушал меня и сказал, что действия наши правильные. Дал еще сутки на отработку боевой организации и назначил срок отхода под Сталинград на восьмое сентября, сказал мне, что мой отряд идет в состав северной группы катеров в распоряжение капитан-лейтенанта Аржавкина, который находится в селе Дубовка. На месте получите от товарища Аржавкина боевое задание, и добавил, что сам придет к отходу отряда посмотреть на катера.

Пришло время отхода, а товарища Федорова не было, и в десять часов отряд отошел от причала. Шли только в светлое время суток, такое было указание товарища Федорова. На ночь становились, втыкались форштевнем в берег, выставляли вахту и каждый вечер занимались с офицерами по два-три часа – командирская учеба.

Где-то в районе ниже села Горный Балыклей, на большом плесе[2] мы провели практическую стрельбу сначала одним, а затем тремя снарядами на дистанцию трех километров. Наблюдали разрывы на воде. Сложного в стрельбе ничего не оказалось. Теперь я знал, что использовать «катюшу» мы умеем, и со спокойной совестью шли к месту назначения.

Я не назвал ни одной фамилии командиров катеров. Представляю.

Командир ЯК-5 – лейтенант Андриянов (погиб вместе со всем личным составом катера 16 августа 1944 года при высадке десанта в Эстонию на озере Чудском в районе Мехикоорма, недалеко от Вороньего камня, где Александр Невский в 1242 году устроил ледовое побоище немецким псам-рыцарям).

Командир ЯК-6 – лейтенант Безроднов (впоследствии отстал от отряда из-за неисправности мотора и больше не появлялся).

Командир ЯК-7 – лейтенант Доценко Николай (погиб в Пиллау 8 мая 1945 года вместе со всем личным составом катера)[3].

Командир ЯК-8 – лейтенант Борис Зорин (в январе 1944 года был ранен под городом Старая Русса в обе коленки. Вел по озеру Ильмень полк по льду, сам шел впереди с компасом, снятым с катера. Выбыл из отряда. Зорина заменил старший лейтенант Белявский).

Командир ЯК-9 – лейтенант Стародуб (после третьего залпа под Сталинградом был послан искать капитан-лейтенанта Аржавкина и организовать доставку реактивных снарядов. Больше в отряд не возвращался. Уже зимой я узнал, что Стародуб стоит в городе Ульяновске на ремонте. Аржавкина он не нашел и никакого пополнения запаса не организовал).

Комиссар отряда старший лейтенант Опаленок И.И., бывший секретарь райкома города Сумы. В мае месяце 1943 года был отозван из отряда.

Десятого сентября утром прибыли в село Дубовка. Пошел искать товарища Аржавкина. Местные власти сказали, что никакого морского начальства в деревне нет и не было, и сообщили, что дальше деревни Ерзовка ходить нельзя – там немцы.

Решил ночью прорваться до реки Ахтуба. Переключили выхлопы моторов в воду. Была темная, дождливая и ветреная погода. Вошли в протоку между островом Спорным и левым берегом Волги. Два раза садились на мель с осадкой на метр сорок. Попытка сняться была безрезультатна. Стоим час, другой. Слышу, к нам приближается какая-то посудина. Оказалось, подходит бронекатер. Спрашивают – кто старший. Ко мне подошел бронекатер, на борту которого находился контр-адмирал Трайкин. Выяснив причину моего прихода, сказал, что с вашей осадкой работать здесь не сможете. Идите в Ерзовку в расположение комдива бронекатеров северной группы капитан-лейтенанта Аржавкина.

Бронекатер стащил нас с мели. Контр-адмирал заинтересовался «катюшей» и спросил, могу ли я дать два-три залпа по фашистам. Я сказал, что могу. Он показал, куда стрелять по карте.

Лысенко[4] сказал, что в виду большой осадки остров Спорный комбриг приказал обходить с южной стороны.

Подошли к острову Спорный, рассчитали прицел и цели. Дали два залпа, и по приказу контр-адмирала отряд лег на обратный курс.

Пошли в деревню Ерзовка в надежде найти командира северной группы катеров. Там тоже Аржавкина не было. Впоследствии выяснилось, что штаб товарища Аржавкина находился в селе Горный Балыклей, это примерно в 80-100 километров от Сталинграда, выше по реке.

Ерзовка рядом со Сталинградом, место открытое, и мы решили спуститься ниже по течению и в двух километрах от деревни Томилино, что севернее Сталинградского тракторного. Ошвартовались у крутого левого берега под нависшими над водой ивами. Срубив мачты, хорошо замаскировались. Дело идет под вечер.

Думаем, что нам делать, где искать начальство. Остановка неизвестна.

Ждали двое суток. Дождь лил, как из ведра. Никого не было. Хорошо слышна артиллерийская стрельба, трескотня пулеметов и автоматов. В Дубовке и Ерзовке люди говорили, что немцы скоро будут здесь, и были готовы к переправе на левый берег. Пришлось успокаивать население, что немцы здесь никогда не будут, живите спокойно. Но по выражению лица у некоторых видно было, что нашему успокоению веры у населения нет.

***

На вторую ночь на одном катере пошел поближе на правый берег в надежде кого-нибудь встретить из сухопутных войск. Воткнулись носом в берег, сошел с катера на землю и встретил двоих солдат. Они сказали, что здесь стоит 62 армия. Немцы рядом, в Томилино.

