ДНЕВНИК ПОБЕДИТЕЛЯ
Виктор Оленев школьником ушел на финскую, потом, когда началась Великая Отечественная, бросил институт и записался в ленинградское народное ополчение. Был тяжело ранен под Гатчиной, лечился в Ташкенте. Оттуда попал в штрафную роту за пощечину офицеру, когда тот приставал к студентке консерватории, выступавшей перед ранеными в ташкентском госпитале. Студентку звали Фаина, и перед отправкой на фронт он сделал ей предложение. Она поклялась его ждать.
Как ему, простому батальонному разведчику, удалось сохранить свои дневники и пронести их через всю войну вместе с фотоаппаратом и негативами, одному Богу известно. На фронте запрещали вести дневники под страхом трибунала, и если бы рукопись попала в руки контрразведки, автора сразу отдали бы под суд. За ту беспощадную солдатскую правду, утаить или приукрасить которую ему не позволила совесть.
С отчаянным упорством художника Виктор Оленев протоколирует каждый день наступления на Берлин, оставляя в стороне собственные подвиги. А ведь за последний месяц боев его наградили двумя медалями «За отвагу» и орденом «Красной звезды». Его потрясли высокий уровень жизни в Европе и… масштабы мародерства и вседозволенности, охватившие наступающие части. Оленев резок в суждениях, но он имеет право на безжалостные оценки, потому что прошел две войны, видел всю мерзость и грязь фронтового быта, однако сумел сохранить в себе человеческое достоинство и уважение к противнику.
Виктор Оленев после Победы закончил Ленинградскую Академию художеств имени И.Репина, работал архитектором, проектировал дворец культуры в Варшаве и цирк на проспекте Вернадского. Умер 13 сентября 2003 года в возрасте 83 лет.
Рукопись Оленева принесла в редакцию «Забытого полка» режиссер Татьяна Ишина, которая была с ним знакома лично и собирается снять фильм по его военным дневникам. Дневники и фотографии Виктора Оленева при его жизни ни разу нигде не публиковались.
(Дневник публикуется в сокращенном виде. Стиль автора и его орфография сохранены – прим.ред.).
4 февраля 1945 года
Мы на западном берегу Вислы. Четыре дня назад здесь были немцы. Нарыты окопы, валяются рассыпанные патроны, пулеметные ленты. Впереди, в стороне от дороги, увидел три трупа в разнообразных позах. «Фрицы, фрицы!». Подошли ближе, оказалось, наши солдаты. Один без головы, вместо головы положена каска, двое перевязаны, вероятно, умерли уже после перевязки. Настроение сразу у всех упало. Прекратились песни и шутки. Все идут, настороженно вглядываясь по сторонам. Вот еще в канаве лежит наш. По обеим сторонам дороги идут минные поля. Вот, наконец, и фрицы. Один лежит на спине, с босыми ногами, без штанов и белья – кто-то снял. Дальше на левой стороне дороги две лошади кверху ногами со вспученными животами и выкаченными глазами. За ними опять немцы и все как один раздеты. И так дальше пошла эта дорога смерти – поломанные автомашины, повозки, орудия, танки, брошенные велосипеды, трупы лошадей, людей. Опять лошади, потом люди.
Начали привыкать, подходить к трупам, разглядывать. И, наконец, до того привыкли, что один солдат даже сел оправиться рядом с трупом, положив на него свое оружие и вещи. Как быстро привыкает человек к лицу смерти.
7 февраля 1945 год.
