Их откопали в одном окопе. В пяти метрах от дороги, которую приказали оборонять той далекой осенью 41-го, когда со всех сторон на Москву ползли танки с крестами на башнях. Это был правый берег Нары, южнее которого начиналось поле, где в 1812 году русские казаки разбили конницу Мюрата. Истории было угодно, чтобы это самое поле снова стало полем боя. Только вместо франтоватых улан по нему лязгали гусеницы бронированных чудовищ из крупповской стали. Местные жители говорят, что бой этот шел долго, до самого вечера. Наткнувшись на выстрел из бронебойного ружья, один танк задымел, а два других стали вертеть башнями, выискивая окоп пэтээрщика. Но второго выстрела у того не случилось. Видно, не было больше патронов или заклинило ружье. Густой цепью пошли вперед автоматчики, хлесткими очередями выкашивая перед собой пространство. Однако близко подойти к нашим позициям не смогли. Застучали издалека мосинские винтовки, и гитлеровцы один за другим стали падать в жнивье. Хоть редко бьет русская винтовка, зато гораздо дальше, чем немецкий шмайссер. «Так они и перестреливались друг с другом, — говорит один из стариков, которому в то время было 12 лет. – А потом немцы выкатили из леса пушечки, низенькие такие – наподобие нашей „сорокопятки“ и давай бить из них по нашим. Все перепахали взрывами… Но вперед так и не сдвинулись.» Дед говорит, что убитых было много. Каждый в своем окопчике так и остался. Но куда они потом по весне делись, не знает. Река в этом месте разливалась и поле подтапливала. А потом и вовсе про бой этот забыли. Хоронить погибших было некому – ведь в деревню из местных жителей так никто и не вернулся. Через шестьдесят пять лет пришли сюда поисковики из подольского отряда «Рубеж». Наткнулись на полузасыпанные и обвалившиеся траншеи. Под металлоискателем звенели винтовочные гильзы. А потом резким звуком дал знать себя солдатский котелок, на котором осталась фамилия бойца, выцарапанная штыком. Сразу в нескольких местах она была пробита осколками. Когда стали копать, обнаружили пожелтевшие косточки, а среди них – медальон с лаконичной запиской, простой и деловитой. Видать, для бойца было неважно, посчитают ли потомки его героем, поставят ли ему памятник, выбьют ли на нем его имя. В своем «смертнике» он написал странную просьбу, обращаясь к тому, кто потом найдет его косточки в этом окопе – «прошу имеющиеся у меня деньги передать по этому адресу…» Сколько было тех денег – один Бог знает. Скудная солдатская получка сгнила в его окопе вместе с гимнастеркой и фуфайкой… Это была обычная стрелковая ячейка, которую он так, видимо, и не успел отрыть до конца. Или не захотел. Поскольку понимал, что на самом деле роет себе не окоп, а могилу. Ведб защищать дорогу с трехлинейкой и бутылками с булькающим внутри «коктейлем Молотова“ – безумная идея. Сколько он тогда убил немцев, мы никогда не узнаем. Зато теперь нам известно, о чем думал солдат, когда сидел на краю окопчика и слюнявя огрызок карандаша, мелкими буквами писал на лоскутке бумажки, вырванной под самокрутку: “ У меня имеется семья: отец, мать – старики. Жена и 3 детей. Нас всего 3 брата. Все мы защищаем свою родину. Деньги я не успел переслать, так как не было возможности…» И знаем мы теперь, что недалеко была его родина – в деревне Чирково Константиновского района Московской области. Знаем, как звали отца солдата – Монахов Григорий Никитович. А вот каково имя было у самого солдата, остается только догадываться. Ведь было их три брата, ушедших защищать свою родину…