Очень хотелось найти кого-либо из сухопутного начальства, но солдаты ничего не могли нам сказать. Вернулись обратно на свое место. На другой день послал людей разведать в Среднее Погромное. Вернулись люди ни с чем. Решили ждать товарища Аржавкина, ведь должен же он быть здесь, коль назначен командиром северной группы катеров.

В середине сентября началась сильная артиллерийская стрельба. Над Волгой мимо нас летают немецкие самолеты на значительной высоте.

Предоставленные самим себе, не зная обстановки, не имея начальства, которое распорядилось бы нами и сказало, что делать, мы, естественно, возмущались этой неорганизованностью, незнанием точной обстановки со стороны тех, кто приказал нам прибыть сюда.

Решение пришло. Сама обстановка подсказала. И мы по собственной инициативе решили действовать, не ожидая начальства и указаний. Стрелять, бить немцев. По сплошной канонаде можно было предполагать, что немцы лезут, и в ночь с тринадцатого на четырнадцатое сентября всем отрядом пошли на правый берег с целью дать залп с четырех «катюш», а куда стрелять, было достаточно ясно, чтобы не накрыть своих. Малым ходом, с переключенными выхлопами в воду подошли к берегу примерно в пятистах метрах от Томилино. Темная ночь. Накрапывает дождик.

«Катюши» заряжены. Навели, установили прицел на пять тысяч метров и дали залп. Только начали заряжать на второй залп, как нас накрыли минами. Срочно отошли на середину реки, и наше место, откуда был дан залп, было густо покрыто минами. В течение десяти минут немцы обстреливали это место. Решили не рисковать катерами, и пошли на свое место. Ошвартовались, замаскировались. Очень хотелось узнать о результате залпа, но сразу это сделать было невозможно.

На следующую ночь вновь пошли всем отрядом. Подошли к берегу немного выше того места, где втыкались форштевнем прошлую ночь.

Поднялся на высокий берег и совершенно случайно встретился с тремя солдатами, которые отвели меня к офицеру.

Подвели к землянке. Доложили. Потом завели в землянку. Фамилию сухопутного офицера не помню. Он назвал номер дивизии – 96-ая или 196-ая 62-ой армии[5]. Прошлую ночь он наблюдал большую вспышку в районе Фигурной Рощи, где немцы сосредотачивают много танков для ремонта. По времени это совпадало с нашими залпами.

При мне этот офицер позвонил «Соколу» и, положив трубку, начал пальцем водить по карте, указывая цели. Познакомил меня с обстановкой и сказал, что нужно бить по Фигурной Роще и Сухой Балке, где сосредотачивается на ночь фашистская пехота. Я снял с карты направления на эти цели, поблагодарил и сказал, что сейчас дам залп «катюшами» по Сухой Балке. Он тут же позвонил по телефону и сказал, чтобы наблюдали за Сухой Балкой. Мы договорились, что в следующую ночь я приду к нему и получу результат.

Возвратившись на катера, рассчитали курсовой угол, угол возвышения и дали залп. Сразу же отошли, и тут же повторилось вчерашнее – наше место было покрыто минами. Вернувшись на место и замаскировавшись, я собрал офицеров, рассказал о встрече с сухопутным офицером, и решили в следующую ночь дать два залпа с разных позиций. Но на следующую ночь и еще три последующие ночи небо прорвалось и дул сильный ветер с дождем.

Стрелять в такую погоду из «катюши» нельзя, так как сразу же отсыревают пиропатроны, а запасных пиропатронов нам дали всего пять процентов. Реактивных снарядов осталось всего на пять залпов, и нужно было положить их как можно точнее.

Снялись[6] тут же и передислоцировались в другое место, чуть ниже по реке. Через несколько минут квадрат, где мы были только что, накрыли минометным огнем. Стреляли с немецкой стороны.

На пятый день, это уже 19 сентября, погода утихла, тучи стало разгонять, и ночью мы тронулись в третий раз. Подошли к берегу, я спрыгнул на землю и пошел искать этого офицера. На старом месте его не оказалось, и я пошел поближе к линии фронта в надежде хоть кого-нибудь встретить. Вскоре передо мной встали четыре солдата. Остановили. Навели на меня винтовки. Я объяснил им, кто я и зачем здесь появился. Они отвели к капитану. Оказывается, подразделение того офицера сменил батальон капитана Роева.

Капитан был в курсе результатов нашего залпа и сказал, что офицер, которого он сменил, передал ему. Также сообщил о том, что залп «катюш» лег прямо в Балку, где на ночь обосновалось много немцев. Думаю, что многие там нашли свою могилу.

Я спросил, есть ли возможность пополнить запас реактивных снарядов для М-8, он обещал узнать у начальства.

С капитаном[7] договорился, что примерно через час дам залп по Фигурной Роще и с интервалом около часа дам залп по Сухой Балке. Попросил его по возможности через своих соседей понаблюдать и при следующей встрече сообщить мне результат. Капитан тут же созвонился с соседями и сказал, что наблюдать будут.

Вернувшись на катера, сделали расчет по Сухой Балке. Около часа ночи дали залп и тут же отошли. К великому нашему удовлетворению, ни одной мины на берегу не взорвалось. Перезарядив «катюшу», подошли поближе к деревне Томилино. Дали залп по Фигурной Роще. Теперь мы стреляли с полной уверенностью, что бьем по немцам. Очень хотелось посмотреть самому результаты и эффект залпа, но этого сделать не удалось. Реактивных снарядов осталось на три залпа, а что делать дальше? Где и как пополнить запасы? На совещании офицеров было решено: послать один катер искать нашего командира капитан-лейтенанта товарища Аржавкина. Выгрузив боезапас с ЯК-9 лейтенанта Стародуба, я приказал ему следовать вверх по Волге, найти товарища Аржавкина, доложить ему обстановку, наши действия и прислать буксиром или указать место, где бы могли пополнить боезапас. Лейтенант Стародуб ушел и как в воду канул. Никаких известий и никакого боезапаса мы не дождались.