Вот мы и в Германии. Родная, нас отделяет еще одна граница. На старой толстой березе у дороги прибита доска, на ней черная надпись в зеленой рамке «ГЕРМАНИЯ». Осматриваюсь с интересом кругом. Туман обступает со всех сторон, и далее ста шагов уже ничего не видно, кругом вспаханные поля, зеленая озимь. Первые дома. На улицу выброшена мебель, перины, книги, бумаги, швейные машинки, куклы, кухонная утварь - все это перемешалось в одну кучу, усыпано перьями, соломой. Фронт где-то недалеко. Слышна артстрельба. Хлопцы пошли, набили шесть кур, отдали немкам, велели сварить, приготовить. Они готовят, а сами боятся, дрожат. Настроение у меня тяжелое, подавленное. Больно смотреть на эту разруху, бессмысленную, жестокую, на этих запуганных дрожащих людей. Сейчас зашел в один дом, смотрю - наш сержант помогает немкам заколотить фанерой разбитое окно. Они тронуты, плачут. Тут же пришел какой-то мерзавец - старший сержант и требует у немки, чтобы она отдала ему свои хорошие ботинки. Мы прогнали его. Безобразие. Чем виноваты эти несчастные люди?
12 февраля 1945 год.
Утром распределили по полкам. Я в 328-й Краснознаменной Варшавской дивизии, в 1107 полку. Пришли сюда в Кнакендорф пешком. Здесь только вчера были немцы. Все брошено. Две русские, вернее украинки из Харькова, были в плену. Сейчас идут в Россию. Набрали полные чемоданы барахла—платья, кофточки, корсеты, белье. Солдаты переодеваются в шелковое белье. Разрешено брать все, что угодно. Встретил товарища с эшелона. Говорит – много наших убито и ранено. Передовая 10 км. Вероятно, завтра будет там… Настроение такое—ну, я сегодня нахлебался в последний раз. Завтра убьют.
15 февраля
Три бессонных ночи и четыре дня похода. Спим днем не более трех часов. Идем с 4-х часов дня всю ночь до обеда. Вчера со мной произошел такой случай, во время небольшой остановки колонны, присел на мокрую траву. Вдруг очнулся, как от удара. Залитая чернилами ночь, хмурый лес, моросит дождик. Кругом ни звука, ни души. Вскочил. Сколько времени я спал, не знаю. Одному жутковато, снял автомат с предохранителя, взял гранату в руки и бегом, не замечая ни ям, ни кустов, ни луж, ни грязи. Догнал через 2 километра, а меня, уже с ног сбились, ищут. Вот она усталость.
Вчера было ровно два года, как я написал свое первое стихотворение Фаинке. Я как сейчас, помню тот далекий вечер, потом ночь ожидания, туман, желтые фонари. Далекий родной Ташкент, как часто вспоминаю о нем. Не верится, что есть еще где-то Россия, города, родные люди. Кто-то сказал, что война кончится 16-го февраля. Эх, это все шутки. Еще долго, очень, очень долго.
17 февраля 1945 г.
Ночь дежурил, ходил по домам, искал немца-шофера. Населения много, больше женщины и дети, старики. Утром вышли в поход. Прошли 6 км до господского дома. Дом огромный в два этажа. У всех разбежались глаза – ломают сундуки, гардеробы, буфеты, вываливают костюмы, белье, трещит и ломается изящная инкрустированная французская мебель, звенит венецианский хрусталь, разлетается на тысячу осколков по паркету. В несколько минут все переворочено, кромешный ад. Потом приказывают все убирать, заметают. Меня вначале заразил общий азарт трофейщины. Я набрал массу украшений для Фаинки, нашел прекрасные шелковые и тонкие шерстяные носки, пар десять, великолепные кожаные желтые перчатки на меху и массу всякой дряни. Потом поборол себя – все выбросил. Перчатки отдал комдиву, генерал-майору, носки раздал офицерам. Нашел коробку с немецкими орденами, сдал их в политуправление, воспользовался только вареньями. Солдаты зашивают посылки. Я не возьму ничего. Если останусь жив, будут на месте руки, ноги, голова, я все себе сам сотворю. Мне не нужно чужого, я не мародер.
20 февраля 1945г.