Уже зимой, в январе 1943 года, на сборах в городе Ульяновске, куда я был вызван штабом ВВФ на разбор боевых действий ВВФ под Сталинградом за 1942 год, я встретил лейтенанта Стародуба, и он сообщил мне, что товарища Аржавкина не нашел, а какой-то капитан-лейтенант в селе Черный Балыклей сказал ему, что доставить РС-ы в район Сталинграда нет никакой возможности и чтобы он, Стародуб, следовал в Ульяновск на ремонт, так как скоро Волга покроется льдом и все катера из района Сталинграда скоро возвратятся. Лейтенант Стародуб обязан был вернуться в отряд и доложить обстановку, но он этого не сделал, за что ему была прочитана внушительная нотация. Свою ошибку он понял.

На третий день после ухода лейтенанта Стародуба мне доложили, что сверху идут три каких-то катера. Я вышел посмотреть и заранее уже радовался, думал, что идет боезапас, а может быть и сам товарищ Аржавкин следует к нам.

Передал семафор на головной подойти к берегу. Спросил их командира – куда следуют, они ответили, что в расположение командира Северной группы капитан-лейтенанта Аржавкина. Я сказал старшему командиру группы, что Аржавкина здесь нет, Аржавкин – я, лейтенант Анисимов, и подчинил их себе. Это были бронекатера и тоже с реактивной установкой, но калибром больше, с большей дальностью стрельбы. У них была «катюша» М-13 (130 мм) с дальностью стрельбы до восьми километров, что было очень важно для поражения ближних и дальних позиций противника одновременно.

Познакомил вновь прибывших с обстановкой, что сам знал, и поставил задачу. Оказалось, что они ни одного снаряда из «катюши» не выпустили и стрелять не умеют. Началась учеба. В тот же день вдоль Волги в сторону Сталинграда в присутствии всех командиров БК был дан залп тремя снарядами на дистанцию около двух километров. Наблюдали разрывы снарядов на воде. Все это делалось с расчетом не демаскировать себя.

Итак, у нас стало больше силы, ведь за пять секунд вылетало в расположение немцев семьдесят два реактивных снаряда М-8 и пятьдесят четыре М-13, всего 126 снарядов, и нам очень хотелось послать эти реактивные снаряды по прямому назначению – на головы фашистов, и нам это, по отзыву командира левофланговой дивизии, удалось.

Наши залпы ложились с расчетом на наибольший эффект поражения фашистов. Эту приятную весть сообщил мне капитан, с которым мы взаимодействовали.

До 26 сентября мы вели обстрел противника. Боезапас кончился. Я пошел к комдиву просить пополнить реактивные снаряды. Он сказал, что снаряды будут, и тут же поблагодарил меня за нашу помощь «катюшами». Обнял и говорит:

- Спасибо за все. Вы всегда приходите на помощь в самые трудные часы. Люблю моряков за дерзость и сноровку.

Записал мою фамилию и сказал, что представит к награде. Потом посмотрел на меня прямо, в упор, и сказал, что к месту вашей стоянки подходят войска, надо их перебросить через Волгу. Сколько человек за один раз можете переправить? Я подсчитал примерно и говорю: около трехсот человек с оружием и боеприпасом. А сколько рейсов можете сделать за ночь? Я говорю, что в зависимости от обстановки вообще и организации в посадке людей на корабли. Думаю, три-четыре рейса сделать можно. Отлично, говорит. Войска на подходе, как подойдут, начинайте, не ожидая дополнительных указаний.

Это был полковник Горохов.

Началась переправка войск. Первый рейс прошел благополучно, зато второй и третий рейсы проходили под сумасшедшим артобстрелом. Жертв было слишком много.

Волга у Сталинграда вся простреливалась. Видны непрерывные разрывы снарядов и мин.

Во время ночных переходов через Волгу над нами непрерывно висели «сабы» - светящиеся авиабомбы, и мы были видны для фашистов, как на ладони. Небо постоянно подсвечивали пять-семь таких авиабомб.

В самый разгар высадки на нас напали восемнадцать бомбардировщиков и начали бомбить.

Бомбы сыпались густо, и многие корабли имели чувствительные повреждения от прямых попаданий. Были жертвы. Наш катер вместе с другими кораблями начали обстреливать с воздуха. Три самолета задымили и нырнули в воду. Я вижу, прямо впереди на небольшой высоте летит самолет и поливает нас из пушек и пулеметов огнем. Пулеметчик упал, пораженный врагом. Я встал на его место и начал стрельбу. Тот, у кого нервы крепче, тот и побеждает. Представьте себе: на вас летит смерть, но эта смерть видит, что и по ней ведут огонь и, видимо, у этой смерти нервишки были слабые, и она свернула. Накренив самолет влево, летчик подставил под пулемет всю площадь своего брюха, и в это время я нажал спуск, и крупнокалиберный пулемет затрещал со всей силой. Поражаемая площадь самолета большая, и самолет, не выравнивая крена, рухнул в воду. Вот что значит нервы.

Катера имели много пробоин от осколков. Вода вокруг кипела. Чтобы представить себе это, нужно взять в руку горсть мелких, с горошину, камушков и бросить на пять-семь метров в воду от себя. «Камушки» эти летели непрерывно, без секундных промежутков между горстями и на протяжении всего времени перехода с левого берега на правый и обратно.

Немец совершал от полутора до двух тысяч вылетов в день. Весь город был объят пламенем, превратившись в колоссальный пылающий костер. Горело все, что могло гореть, даже асфальт. Не хватало автотранспорта, да и тот, что имелся, был крайне ограничен в движении по разрушенным улицам. К набережной раненых сквозь огонь и под градом бомб доставляли конными подводами и просто на руках.

К шести часам утра для эвакуации скопилось около полутора тысяч тяжелораненых и более пяти тысяч женщин с детьми. Из такого огромного количества раненых более половины погибли и сгорели в огне из-за абсолютной невозможности их выноса, остальные получили вторичные ранения и сильные ожоги. Много погибло женщин с детьми.

Гибель причалов и сплошной пожар на берегу на некоторое время задержали дальнейшую переправу на левый берег реки, но уже ночью небольшие баркасы, пароходы и катера Военной флотилии вновь подходили к берегу и продолжали переправу. Многие баркасы, пароходы и катера флотилии, отойдя от берега до середины Волги, подвергались варварской бомбардировке с воздуха и гибли вместе с эвакуированными.

Санитарный пароход «Бородино» с тысячью семьюстами ранеными, женщинами и детьми был расстрелян прямой наводкой в районе села Рынок и затонул. Спаслось вплавь несколько десятков человек. Такая же участь постигла и пароход «Иосиф Сталин», причем из тысячи девятисот человек никого не осталось в живых.

У меня на кораблях осталось по 65-70% личного состава, остальные погибли.

На одном из рейсов при подходе уже к берегу у штурвала меня сменил Куликов. Я отошел от него всего на два метра, когда грохнул очередной взрыв рядом с нашим катером. Оглянулся, смотрю, нет Куликова! Только что стоял на месте, а теперь сплошь и рядом одни куски мяса по палубе разнесены. Осколки прошли рядом от меня, и ни один не задел, а друга моего и верного товарища снесло и разорвало прямо на глазах! Я думал, что сойду с ума на той переправе, но повезло, в отличие от многих.

Но за рекой и за набережной, где-то в глубине города штурмовали уже высоту Н-102,0, называемую также Мамаевым Курганом. А немного севернее в ходе того боя совершил свой героический подвиг матрос Михаил Александрович Паникаха. Поднятая им на вражеский танк бутылка с горючей смесью воспламенилась от попавшей пули. Весь охваченный пламенем, он бросился на головную машину, разбил о ее броню вторую бутылку и сам лег на броню танка.

На другой стороне города защищал с небольшим отрядом от врагов доверенную ему точку сержант Павлов, продержавшись в доме более сотни дней и ночей. О героях тех и подвигах должна жить память!

В половине октября начались заморозки, пошла редкая шуга[8]. Боезапас пополнить было неоткуда. Полковник помочь не смог, и я приказал бронекатерам, пока нет крепкого льда, следовать вверх, то есть туда, откуда пришли, и по возможности сообщить о своих действиях, если кого-либо найдут из командования.

Бронекатера ушли. У меня осталось три ЯКа. Боезапас на исходе. Лед на Волге становится гуще и крепче. Решил дать залп тремя катерами по Фигурной Роще, где ремонтировались немецкие танки, и перегрузив оставшиеся реактивные снаряды на ЯК-5, в конце октября отправил ЯК-8 и ЯК-7 в Саратов, так как там были мастерские. Там можно было отремонтировать катера за зиму.

Оставшись на одном катере, я дал последний залп с шестого на седьмое ноября, и сходу, сразу же после залпа, пошел Саратов.

Лед на Волге все гуще и плотнее, и я уже где-то в восьмидесяти километрах, в районе села Нижняя Дропинка потерял всякие надежды добраться до города. Кроме сплошного, толстого, покрывшего всю Волгу льда прибавилось еще и то, что пружины клапанов сломались, а запасных нет, и только мастерство и находчивость моториста Седнеева помогли добраться до города Саратова, где уже стояли, намертво вмерзшие, мои два катера. Последние 100-150 метров я пробивал лед толщиной 15-20 сантиметров в течение полу дня.

На этом закончился боевой 1942 год.

***

С самого первого дня рождения отряда и до конца, до прихода уже зимой в город Саратов, пришлось самим решать неизвестные этого сложного уравнения, которое перед уходом из города Горького задал нам капитан второго ранга. Я не знаю, как бы он решил это уравнение, будь он на моем месте и в той обстановке, в которую попал отряд. Я постарался подробно описать все как было. Родился отряд с грозным и мощным оружием. Послали отряд в тяжелое для нашей Родины время в такое место, где этот отряд должен был сделать то, что ему положено было сделать, и надежды на это были. А вот как все это было организовано, с какими муками, с какой неорганизованностью приходилось сталкиваться! И вот сейчас, когда прошло уже тридцать два года, диву даешься, как это люди, которые были поставлены на высокие посты, в больших званиях, на которых надеялись, так безответственно могли относиться к порученному делу.

Ну, что было, то прошло, только вспоминать и размышлять над этим неприятно, хотя прошло уже столько лет.