Сижу на свежем воздухе. Весна. Варю кур. Высоко-высоко гудят немецкие самолеты. Передовая рядом. Сейчас говорил с пленными, нашли в сарае 5 человек – два немца, три чехословака. Допрашивали немца унтер-офицера. Отправили в дивизию, боятся страшно. Объяснил, что расстреливать не будут, а отправят в Россию на работы. Обрадовались. Артиллерия гремит во всю. Сегодня установил, что лучше всего растапливать печь скрипками – дают много жару и быстро воспламеняются. Кипятил на скрипках, становлюсь циничным и жестоким. Старая мораль летит к черту, здесь переоценка ценностей, вернее, абсолютное отсутствие всякой ценности, то есть цены вещам. Уже 20 февраля, уже два месяца, как я тебя не видел. Сколько еще будет таких месяцев? Да и будут ли они? Но верю в свою звезду, еще не утратил. Надежда теплится, хотя разум и подавляет ее. Ну, мои куры кипят, надо снять пену.
23 февраля 1945г.
Сегодня день Красной Армии – там в России. Здесь теплый день, светит солнышко, дороги расползлись. Бодро чирикают воробьи, где-то гудит самолет, стреляют пушки, пулеметы, вот и все. Получили задание собрать как можно больше трудоспособных немцев для земляных работ. Начали обходить все дома по порядку и отбирать людей. Делалось просто – заходили в дом, собирали всех его обитателей в одну комнату и выбирали годных, записывали фамилию и приказывали, чтобы брали с собой хлеба на три дня и лопаты. Набрали 68 человек, больше всего молодые девчата от 18 до 22 лет. После обеда повели их к себе, в Ной Грабе. Ночью шел дождь, многие потеряли в грязи свои туфли, шли босиком, промокли. Я за старшего. Они ко мне относятся с доверием. Привел в дом, расчистили его, нанесли соломы и уложил их спать. Тут пришло начальство, подполковник, майор Шварцбург, отобрали себе двух молодых девчат «для уборки». Пришло много солдат, приказали всех отогнать. Через час подняли немок на работу.
25 февраля 1945г.
Странная обстановка для фронта - большая комната. Окна выбиты и заложены соломой, подушками, тряпками. Полумрак. Горит и коптит светильник из сала. На стенах висят картины в поломанных рамах, огромные часы стоят поломанные. На полу настелена солома. Вповалку лежат женщины –немки, пьют кофе, отдыхают. Это сейчас моя армия, мои «солдаты». Работают по ночам на передовой, под обстрелом немцев. Роют окопы. Играет патефон, пластинки немецкие. В окно лезут морды солдат, глухо доносятся звуки разрывов. Вчера один всю ночь ходил за мной, просил одну. Охраняю их сам всю ночь и день. Жалко их, девчата молоденькие – от 17 до 22 лет. Я их именую –«майне гуте золдатен», они смеются. На мой вопрос –«Ви эс гейт? Научились отвечать по-русски—«Все в порядке». Сегодня достал им патефон, достаю обувь, полотенца. Каждый день приходит контрразведка, допрашивает их. Сердце болит за них, запуганы донельзя. Не боятся, кажется, только меня. Опять заводят патефон сами. У меня тоже какая-то жадная потребность в музыке. Я стосковался по тебе, по твоему пению и музыке. Вчера делали наступление, неудачно, потеряли четыре человека, осталось 22—это на батальон. Сегодня опять наступление, прибыло два танковых полка, но куда-то ушли. Немцы минируют подступы. Опять подожгли одну нашу самоходку. Вчера была жуткая погода. Ветер, дождь со снегом, обстрел. Девчонки промокли до нитки, многие заболели. У меня пропал голос. Больных оставил дома. Лечусь спиртом, но кончается. Немки готовят нам хорошо, вкусно и много. Конечно, так воевать можно – ночь на передовой в окопах под обстрелом, днем в доме с патефоном, кухней и вином. Разве я думал, что такое будет со мной, да еще где – в Германии.
26 февраля 1945г.
Сижу, как в осажденном замке, в двери ломятся пьяные солдаты, девчата перепуганы. Вышел. Лезут на меня. Пришлось одному старому другу набить морду. Грозят меня застрелить, я плюю на это, я часовой. Сегодня всю ночь работали под артобстрелом. Дождь, холодный ветер. Сначала нас накрыла наша артиллерия, потом немцы. Девчата перепуганы, но работают, роют окопы. А к свисту пуль уже привыкли, даже шутят. Показывал твои фото, они восхищены – «Прима! Прима! Шоне фрау». Говорят, что видели тебя в нескольких фильмах. Я смеюсь. Наступление не удалось, пехоты нет.
27 февраля 1945г. 
Только что отправил всех девчат по домам. Последний раз покушали, я их построил, просчитал и проводил.
Прощание очень трогательное. Тысячи добрых пожеланий мне. Желают мне увидеться с тобой, быть здоровым и т.п.
Я остался здесь. Издали машут руками.
Прошел по всей деревне. Прибыли новые части 105 полка, увидел своих друзей старых.
В домах играют гармошки, патефоны, аккордеоны. Мне как-то грустно, как будто стало пусто в селе.
Жаль девчат – ведь многие сейчас не найдут своих родных, матерей, детей да еще хлебнут немало горя.
1 марта 1945г.
С утра дует сильнейший ветер. Редкий дождь. Всю ночь ходил по батальонам на передке. Началась артподготовка. Батальоны первый и третий пошли в наступление. Сейчас вернулся с передка. Там по прежнему. Из моих товарищей – одиннадцати человек, прибывших со мной,--остался в живых только один. За истекшую ночь устал донельзя. Сейчас мой коллега связной сказал мне, что война окончится 25-го марта. Откуда он это взял?
8 марта 1945г.
Враг не сдается и жестоко сопротивляется. Раненые, убитые, стоны, крики боли. Разбросанные руки, ноги, внутренности, кишки, куски окровавленных ребер и уткнувшиеся в землю безмолвные фигуры солдат. Атаки не удались. Я все время на передовой, меня щадит твое счастье, родная. Налетели вражеские самолеты, бомбили, обстреливали. Щелкали разрывные пули. Немец, кажется, употребляет только разрывные. Выпал снег. Холодно. Ночью сверкают трассирующие пули, рикошетируя от земли, взвизгивают, взлетают ввысь. Ни зги не видно. Били по одиночкам-фрицам из танковых орудий. Не завидую ему. Выбили из первой линии укреплений, они ушли в деревеньку Луценков. Командовал сам генерал-майор, командир 37-й танковой бригады. Подбито два наших танка и один увяз, в ушах непрерывный треск и шум от разрывов, взрывов, выстрелов. Итак, пришло 8-е марта. Через месяц будет нам два года. Доживу ли? Кто знает.
10 марта 1945г.
Получили обращение маршала Жукова о прекращении убийств женщин, стариков, детей, о насилии групповом и единичных, о пьянстве, мародерстве, об учинении пожаров. Вчера немцы устроили такую вещь – установили на передовой рупоры и передают по радио музыку и агитируют. Сейчас тревожное положение—немцы ведут сильную контратаку. Взяли обратно деревню. Наши отступили, окопались на опушке леса.
16 марта 1945г.
Ночью встали перед Клюцем, дальше немец не пускает, бьет из пулеметов и минометов. Окопались, залегли. Утром танки пошли в атаку на деревню, но не дошли, встали, отстреливаясь прямой наводкой. Немец все время бьет по нашей высотке, пули рикошетируют, жужжат, свистят. Утром случилось большое несчастье—снайпер подстрелил командира моей роты капитана Таратынова. Попал прямо в сердце. Вообще, сегодня день какой-то неудачный—«катюша» сыграла по своим, много жертв, настроение подавленное. Вчера наша артиллерия давала жизни немцам, сегодня немцы все время бьют по нам. Кругом смерть, смерть и смерть во всех видах, а весна и природа вступают в свои права. Только люди не чувствуют и не ведают этой радости – радости нарождающейся весны. Снаряды с минами летят и летят, рвутся, сотрясая землю, вздымая черные густые облака пыли и дыма, неся смерть и разрушения. За сегодняшнее утро сгорело 5 наших танков, рвались трассирующие снаряды.