По приходу в город Саратов я пошел искать начальство, чтобы встать на все виды довольствия и отремонтировать катера, и вот тут я встретил товарища Аржавкина уже в должности начальника гарнизона города Саратова. Тут мы и познакомились.

Я подробно рассказал товарищу Аржавкиу, что был послан в его распоряжение под Сталинград и взаимодействовал с левым крылом 62-ой армии. Товарищ Аржавкин сказал, что он об отряде ничего не знал и мое сообщение для него было непонятным. А стоял он со своими бронекатерами где-то в Воложке, недалеко от того места, где был мой отряд, и тоже обстреливал Фигурную Рощу по просьбе сухопутного командования. Это еще один пример бесшабашной неорганизованности.

Я вошел в его оперативное подчинение. Впоследствии, во второй половине 1943 года, мой отряд входил в состав 25-го отдельного дивизиона ВМС на озере Ильмень, командиром которого был товарищ Аржавкин, а в 1944 году на озере Чудском. С товарищем Аржавкиным работать был легко и интересно. Это боевой, волевой командир.

Пошла мирная жизнь. Фронт далеко. Зимой 1942-1943 годов вплотную занялись ремонтом катеров: заделали пробоины, покрасили, отработали положенные задачи. В январе 1943 года я был вызван в город Ульяновск на разбор и обобщение боевых действий кораблей ВВФ за 1942 год. Командующий ВВФ контр-адмирал товарищ Рогачев в своем выступлении упомянул и о северной группе катеров, сказал, что, по отзывам командования 62-й армии, корабли ВВФ показали себя под Сталинградом с хорошей стороны. Возглавлял северную группу катеров капитан-лейтенант Аржавкин.

Товарищ Аржавкин и многие другие офицеры, которые были на виду у командования, были представлены к правительственным наградам и получили их.

По окончании сборов все разъехались по своим местам. О проведенных сборах я проинформировал своих офицеров.

Время подходит к весне. Катера отремонтированы. Ждем вскрытия Волги. Хорошо помню, как раз к первому дню Пасхи - четвертого апреля - Волга очистилась ото льда, и отряд ушел из Саратова под Сталинград. Ниже Сталинграда, где-то в районе Красного Яра, ко мне подошел на полуглиссере капитан второго ранга товарищ Гудков и капитан третьего ранга (фамилию не помню) и приказали, чтобы я шел в Сарепту за получением задания. Прибыв в Сарепту, я направился в штаб, где и получил устное задание по проводке караванов с нефтью на участке от села Дубовка до города Камышина. Действовать сообразно обстановке.

Получив все необходимое, отряд вышел из Сарепты для выполнения задания. Я знал, что немцы минируют фарватер Волги, и вскоре мы увидели это своими глазами.

Прибыли на свой участок. Стоим у левого берега в двух километрах выше села Дубовка. Во время ужина сигнальщик доложил, что снизу летят два Ю-88 вдоль Волги. Сыграли боевую тревогу и открыли огонь по самолетам из девяти ДШК. Сбить не удалось, так как высота была значительная. Пролетев нас, самолеты резко снизились, и ясно было видно три всплеска. Это фашисты сбросили мины. Полным ходом подошли к точкам всплесков (места всплесков засекли довольно точно) и поставили на этих местах три спасательных круга, затем с помощью бакенщика[9] вместо кругов поставили треугольные щиты из досок с колом, на который надели пучки веток. Во время обозначения мин самолеты развернулись и прострочили нас из пушек и пулеметов. Один снаряд угодил в иллюминатор машинного отделения, разбив стекло, ранило моториста Колпакова. Рана была незначительная. Колпаков продолжил нести вахту в машине.

Район большой, и тремя катерами я не в состоянии был наблюдать за постановкой мин. Два катера, ЯК-5 и ЯК-9, еще не прибыли из Ульяновска, где они зимовали, а бронекатера были выведены из моего подчинения. Опять пришлось действовать по собственной инициативе. Никого из начальства не было. Оставив два катера в селе Дубовка и проинструктировав о проводке караванов, на одном катере пошел вверх по Волге с целью привлечь прибрежное население и бакенщиков для наблюдения за минами. В каждом селе или деревне обращался к местным сельским властям и просил в повелительном тоне - ведь время военное - оказать помощь в наблюдении за постановкой мин с самолетов, ну а бакенщикам просто приказывал. Таким образом было организовано около шестидесяти постов наблюдения по обоим берегам Волги. Эти посты, проинструктированные и наученные как нужно засекать направление поставленной мины, оказали хорошую помощь. Места сброшенных мин обозначались, что впоследствии облегчило проводку караванов. Места постов наблюдения поставленных мин я нанес на карту Волги, которую так любезно дал мне капитан буксира товарищ Огрехов. А всего за май 1943 года было засечено постами и катерами сорок три мины.

Вскоре подошли и остальные два катера. Весь район был разделен на пять участков, которые были закреплены за каждым катером.

Написал от руки наставление по проводке караванов для каждого катера, в котором была отражена основная задача командиров катеров: при появлении самолетов противника над Волгой решительно вступать в единоборство и своим огнем из трех крупнокалиберных пулеметов сбивать самолеты с курса, отвлекать самолеты от каравана на себя и вести огонь на уничтожение противника. (Впоследствии, несколько позднее, в отряд прибыл проверяющий капитан третьего ранга и, прочитав наставление по проводке караванов с нефтью, сказал, что наше наставление полностью совпадает с наставлением штаба ВВФ. Проверив действия отряда, он положительно отозвался о нем как о лучшем среди других и отбыл).