18 марта 1945г.
Бьемся за Одер. Вчера овладели Клютцем в уличных боях. Взяли пленных. Сейчас мимо проносят раненых, ведут пленных. День пасмурный, серый. Холодновато. Пленные—поляки. У всех метки на животе – крест вырезан ножом. Сейчас ранило осколком мины по глазу. Не повезло. Сижу в медсанбате Корчагина. Пришел сюда за 14 км. При мне внесли еще троих тяжело раненных в ноги. Дорогой немного плутал. Прибывает много артиллерии—поляки. Сейчас сижу раздетый. Писать с одним глазом трудновато. Ночую сегодня в команде выздоравливающих в Зинулове. Завтра хочу уйти в полк, а хотели оставить здесь в санчасти. Капитан Хурсик написал на меня характеристику на «Красную звезду», за уничтоженную пулеметную точку и трех фрицев. Подпишут ли в дивизии – вопрос.
19 марта 1945г.
Иду обратно в полк, в санчасть. Прохожу тылами, все забито народом, сдают посылки, собирают трофеи, а на передовой никого нет, кто воюет, а кто наживается. Рядовой солдат пехотинец не имеет никакой возможности отправить посылку. Он первый берет деревни, он бьется за каждый дом. Потом усталый, измученный, думает лишь о том, как бы немного отдохнуть и покушать. Ему не до трофеев, не до посылок. Это привилегия хозвзводов, старшин, ездовых и тылов. Сейчас прибыли четверо раненых, все из второго нашего батальона. Мясорубка работает, а над полями поют жаворонки, лопаются набухшие почки. Сейчас напишу письмо Фаинке. Убило комбата три, ранило много офицеров, сгорел штаб полка, люди не пострадали. Своя артиллерия бьет по своим.
27 марта 1945г.
Вчера исполнилось мне 25 лет. День прошел в работе, даже записать было нечего. Спрятал в вещмешок свой пистолет—отбирают. Приказ сдать патроны. Как будто собираются здесь стоять год. Вечера чудные, лунные. Лежу, глядя на качающиеся созвездия через вершины елей, и слушая прекрасную пластинку Розины Серрано—испанской певицы. Сколько родного и знакомого будит ее пение в моем сердце—далекая недосягаемая для меня Азия, такой же нежный и любимый голос моей родной Фаинки. А как мы далеки, а сердце болит, ноет, рвется куда-то, но увы…Она далеко, а впереди еще походы, война, встречи со смертью, бои. Сейчас мне вновь предложили перейти в полковую разведку. Дал согласие с радостью.
9апреля 1945 г.
Писем нет, одиннадцатого писем нет, двенадцатого опять нет.
13 апреля 1945 г.
Все взбудоражены выходом союзников на Эльбу в районе Магдебурга. Уже все уверены, что война скоро кончится, я предсказываю 23 апреля, но не верят, а я глубоко уверен. Сегодня уходим в поход. Батареи и минометы уже выехали ранее на плацдарм на Одер. Начинается.
19 апреля 1945 г.
Наконец-то получил письмо от тебя. Я вновь возродился. Только что взяли Вритцев, но немец еще на другом конце города. Сопротивляется и жестоко. Город горит. Пули с треском хлопают о стены домов. В лексикон болезней можно занести еще одну – «трофейная лихорадка» или даже - безумие. Поголовно все, начиная от рядовых до офицеров включительно, заражаются ею, когда входят в только что взятый город. Расползаются по домам, начинается взломка дверей, ящиков, шкафов, подвалов. Тащат узлы, бутылки, банки. Все закопченные, раскрасневшиеся, грязные от возни с барахлом. Вчера из-за этого убили своих двоих - одного старшину и моего хорошего друга. Второй случай не менее глупый - один боец прикладом автомата хотел выбить дверь, ударил и затвор подался назад и вперед, произошла очередь. У сзади стоявшего Николая, ординарца Степуны голова разбита вдребезги. Глупо, дико, глупо.
20 апреля 1945 г.
Прорвали оборону немцев и в этот прорыв ринулись стихийной волной войска. Ночь. По шоссе движутся в три ряда повозки, авто, танки, пушки, минометы, пехота. По обеим сторонам дороги темными тенями мелькают скачущая во весь карьер конница, скользит пехота. Шум, грохот танков, ругань ездовых, треск ломающихся колес повозок. Машины давят повозки, повозки давят пехоту, кавалерия также давит пехоту, танки давят всех. Сбоку бьет немецкая артиллерия, бронетранспортеры. Болванкой попало в машину с людьми. Стоны, крики, стихия… неуправляемая никем и движимая одни общим желанием – в Берлин, в Берлин, в Берлин! На перекрестке одной из дорог столкнулись лицом к лицу с немецкой колонной, завязался бой. Захватили восемь пушек с автомашинами. К утру заблудились, растерялись батальоны, люди и лишь к вечеру собрались вместе. Находимся севернее Берлина, под Бернау. Говорят, что наши войска уже вошли в Берлин на шесть часов ранее союзников.
24 апреля 1945 г.
Замкнули кольцо вокруг Берлина, масса пленных - немцы, мадьяры. Я немного под «шафе». Немцы взорвали переправу на Потсдам. Получил благодарность за прорыв обороны и наступления на Берлин. Не выходят из головы твои письма. Разъезжаю на велосипедах, уже сменил штук 12, бьет артиллерия, подошло огромное количество танков. Беседовал с редактором газеты «Вперед за Родину!», пишут обо мне, как о лучшем агитаторе. Жуем мятные конфеты, именно жую, так как в середине жвачная резина. Вечер. Немец обстреливает наше расположение, мы перед переправой на Потсдам. Я сижу в зале ресторана. Кругом разбросаны стулья, стаканы, рюмки, бутылки. Темнеет. Играет немец-тапер, прекрасно. Странное сочетание—грохот разрывов и нежная мелодия лирического танго. Мимо проносят и проходят раненые, окровавленные, перевязанные, в разорванном обмундировании, проносятся с грохотом танки.
29 апреля 1945 г.
Вчера ездил на велосипеде в Борним. На обратном пути заехал в центр Потсдама. Исключительно красивый город, старинные башни, широкие бульвары, садики, триумфальные арки, газоны. Улицы мощены базальтовым камнем. Много народу на улицах, ходят по магазинам и складам, собирают продукты, вещи. Уже все свыклись с немцами, да и они нас перестали так безумно бояться. В городе у них плохо с хлебом, наши солдаты дают хлеб. Линию фронта установить невозможно - стреляют всюду, и впереди, и сзади, и сбоку. Война перешла в партизанскую борьбу со стороны немцев. Много их сдается в плен. Получили благодарность за полное окружение Берлина.
3 мая 1945 г.
Прорыв 12-ти немецких танков, кошмарная ночь. Сейчас утро, приходят немцы с белыми флагами - сдаются, часть прорвались к союзникам. Известие о смерти Гитлера - 11.35 дня. Больше тысячи немцев захватили сейчас в плен. Длиннейший строй по четыре человека, раненых тут же перевязывают немецкие санитары, попадаются женщины. Большинство пленных с мешками, многие без шапок. Шагают мимо, понурив головы, грязные, небритые, побежденные победители мира. Сейчас приехали на легковой автомашине парламентеры – майор и капитан с предложением сдать в плен больше тысячи солдат.
4 мая 1945 г.
Немцы ходят по всем дорогам и ищут, кому бы сдаться. Никто их не сопровождает. Одни идут из Берлина, другие в Берлин. Вот и сейчас мимо проходит колонна, усталые, голодные понурили головы. Впереди несут на палке белую тряпку—знак сдачи. Тут же и офицеры и солдаты идут сами, организованно, молча, даже жалко делается, когда они смотрят голодными глазами в окна домов, их родных домов, где расположились мы. Идут озябшие, небритые, никому ненужные и сдаются, а брать никто не берет. Наши солдаты проходят мимо.