Появились караваны, и командиры катеров смело и уверенно проводили их по безопасным от мин фарватерам. Посты наблюдения из гражданского населения продолжали функционировать. Этими постами в период июня-июля было засечено тридцать семь сброшенных с самолетов предметов в реку (мы считали, что это мины).

Все поставленные мины были обвехованы и нанесены на карту Волги. Капитаны проводимых караванов наносили точки поставленных мин на свои карты.

Были и такие случаи, когда проводишь караван на своем участке и передашь другому катеру, который сопровождает его на своем участке, а возвращаясь вниз, к исходной позиции, ночью встречаешь караваны, стоящие у берега. Подойдя к буксировщику, спрашиваешь: почему стоите? Ответ обычно был такой: машина неисправна. На второе – сколько времени нужно для исправления, ответ был – до утра. Спустившись вместе с капитаном буксира в машинное отделение, там никакой работы по ремонту машины не замечаешь, а сама машина оказывается исправна. Приказы капитану через час начать движение исполнялись.

Приходилось выполнять обязанности лоцмана. Катер идет впереди в 100-150 метрах, караван за ним. Остановка некоторыми капитанами на ночь объяснялась боязнью идти в ночное время суток, но когда капитан видит, что рядом с ним стоит морской офицер, он чувствует себя увереннее и выжимает из машины все, что она может дать.

В конце июля был перерыв. Около недели не было ни одного каравана. Я собрал весь отряд и на большом плесе выше деревни Дубовка, но ниже села Горный Балаклей стали отрабатывать сплаванность отряда. Отрабатывали ПСМ[10] и БЭС[11]. Я считал, что сплаванность отряда должна быть отработана четко, и требовал от командиров катеров твердого знания расцветки и значения флагов ПСП[12] и БЭС, а также значения выпущенных ракет белого, зеленого и красного цветов.

Во время различных эволюций в составе пяти единиц мне доложили, что сверху идет штабной катер под флагом командующего. Продолжаю заниматься. Штабной катер развернулся на обратный курс и стал на якорь в 300-400 метрах выше. Сигналы командирами катеров выполнялись четко, и я склонен думать, что новый командующий ВВФ контр-адмирал Пантелеев, заменивший командира ВВФ Рогачева, с удовольствием наблюдал за синхронностью различных эволюций. Занятия закончены, и отряд, как шел строем фронта поперек фарватера, так и уткнулся форштевнем в берег на малом ходу. Начали авральную приборку и стирку. Получаю семафор со штабного катера: «Старшему группы катеров подойти к борту». Прибыл к комфлоту и доложил как положено. Товарищ Пантелеев спросил, какое имею задание. Я подробно объяснил, чем занимается отряд на отведенном участке, показал карту с нанесенными точками мин, места, где были расположены посты наблюдения из гражданского населения. Товарищ Пантелеев внимательно выслушал все, а потом сказал – молодцы, продолжайте выполнять задачу, а главное, чтобы ни один караван не подорвался на минах. Можете быть свободны.

Я отошел от борта штабного катера и пошел к берегу. Штабной катер проследовал вниз по течению.

Вскоре, примерно через неделю, ко мне на «азике»[13] подошел капитан второго ранга Гудков и приказал, чтобы я со всем отрядом шел в Сарепту. Это было уже в начале или середине августа 1943 года. К этому времени катера отряда провели пятьдесят три каравана с нефтью. Ни один подконвойный караван не подорвался.

Обычно буксир тянул три-четыре до предела забункерованных баржи, что в среднем составляло 14-18 тысяч тонн нефти. В сумме это составило восемьсот тысяч тонн. Эта работа отряда в 1943 году характеризовалась командованием ВВФ как отличная. Такую оценку дал Гудков.

Прибыв в Сарепту, я узнал, что мой отряд как лучший, направляется на озеро Ильмень, под Старую Руссу и Новгород, необходимо получить полностью все необходимое и следовать в город Энгельс для погрузки на платформы. Срок одни сутки.

Когда я получил все необходимое и заменил часть личного состава, ко мне пришли капитан второго ранга товарищ Гудков и с ним тот же капитан третьего ранга и сказали, что поскольку отряд выбывает из состава ВВФ, журнал боевых действий и карта реки с нанесенными точками мин должны остаться в штабе. Карту постов, ДБД и карту Волги они просматривали в моем присутствии более часа. Закончив просмотр действующих бортовых документов, или как их называют сокращенно – ДБД, капитан второго ранга Гудков сказал мне дать список офицеров, старшин и матросов, достойных представления командующему для награждения.

После того, как ушел Гудков, наш отряд снялся со швартовых и пошел по назначению.

Прибыв в город Энгельс, я доложил начальнику тыла в городе Саратове, что по приказанию командования флотилии прибыл для погрузки на платформы. В ожидании платформы простояли четверо суток, потом прибыл капитан второго ранга Сергеев, и через двое суток катера уже стояли на платформах, а отряд не по воде, а по железной дороге двинулся к месту новой дислокации.

ЛАДОЖСКАЯ ВОЕННАЯ ФЛОТИЛИЯ

1941 год

Курсант Ленинградского Высшего Военно-морского пограничного училища, Анисимов Алексей Филиппович

https://youtu.be/6hMtHFQAzkQ

Полный текст и первоисточник: http://rutracker.org...c.php?t=2576539

Андрей Лагута и Алексей Анисимов «Время наизнанку».

Прослужив до 1939 года, по настоятельному совету командира корабля капитана 2-го ранга Котова Ивана Федоровича, комиссара корабля Королева и артиллериста Ненашева я поехал в Ленинград сдавать экзамены на параллельные классы Высшего Военно-морского пограничного училища.

Приехав в Ленинград, в училище, я вместе со всеми стал сдавать выпускные экзамены. Экзаменационная комиссия строго и жестко спрашивала все, что положено было знать будущему курсанту. Поступающие в училище сдавали экзамены по четырем предметам. Математика, физика, русский язык – письменно, и история – устно. Я экзамены сдал – две тройки и две четверки. Меня может быть и не зачислили бы в училище, но помогла характеристика, написанная на меня командиром корабля. Я стал курсантом.

Пошла учеба. Свободного времени не было. Весь распорядок дня был расписан по минутам. В начале тяжеловато было и я вспомнил первый год службы на корабле и подумал, что ведь так и быть должно, ведь нас готовили быть офицерами.

Я взял себя в руки и дело пошло на лад. Учиться мне было, по сравнению с другими легче, многое из преподаваемых предметов я знал, научился от командиров плавая на корабле.

Весной 1941 года все училище выехало на летнюю практику в город Шлиссельбург где и застала меня война.

22 июня 1941 года в 03 часа фашистская Германия нарушив договор о ненападении, вероломно напала на нашу страну.

На тот момент, я учился на третьем курсе, и был в звании младшего лейтенанта.

В пять часов утра, кто-то крикнул: «- Ребята, вставайте! Война!». Все мы, принялись оформлять рапорта. Написали огромную кучу. Нас было, около двух сот учащихся.  Начальник училища посмотрел, на нас и приказал комиссару собрать митинг в девять часов утра. Вытащил все эти рапорта, показал, порвал их все. Выбросил, и сказал: «- Ни слова, и не звука. Пойдете учиться. Когда нужно, будет приказ. Пойдете».

***

До училища, на корабле, я командовал зенитным дивизионом, а в училище по теории стрельбы у меня были отличные оценки. Начальник училища капитан 1-го ранга Садников знал об этом и 27 июня 1941 года, то есть на пятый день после начала войны, он вызвал меня к себе и говорит: «Вы артиллерист-зенитчик. На МО-262 нужен артиллерист. Вы назначаетесь артиллеристом на «морской охотник»[1]-262. Сколько времени вам нужно для сборов?» А я сказал, что не больше часа. Я вышел, собрал, что было нужно, и прибыл на корабль. Тут же вышли в Ладожское озеро и вошли в состав Ладожской Военной флотилии Краснознаменного Балтийского Флота.

С этого момента, с 27 июня 1941 года, началась моя фронтовая жизнь на озере Ладожском в составе КБФ[2].

Прошло несколько дней, и наш «морской охотник» вместе с другими кораблями послали на снятие морского десанта с острова Лункулансаари. При подходе к острову мы подобрали около сорока человек, плавающих кто на доске, кто на плотике, связанном из бревен. Все раненые, перевязанные, сквозь бинты просачивается кровь. Тут я почувствовал, что эта война безжалостная, звериная. Недалеко от берега плавала еще группа наших бойцов, и мы направились к ней, чтобы взять на борт. Финны обрушили на нас артиллерийский огонь. Командир «морского охотника» старший лейтенант М.А. Кудрявцев стал поворачивать на обратный курс. Я сказал ему, что товарищ командир, как же, люди остаются, ведь до них совсем близко. Ему, видимо, стало совестно, и он повернул «морской охотник» к людям. Подошли, на плоту восемь человек, среди которых был капитан. Голова у него вся перевязана, а бинт красный от крови. Он был без сознания. Подняли всех на борт, поставили дымовую завесу, так как обстрел продолжался, и пошли полным ходом дальше от берега. В корму попал снаряд, убило одного матроса, возник пожар. Я взял шесть человек матросов, и начали тушить огонь. Потушив пожар, я побежал на мостик, доложить командиру, что пожар потушен, и вдруг взрыв на мостике. Командир «охотника» старший лейтенант Кудрявцев и рулевой лежат мертвые. Первый раз увидел я разорванное человеческое тело. «Охотник» покатился вправо, я встал за руль и лег на курс от берега. Пришли на остров Валаам. Всех подобранных на воде с корабля сняли, а командира катера и рулевого мы похоронили. Я вступил в командование «морским охотником». Впоследствии, уже в должности командира корабля, пришлось выполнять различные задания.

Восемнадцатого августа 1941 года во время высадки учебно-тренировочного десанта на остров Валаам на нас налетели восемнадцать финских двухмоторных бомбардировщиков типа «А-Блэкхейм» и крепко потрепали. Я вел огонь по самолетам из двух 45-миллиметровых пушек и сбил три самолета. Стрельба велась табличным способом «попок» по зенитным целям[3].

В конце августа мне было приказано доставить радиостанцию в Сортавала сухопутному командованию.