9 мая 1945 г. 
Сегодня ночью проснулся от громких криков «ура!»
Оказывается, это зам командира полка по политчасти, майор Завдеев, ст. лейтенант Корлицкий и капитан Федоров узнали об официальном объявлении конца войны и пришли нам сказать.
Утром митинг.
Потом ездил в Бранденбург на автомашине за 40 км.
По дорогам непрерывной вереницей двигаются французы, итальянцы, испанцы, поляки, русские со скарбом на повозках, с детьми.
У каждой нации свой флаг и повязки на рукавах.
14 июня 1945 г.
Вышел приказ от 17-го - всех женщин из армии демобилизовать и всех ППЖ («походно-полевых жен» - прим.ред.) отправляют. Они огорчены—кончилась их беззаботная жизнь. Пользуется большим распространением анекдот: «Жены фронтовиков в тылу, узнав о существовании ППЖ, собрали совещание, на котором выдвинули лозунг – «смерть захватчицам!» Узнав об этом, ППЖ собрали свое совещание и постановили – «захваченного не уступать!» А мужья, собрав свое совещание, решили «уйти в подполье и воевать на два фронта». Между прочим, сейчас разыгрывается много трагедий. Война закончилась, приблизилось и стало возможным возвращение домой. Офицеры, имеющие семьи, стали вести себя поприличнее. ППЖ ходят недовольные, расстроенные, что-то будет.
20 июня 1945 г.
О, если бы ты знала, какой безумный, ожесточенный спор пришлось мне выдержать в эту ночь. Против меня выступали капитан и старший лейтенант, продолжали спор более 5 часов, начали спорить с пустяков, перешли на любовь, верность, измены. Какие страшные и дикие вещи они мне доказывали. Они отрицали все дорогие идеалы человечества, отрицали верность, отрицали существование чистой постоянной любви, они мне пытались доказать, что можно любить жену и в то же время физически изменять ей, допускают подобное и с ее стороны. Это меня окончательно вывело из терпения. Спросили меня в упор, скольких женщин я знал в своей жизни? И были поражены, смеялись и издевались на мой ответ, что я знал только двух - Татьяну и тебя, они мне заведомо не верили, называя меня дураком и идиотом, ненормальным, говорили, что через несколько лет я буду об этом бесконечно жалеть. Дураки! Они мне с пеной у рта доказывали, что ты не могла, именно не могла мне не изменить, что ты должна была мне изменить, как всякая женщина, они давали прямо подписку, что когда я приеду, я узнаю это, что я разойдусь с тобой.
Эпилог
Я вернулся из Германии в ноябре 1945 г. Приехав в Ленинград, уже не стал продолжать учебу в ЛИСИ, а держал экзамен по рисунку и живописи на архитектурный факультет Академии художеств и был принят на второй семестр второго курса. В начале 1946 года вызвал Фаину из Ташкента. Мы с ней пошли в Ленинградский театр музыкальной комедии, к ней хорошо отнеслись, прослушали ее и предложили дебютировать в оперетте «Сильва» в роли Сильвы. Спектакль прошел с большим успехом и ей предложили работать в театре, но она уехала через несколько дней после дебюта. Оказалось, что она связана с другим человеком и уже ждет от него ребенка. Это был крах моей любви. В середине 1946 г. я получил из Ташкента телеграмму такого содержания: «Развод оформлен Ташоблсудом, прошу - больше не тревожь. Фаина».
Очень тяжелыми последствиями Второй мировой войны для Советского Союза явились общие людские потери, как гражданского населения, так и военнослужащих. По результатам исследований, они оцениваются в 26,6 млн человек.
В декабре 1979 г. советское руководство приняло решение о вводе войск в Афганистан. Ввод и размещение контингента советских войск в ДРА проводились с 25 декабря 1979 г. до середины января 1980 г.