Проход в Сортавала узкий, местами пятнадцать-двадцать метров, по обоим берегам небольшие сопки. Пока я шел в Сортавала, финны, сломив сопротивление наших войск, вышли к берегам этого пролива, а на сопках подготовили пушки. Я об этом ничего не знал и, доставив радиостанцию по назначению, пошел обратно, не подозревая об опасности. Уже при выходе меня обстреляли с двух сторон, вплотную. Я включил самый полный ход и приказал поставить дымовую завесу, но было уже поздно. Прямой наводкой с близкого расстояния мой «морской охотник» был уже практически расстрелян. Семь прямых попаданий, и половина команды убиты, два мотора – бортовые – заглохли. Корабль горит. На одном моторе я прошел как мог дальше от финнов. Оценив безвыходность положения, я направил корабль ближе к берегу, но дойти до берега не удалось. Вся корма корабля погрузилась уже в воду, и тут заглох третий мотор. До берега оставалось около ста метров[4].

В последних числах августа доложил обо всем начальнику училища капитану первого ранга Садникову и комиссару училища капитану второго ранга Бару Д.Г., они сказали, что ваша боевая деятельность будет вписана славной страницей в историю училища, а сейчас будем продолжать учебу. К этому времени немцы вплотную подошли к Ленинграду.

Началась учеба уже не в нашем училище на улице Труда, 8, а в Высшем Военно-морском училище имени Фрунзе, куда наше училище было передислоцировано вследствие сильного разрушения здания. Начались занятия. Это пародия на занятия, а не занятия. В голове единственная мысль – покушать. Пришли мы обедать. Стоит тарелка с рисовым супом. Сверху плавают три-пять блесток жиру, а рис, если весь выловить из тарелки, то чайная ложка не наберется. Какие там занятия. Лекции профессоров пролетают сквозь уши, и в голове ничего не остается.

Вскоре после начала занятий я был вызван к комиссару училища. Он спросил:

-         Где ваша семья?

-         В Петергофе.

-         Вот машина. Немедленно семью эвакуировать.

Я взял машину, приехал к жене и детям. На разговоры времени не осталось. Буквально за пять, за десять минут, сколько успели, покидали вещи в скатерть и простынь. Связали узелки. Швейную машинку оставили, не до нее. Потом эшелон. Через пять минут отправка на Свердловск. У местных в эвакуации тряпки были, а шить мало кто умел. Анечка потом долго сожалела по швейке.

После войны с семьей я встретился в 1946 году в августе месяце.

Учиться не пришлось. Второго сентября, на третий день после возвращения с Ладоги, был получен приказ командующего Балтийским флотом адмирала Трибуца В.Ф.: из курсантов училища сформировать отдельный истребительный батальон и направить на передовую.

Нас переодели в сухопутное армейское обмундирование и направили в район Ивановских порогов. Заняли позиции на так называемом «устьтосненском пятачке». Впоследствии он вошел в историю защиты Ленинграда как самый стойкий, не позволивший фашистам продвинуться вперед ни на один метр.

Командиром вновь сформированного отдельного истребительного батальона был начальник училища капитан первого ранга Садников, комиссаром капитан второго ранга Бару Давид Григорьевич. Я был назначен командиром пулеметного взвода.

Именно тогда с близкого расстояния я впервые встретился с врагом лицом к лицу. От наших пулеметов его отделяли метров тридцать.

С начала сентября и до конца декабря 1941 года взводом было уничтожено сто пятьдесят шесть фашистов. Кроме того, по договоренности с командиром соседнего артдивизиона я корректировал артиллерийский огонь. Так, уничтожены три минометные батареи немцев, которые непрерывно обстреливали наши позиции. За этот период мы понесли невосполнимыми потерями семнадцать курсантов.

В конце декабря 1941 года наш батальон сменили армейские части.

В Ленинграде продуктов уже не было. Даже на фронте, на передовой, давали на сутки столько продуктов, что если за один раз скушать весь суточный рацион, то лишь немного утолишь голод.

Когда прибыли с фронта и пошли помыться в бане, я взвесился на весах. Мой вес до войны долгое время колебался в пределах семидесяти пяти – семидесяти восьми килограммов. Рост сто семьдесят шесть сантиметров. Это нормальный вес, а тут я не поверил своим глазам – пятьдесят четыре килограмма. Пошел обедать в столовую. Дали сухарик в пол-ладони и опять такой же рисовый суп. Этот суп я и сейчас помню. Тяжело было переносить голод.

По возвращении нам было объявлено о начале эвакуации из Ленинграда. Теперь тут было не до учебы. Здание нашего училища превращено в груды камней. Всех наших курсантов, а также курсантов Высшего Военно-морского училища имени Фрунзе начали готовить к отправке в город Баку, в Каспийское Высшее Военно-морское училище.

28 декабря 1941 года мы тронулись в путь из Ленинграда.

Пешком через Ладожское озеро Дорогой Жизни до Тихвина. Примерно за пятьдесят-шестьдесят километров до Тихвина дорога проходит лесом. Я был назначен командиром передовой группы, состоявшей из двадцати человек курсантов. Вооруженные винтовками и двумя пулеметами, мы шли в голове всей группы. Эта предосторожность была предпринята на случай столкновения с немцами, которые могли оказаться в лесу.

За несколько дней до нашего прихода здесь шли сильные бои за освобождение города Кингисепп. Идя дорогой, мы много видели немецких трупов в разных позах. Кто лежит в стогу около дороги, кто на корточках сидит, прижавшись к дереву, и все закоченелые. Они хотели взять Ленинград, а нашли себе могилу под Ленинградом. В город Тихвин мы прибыли на третий день после его освобождения. Здесь мы отдохнули немного, пока был сформирован железнодорожный эшелон для нас. Помылись в бане, довольно скоро покушали гороховый суп, погрузились в теплушки[5] и двинулись в Баку.